— В середине жизни, — сказал он, — я наметил на карте свой путь и долго его изучал. Пытался разглядеть узор, который он рисует по планете, — думал, что если разгляжу этот узор и вычислю его форму, то буду лучше знать, как продолжать его. Буду знать, каким мой путь должен быть. Смогу заглянуть в будущее своей жизни. — И как оно вышло на деле? — Да совсем не так, как ожидалось. — А откуда вы знали, что это была именно середина жизни? — Видел во сне. Потому-то я тогда и нарисовал свою карту. — Как она выглядела? — Карта? — Да. — Да интересная такая. Так поглядишь — такая, этак — этакая. Она предлагала много разных возможностей. Я даже удивился. — А вы можете припомнить все те места, где бывали? — Да, конечно. А вы — нет? — Не знаю. Я где только не был. Ого! Ну, может быть, если подумать… Если б можно было остановиться, заняться этим вплотную… — Да. Разумеется. Я так всегда и поступал. Одно влечет за собой другое. Не думаю, что наше путешествие может пройти для нас втуне. К добру это или к худу. — А все же как бы вы ее описали? Эту вашу карту. — Ну, это словно некое лицо; сперва ты видишь одно, потом повернешься, посмотришь под другим углом, и оно уже другое, а вернешься в прежнее положение, его и вовсе уже больше нет. — Да куда же девалось-то? — А не знаю. — Так вы его видели или только думали, что видели? Человек улыбнулся. — Qué pregunta[329], — сказал он. — Какая разница? — Не знаю. Думаю, что разница должна быть. — И я так думаю. Но в чем она? — Ну… С настоящим лицом так не бывает. — Нет. То было не лицо, а этакий намек. Un bosquejo. Un borrador, quizás[330]. — Вона как! — Во всяком случае, довольно трудно выйти за рамки собственных желаний и смотреть на вещи так, как хотят они сами. — А по-моему, каждый видит только то, что находится прямо перед ним. — Да. Но я так не думаю. — А что это был за сон? — Сон как сон, — сказал пришлый. — Не хотите, можете не рассказывать. — Откуда вы знаете? — Ну, ведь вы можете мне вовсе ничего не рассказывать. — Могу. Тем не менее там был мужчина, ехавший через горы, и прибыл он в одно такое место в горах, где когда-то давным-давно собирались некие странники. — Это во сне все? — Да. – Ándale pues[331]. — Gracias[332]. Так вот — где когда-то давным-давно собирались странники. En tiempos antiguos[333]. — А вы этот свой сон уже рассказывали. — Рассказывал. – Ándale. — En tiempos antiguos. То был высокий перевал, и когда он на него вышел, там оказался камень вроде стола, причем этот каменный стол был очень-очень древний; в ранние дни существования планеты этот камень упал с высокого peñasco[334] на дно прохода и остался лежать плоским сколом к солнцу и ветру. Но на поверхности этого стола все еще можно было разглядеть пятна крови тех, кого убили, разложив на нем, чтобы умилостивить богов. Железо, содержавшееся в крови этих исчезнувших жертв, вычернило камень, и эту черноту до сих пор еще можно увидеть. Да плюс зарубки, оставленные на камне топорами или, уж не знаю там, мечами. В общем, было понятно, что на нем делали. — А такое место правда существует? — Не знаю. Да. Такие места есть. Но это место не было одним из них. Это место чисто приснившееся. – Ándale. — Короче, путешественник на это место прибыл к ночи, в горах становилось все темнее, в проходе усиливался ветродуй, с каждым часом все более холодный. Желая отдохнуть, он сбросил с себя свою ношу, снял шляпу, чтобы охладить лоб, и тут его взгляд упал на алтарный камень, которого ни воды, ни штормовые горные ветра не смогли очистить от пятен крови. И он решил там ночевать — вот ведь каково бывает безрассудство тех, кого Господь, по милости своей, хранит от того, чтобы они в должной мере испытали все превратности этого мира. — Кто был этот путешественник? — Не знаю. — Это были вы? — Навряд ли. Хотя опять-таки: уж если въяве мы самих себя не сознаем, неужто сможем опознать во сне? — Думаю, я бы понял, я это или не я. — Ага. А разве вы не встречали во сне людей, которых прежде никогда не видели? Ни во сне и никак. — Встречал, конечно. — И кто были эти люди? — Не знаю. Персонажи снов. — И вы решили, что придумывали их. В каждом таком своем сне. — Ну да. Наверное. — Въяве вы это делать можете? Билли сидел положив руки на колени. — Нет, — сказал он. — Мне кажется, нет, не могу. — Вот видите! Как бы то ни было, думаю, что ваше «я» и во снах, и въяве предстает лишь таким, каким вы хотите себя видеть. Рискну предположить, что каждый человек гораздо многограннее, чем ему самому кажется. – Ándale. — Ну вот. Таким же многогранным был и тот путешественник. Сложил с себя свою ношу и стал обозревать темнеющую окрестность. На том высоком перевале не было ничего, кроме камней и щебня, и он решил, что надо лечь хоть чуточку выше, ну хоть не там, где ползают всякие ночные гады, поэтому он подошел к алтарю и возложил на него длани. Помедлил, но медлил он недолго. Разостлал на камне одеяло, прижал его углы тяжелыми камнями, чтобы не унесло ветром прежде, чем успеешь снять сапоги. — А он понял, чтó это был за камень? — Нет. — А кто же тогда это понял? — Тот, кто смотрел этот сон. — То есть вы. — Я. — Ну, тогда, я полагаю, вы с ним действительно должны быть разными людьми.