— Я знаю, мне ты врать не будешь. — А-а! Я уже догадался, какой будет вопрос. — И какой будет ответ? — Ответ будет «нет». — То есть ты не поддавался ему ни вот настолечко? — Нет. Я в такие примочки не верю. Когда шли по конюшенному проходу, лошади топтались и фыркали в денниках. Джон-Грейди бросил взгляд на Билли: — Как ты считаешь, а он не мог такое заподозрить? — Ну, надеюсь, что нет. А то, конечно, ему бы это здорово не понравилось. — Да уж. В ломбард он вошел с револьвером в кобуре, пристегнутой к ремню, который висел у него на плече. Старый, седой держатель ломбарда читал газету, разложенную на стеклянном прилавке. Вдоль одной стены шел стеллаж с оружием, с потолка свисали гитары, а под стеклом на прилавках красовались пистолеты, ювелирные украшения, ножи и всякий инструмент. Джон-Грейди положил на прилавок ремень с кобурой, старик поглядел туда, потом перевел взгляд на пришельца. Вынул револьвер из кобуры, взвел курок, спустил на полувзвод, покрутил барабан, откинул «дверцу Абади», заглянул в каждую камору, закрыл дверцу, опять взвел курок и опустил его, придерживая большим пальцем. Повернул левой стороной к себе, глянул на выбитые на корпусе и скобе спускового крючка заводские номера, удостоверился в целости кольца крепления ремешка к рукоятке, после чего сунул револьвер назад в кобуру и поднял взгляд. — Сколько за него хотите? — спросил он. — Мне нужно около сорока долларов. Держатель ломбарда поцыкал зубом и с серьезным видом качнул головой. — Мне предлагали за него пятьдесят. Закладывать просто нужда заставила. — Что до меня, то я могу дать вам от силы двадцать пять. Джон-Грейди взглянул на револьвер. — Ну дайте хоть тридцать, — сказал он. Хозяин лавки с сомнением покачал головой. — Я не хочу продавать его, — сказал Джон-Грейди. — Просто хочу взять денег под залог. — И ремень с кобурой тоже, да? — Да. Все идет вместе. — Тогда ладно. Достав книжечку бланков, он вставил между листками копирку, медленно списал заводской номер, добавил фамилию Джона-Грейди и его адрес и повернул на стекле прилавка книжечку парню, чтобы тот прочел и расписался. Затем отделил заполненную квитанцию, подал копию Джону-Грейди и унес револьвер в подсобное помещение лавки. Когда вернулся, в его руках были деньги, он выложил их на прилавок. — Я за ним вернусь, — сказал Джон-Грейди. Старик кивнул. — Это револьвер моего деда. Старик развел руками, чуть приподнял их и снова опустил. Этакий жест понимания. Не благословение, но что-то вроде. Кивнул в сторону стеклянного прилавка, где было выставлено штук шесть старых кольтовских револьверов — среди них и никелированные, и с накладками из оленьего рога на рукоятях. Один даже с вытертыми накладками из гуттаперчи, а один со спиленной мушкой. — Каждый из них принадлежал чьему-нибудь деду, — сказал он. На Хуарес-авеню его окликнул мальчишка — чистильщик обуви. — Привет, ковбой! — Привет. — Давайте-ка я вам сапоги почищу. — Ну давай. Сев на маленький полевой складной стульчик, он поставил ногу на самодельный деревянный ящик чистильщика. Мальчишка закатал ему штанину и начал вынимать свои щетки, бархотки и коробочки с сапожными кремами и раскладывать их под рукой. — Идете на свидание со своей девушкой? — Ну, вроде как. — Надеюсь, вы не собирались идти к ней в таких сапожищах. — Что ж, ты, видать, правильно сделал, что подозвал меня. А то, не ровен час, еще выгнала бы меня. Мальчишка тряпочкой стер с сапога пыль и намазал его кремом. — Когда собираетесь пожениться? — спросил он. — А почему ты думаешь, что я собираюсь жениться? — Не знаю. У вас вроде как вид такой. А что, нет? — Не знаю. Может быть. — А вы и всам-деле ковбой? — Ну. — Работаете на ранчо? — Да. У нас небольшое ранчо. Estancia, как у вас тут говорят. — И как, нравится? — Да. Нравится. Чистильщик стер с сапога излишки крема, открыл баночку с гуталином и принялся наносить его на кожу, обмакивая в банку пальцы левой руки. — А ведь это тяжелая работа, правда же? — Ну-у… бывает иногда. — А если бы вы умели делать что-нибудь еще? — Нет, никем другим я не хотел бы быть. — А если бы могли быть вообще кем угодно? Джон-Грейди улыбнулся. Покачал головой. — А на войне были? — Нет. Я был слишком молод. — Мой брат тоже был слишком молод, но он соврал им про свой возраст. — А он что — американец? — Нет. — Сколько ему было? — Шестнадцать. — Наверное, рослый был, большой для своего возраста. — Для своего возраста он был большой засранец. Джон-Грейди улыбнулся. Мальчишка прикрыл баночку крышкой и взял в руку щетку.