– Согласен, но с условием, что вы вернетесь к ночи и возьмете с собой двух хорошо вооруженных матросов. Таким образом, отправились на берег вчетвером, Дач и Паркли не захотели ехать, ссылаясь на усталость, и хотя Джону Стодвику очень хотелось, но он чувствовал, что слишком слаб, и смотрел, как шлюпка неслась по блестящей воде к золотистому песку. Когда шлюпка вернулась, желание побывать на берегу так сильно овладело Джоном Стодвиком, что он подозвал к себе сестру. – Бесси, – сказал он, – я должен погулять часок под этими тенистыми деревьями, там песок кажется такой гладкий и мягкий. Бесси вздрогнула, отчасти от его грустного тона, а отчасти оттого, что он, ненавидящий близость Мельдона, вдруг предлагал отправиться на берег вслед за ним. – Ты хочешь ехать один? – спросила она спокойно. – Один? Нет! – вскричал он с досадой. – С тобой. Может быть, и мистрис Поф захочет ехать? – Я спрошу отца, – сказала Бесси, желавшая во всем угодить брату. Она пошла к тому месту, где капитан Стодвик разговаривал с Паркли и Дачем о распоряжениях к завтрашнему дню. – Джон желает поехать на берег, батюшка, – сказала она, – посидеть под деревьями. Капитан задумался минуты на две, потом сказал: – Ну, я в этом не вижу вреда. Вас свезут на берег, только не уходите далеко от шлюпки. Кажется, опасности нет. Думая, бедняжка Джон скоро сам захочет вернуться. Бесси вернулась к брату, который чуть было не отказался от своего намерения, видя с каким нетерпением желала сестра отправиться на берег вслед за молодым доктором. – Шлюпка готова, милый Джон, – сказала Бесси, протянув руку. – И вы поедете, Эстера? Эстера взглянула на Дача, но он не сделал никакого знака; она пошла за Бесси, Окум посадил их в шлюпку и выслушал инструкции капитана. Шлюпка отчалила. Расстояние до берега было невелико – всего ярдов пятьдесят. Капитан спокойно обернулся к своему помощнику: – Спустите другую шлюпку и держите наготове гребцов, чтобы тотчас можно было поспешить к берегу, если понадобится. Паркли, мистер Поф, мне кажется лучше соблюдать осторожность, зарядим же наши револьверы и винтовки. Где мистер Поф? – Он ушел в каюту, – сказал Паркли. Они пошли за ним туда и увидели, что он заряжает свою винтовку и засовывает за пазуху револьвер. – Вам пришла та же мысль, – сказал капитан. – Да, – ответил Дач, – может быть, опасности не будет ни от зверей, ни от индийцев, но все-таки предосторожность не помешает. Вынесли винтовки на палубу, а сами облокотились на борт и, разговаривая, смотрели, как маленькое общество пристало к берегу, Окум высадил дам, которые медленно пошли к деревьям с Джоном Стодвиком, а матросы уселись около шлюпки, кто-то растянулся на песке. – Желал бы я знать, куда девался кубинец, – сказал капитан. – Должно быть, вернулся домой, – ответил Паркли. Дач с каким-то неопределенно тревожным чувством с винтовкой в руке наблюдал за берегом. – Я сначала подозревал, – продолжал капитан, – и думал, что мы сюда не доберемся без помех. – Что вы подозревали? – спросил Паркли, закуривая сигару и подавая другую капитану. – Ничего особенного. Я забрал себе в голову, что этот человек захочет остановить нас, и думал, что нас перегонит какой-нибудь быстрый пароход, что у нас на шхуне поднимется бунт – стоит только дать волю воображению, и оно представит вам чудеса. – А между тем путешествие наше совершилось благополучно, и если только сокровища окажутся здесь, под водой, нам больше ничего не останется, как их собрать. – Если акулы позволят, – сказал капитан. – Сначала я сам думал, что будет невозможно, но вы видели, что Поф сделал сегодня, – сказал Паркли. – Я так думаю, что если затруднения будут в десять раз сильнее, он все преодолеет. Они оба взглянули на Дача, а потом за направлением его глаз и увидели, что дамы собирают цветы, мужчины – фрукты и раковины, и на берегу все казалось так спокойно и приятно, что ими овладело желание присоединиться к маленькому обществу. – Опасность вообразить легко, – сказал капитан. Потом они продолжали говорить тихим голосом о разных событиях этого дня, а Дач один продолжал бдительно караулить. Глава XXII. Опасность Между тем ревнивые фантазии Джона Стодвика прошли, когда он ступил ногой на песок, и с трепетом восторга указал на прелестную тропическую картину перед ним. – Цветы, плоды, мшистый ковер, – сказал он с жаром, – да это настоящий рай! Кажется, я мог бы остаться здесь на всю жизнь. В его словах была невыразимая грусть, и глаза Бесси наполнились слезами, когда она взглянула на Эстеру – она очень хорошо знала, что дни ее брата сочтены. Сердце Эстеры было переполнено, эти слова и грустный взгляд ее приятельницы коснулись туго натянутой струны. Только с большим усилием успела она удержаться от истерических рыданий и вынуждена была отвернуться. Джон Стодвик с любовью улыбнулся своей сестре, сердце упрекало его за суровые слова, которые он ей говорил о Мельдоне, и он начал болтать о цветах, позвал матроса, чтобы он сорвал кокосовых орехов, сел и смотрел почти с ребяческим удовольствием. Место было прелестное, и тень густых деревьев, чудесные цветы, висевшие гирляндами, крики птиц, порхавших под солнцем, – все это радовало глаз. Больной и его сестра встали и начали прогуливаться, смотря на прелестные зеленые прогалины, на чудные деревья, возвышавшиеся к небу, на синее море, в котором отражалась шхуна. Сцена эта, радовавшая их, не прельщала Эстеру Поф. Блеск надежды померк в ее груди. Она думала, что Дачу следовало бы выслушать ее и прогнать эту мрачную тучу подозрения; но он пустил ее на берег, не говоря ни слова, как бы не заботясь об ее участи, и наконец с глазами, затуманенными слезами, она медленно отошла под деревья, отыскивая местечко, где могла бы облегчить свое бедное сердце и дать волю слезам, которые удерживала так долго. Она села на ствол упавшего дерева, рыдая так, как будто ее сердце готово было разорваться, и, опустив голову на руки, стонала в своей душевной горечи. Некоторое время, отдавшись своему горю, она не заметила шороха между деревьями, и только когда она отняла руки от лица, то увидела мулата перед нею на коленях. Она была так изумлена и испугана, что даже вскрикнуть не могла, но хотела вскочить и бежать. Однако это усилие было бесполезно, потому что, схватив ее за обе руки, мулат удержал ее. – Тише! – сказал он. – Ради вашей безопасности молчите. – Пустите меня, – проговорила она хриплым голосом. – Нет, нет, прелестная Эстера, – шептал он, голос его был тих от сильной страсти. – Зачем вы притворяетесь, будто не узнаете меня, когда знаете меня так хорошо? – Как вы смеете? – начала она громким голосом. Но его сверкающие глаза, устремленные на нее, производили какое-то страшное обаяние, так что язык отказывался слушаться. – Как я смею? – засмеялся он. – Это оттого, что я люблю вас теперь более, чем полюбил с первого дня, когда увидел вас в темной конторе в жалкой, холодной Англии. Я любил вас, когда находился с вами в вашем маленьком домике и когда этот ревнивый дурак, ваш муж, прерывал наше свидание своим ненавистным присутствием, а теперь в этом раю природы я люблю вас еще более – гораздо больше прежнего. Все эти недели я жил только для того, чтобы слышать ваш нежный голос. – Лоре! – проговорила Эстера, широко раскрыв глаза. – Лоре, ваш Мануэль, который любит вас, – шептал он, и лицо его теперь преобразилось, тупое выражение лица мулата исчезло, и опять явились блестящие глаза кубинца. – Полноте! Вы давно узнали меня, вас одну мое переодеванье не могло обмануть. Я знал, что ни смуглый цвет лица, ни фальшивый шрам, ни притворная хромота, не могут обмануть женщину, которую я люблю и которая любит меня. Эстера опять хотела встать, но была бессильна в его тисках, и с ужасом чувствовала, что у нее нет сил даже вскрикнуть и просить помощи. Это представлялось ей каким-то страшным кошмаром – голоса слышались с берега, помощь была близка, а она не могла ничего сделать. – Я боялся, что вы сначала выдадите меня, моя возлюбленная, – шептал он, приблизив свое лицо к ее, так что его горячее дыхание касалось ее щек, – но я боялся напрасно, я должен был ждать и страдать. Не вырывайтесь от меня, вы в безопасности со мной, я наблюдал за ним, за его холодной, грубой жестокостью к вам – видел, как он пренебрегал вами, тою, кто для меня прелестнее всех и для кого я переоделся в одежду грубого матроса, ем грубую пищу, сплю в жалкой берлоге. Эстера, прелестная Эстера, вы вознаградите меня за это, вы будете жить со мной здесь, в дивной солнечной стране, где даже воздух дышит любовью. – Пустите меня, – умоляла она. – Нет, нет, – шептал он, – вы не можете быть так жестоки; еще самое короткое время и цель моя будет достигнута и тогда… тогда… О! моя дорогая, я вас люблю… я вас люблю! Он сжал ее в своих объятиях, и, несмотря на ее усилие, его губы чуть не коснулись ее губ, когда шум приближающихся шагов заставил его вскочить. Губы Эстеры зашевелились, чтобы позвать на помощь, но он торопливо зажал ей рот рукой, крепко прижал ее к себе и шепнул: – Одно слово о том, что случилось, и Поф, а может быть, и все его друзья умрут. Она взглянула на него и задрожала, в глазах его слишком ясно виднелось такое жестокое выражение, что она не осмелилась закричать. – Сидите, – шепнул он, – я буду наблюдать за вами, и если вы обманите меня, это будет сигналом смерти. Вы моя, Эстера. Вы знаете, что я вас люблю; но я не стану насильно требовать вашей любви, я знаю, что она скоро будет мне принадлежать. Он проскользнул между низкими кустами, она следила за ним глазами и видела, как он прилег и устремил на нее глаза. Она знала, что если выдаст его, он сдержит слово. Страх овладел ею, она поняла, что Дач, а может быть, и все находившиеся на шхуне в опасности. Отчасти из страсти к ней, а отчасти и для того, чтобы наблюдать за экспедицией, он успел пробраться на шхуну, выдав себя за простого матроса, и до сих пор его никто не узнал. Вот в чем заключалась тайна того, что Эстера сочла оскорблением от полудикого матроса. Она опять опустила на руки свое бледное лицо и сидела, дрожа, не смея даже отвечать, хотя слышала голос Бесси. Что ей делать? Что ей делать? Она не смела теперь говорить, но как только вернется на шхуну, она предупредит Дача об опасности; и если кубинец убьет ее, что ж из этого? Она спасет жизнь своего дорогого мужа. Но если вместо нее он убьет Дача?