— Вы — честный человек. Я доберусь до Маэстрэ, даже если бы мне пришлось сделать это вплавь. Мы все еще опережаем их? — Да, значительно. Они очень отстали. — В таком случае можно будет убрать эти игрушки. Он, улыбаясь, указал на свою шпагу, но юноша ничего не ответил ему. В эту секунду раздался выстрел, и гулкое эхо его пронеслось над тихой водной поверхностью. Раздался второй выстрел, и на этот раз более удачно, так как пуля пробила деревянную стенку каюты и разбила фонарь на корме. Гастон тоже стал серьезен: он только теперь понял, что ему грозила действительная опасность. — Ваш кинжал недостаточно длинен, мой друг Джиованни, лучше будет подождать их. — Ваше сиятельство, вы забываете Маэстрэ. — Нисколько, только я не желаю добираться туда вплавь. — Во всяком случае мы ради моей госпожи обязаны уже продвигаться вперед. — Ваш гондольер думает, кажется, иначе: посмотрите, он решил почить на своих лаврах. — Нет, ваше сиятельство, но он сбился с фарватера. Боже мой, мы, кажется, пристаем к берегу. Он встал и начал пробираться к носу гондолы… И так велика была его преданность своей госпоже, что крупные слезы показались у него на глазах. Гондольер, спасаясь за стеной каюты от выстрелов, нечаянно причалил к берегу, и теперь спасения уже не было. Преследователи настигли их, и уже другой гондольер бросился на первого и повалил его в воду, где и старался придушить его. Гастон выскочил из каюты и с удивлением смотрел на происходившую перед ним сцену. Затем, ни минуты не медля, он быстро бросился на противника своего гондольера и проткнул его своей шпагой, несчастный, вероятно, тут же простился бы с жизнью, если бы в это время не раздался в темноте громкий голос, воскликнувший: — Гастон, Гастон, черт вас возьми, что вы там делаете? Узнав этот знакомый голос, Гастон рассмеялся так громко, что его, вероятно, было слышно в отдаленном Мурано. — Жозеф Вильтар, это ты? — воскликнул он. — Да, я, вы удирали от меня, как пират с добычей. Послушай, Гастон, ведь генерал посмеется потом над тобой. — Пусть смеется, ведь ты чуть было не убил моего гондольера, Вильтар. — Ну, гондольеров много в Венеции, дай ему дукат, и он утешится. А вот малого, кажется, придется лечить. Давай деньги на лечение. — Я пришлю их тебе из Маэстрэ! Вильтар рассмеялся. — Разве ты направился в Маэстрэ, Гастон? — Да, почему бы и нет? — Потому что генерал приказал тебе оставаться в Венеции. — Генерал? — Да, вот тебе письменный приказ его. — Но послушай, я должен ехать, это вопрос чести. — Мы поговорим об этом позже. Я уверен, что мне удастся удовлетворить тебя вполне. Никогда не следует ослушиваться приказаний генерала. Пойдем теперь ко мне и поговорим об этом. Тебе незачем бояться за своих друзей в доме «Духов», Гастон, я уж позабочусь о них. Он протянул руку и хотел помочь Гастону выйти из его гондолы, но в эту минуту Джиованни дотронулся до руки графа и взглянул ему с упреком прямо в глаза. Граф остановился в нерешительности, не зная, как быть, и наконец спросил недоверчиво: — Но если генерал прислал мне этот приказ, значит, он знает, что я жив? — Конечно, знает, — ответил Вильтар, не задумываясь прибегнуть ко лжи, лишь бы достигнуть своей цели. — Но фарс этот длится и без того довольно долго, едем со мной назад, и я объясню тебе, как ты можешь услужить своим друзьям. Ты совершенно прав, что думаешь о них, но верь мне, в сущности, это довольно бесполезно. Ведь главное все же — приказ Бонапарта, ты должен исполнить его. Джиованни опять тронул Гастона за рукав и сказал ему с упреком: — Ваше сиятельство, поезжайте в Маэстрэ, вы обещали это моей госпоже. — Но ведь вы же слышали, Джиованни, что в этом больше нет никакой надобности? — Честь и данное слово прежде всего, сударь, к тому же я не доверяю этому человеку. — Вы ничего не понимаете в этом, Джиованни. Возвращайтесь домой и скажите, что мне теперь не надо ездить в Маэстрэ. Если же окажется, что генерал Бонапарт не знает о том, что я жив, я сейчас же поеду к нему. — Но ведь в это время госпожа моя может пострадать из-за вас, ваше сиятельство! — Послушайте, Джиованни, я позволю себе отрубить руку раньше, чем допущу, чтобы маркизе Беатрисе причинили хоть малейшее зло. — Иди, иди, — кричал Вильтар из другой гондолы. — В чем дело, граф? Не беспокойся о своих людях! Они сами позаботятся о себе. Чего ты медлишь еще? — Я не медлю, я уже иду, Вильтар! Он протянул юноше руку и крепко пожал ее, как бы извиняясь перед ним за свой поступок. — Не бойтесь ничего, вы в скором времени получите добрые вести обо мне, — сказал он. Но Джиованни ничего не ответил, только крупные слезы навернулись у него на глазах. XI На третий день после отъезда Гастона Беатриса отправилась, как всегда, к ранней обедне в собор, она встала опять на то же место, где впервые увидела любимого человека, и, сама не зная почему, бросила на пол белую розу, хотя на этот раз некому было поднимать ее, и она увяла, растоптанная чужими ногами. Беатриса не могла дать себе отчета, почему она сделала это, она просто чувствовала безотчетное стремление хоть этим помянуть прежнее, в душе при этом она невольно подумала: как эта роза растоптана ногами посторонних лиц, так и моя любовь, наверное, погибнет в самом расцвете. Она была настолько умная женщина, что не могла не понимать человека, ради которого она пожертвовала так много и ради которого ей еще, может быть, предстояло выстрадать даже еще больше. Она понимала, что Гастона подкупила жалость к ней, а может быть, и ее красота, а на самом деле он оставался таким же свободным и независимым, как и до первой их встречи. Галантный, вежливый, любитель приключений, он еще не научился любить как следует ни одну женщину. Беатриса не скрывала от себя, что та, которая сумеет пробудить в его сердце истинную любовь, — пробудит в нем и все лучшие, дремавшие еще в его душе чувства, но будет ли она этой счастливицей или кто-нибудь другой, этого она не знала и даже боялась задумываться над этим. Она осторожно опустила на пол свою белую розу и подумала о том, что на кусте вскоре распустится другая такая же роза, подобно тому, как и для нее начнется теперь другая жизнь, еще не известная ей. Она довольно долго оставалась в церкви и, когда наконец вышла из нее в сопровождении своего верного Джиованни, с удивлением заметила, что на площади перед собором собралась целая толпа молодых людей и молодых девушек. Сначала она думала, что какая-нибудь знаменитость прошла в церковь и все ожидают теперь ее выхода оттуда, но потом еще больше удивилась, когда при виде ее все расступились и чей-то голос громко крикнул из задних рядов: — Да здравствует Беатриса! Крик этот был восторженно повторен всей толпой, и все кругом на улице и по дороге к ее гондоле провожали ее этими криками, из лавок повысыпали все приказчики, из домов выбежала прислуга, все смотрели вслед маркизе и громко кричали: — Да здравствует Беатриса! Беатриса испугалась, сама не зная чего, нервная дрожь пробежала по ее телу. «Почему они так приветствуют меня? — подумала она. — В чем дело?» И она обратилась с этим вопросом к шедшему рядом с ней Джиованни: — В чем дело, Джиованни? Почему эти люди следуют за нами? — Они следуют все за нами, маркиза, чтобы выразить вам свои чувства. — Но почему это им вдруг вздумалось, Джиованни, чем вызваны эти чувства ко мне? — Они считают, что вы много сделали для них, для их города. — Я не понимаю ничего, Джиованни, говори яснее. — Мне кажется, они узнали все про графа де Жоаеза, маркиза. — В таком случае мне грозит неминуемая опасность, Джиованни. — Опасность уже давно грозит вам, маркиза, только сегодня она немного ближе, чем прежде. Толпа сопровождала их до гондолы, а затем, усевшись в другие гондолы, проводила их аж до самого дома. К месту происшествия поспешили цветочницы, и многие купили цветы для того, чтобы бросить их теперь в каюту, где сидела Беатриса. Всем жителям Венеции, по-видимому, очень понравилась подобная забава, они стекались со всех концов, и число гондол все возрастало, и наконец они совершенно запрудили узкий канал, ведущий к дому Беатрисы, так, что в дело вмешалась полиция. Никогда Беатриса еще не радовалась тому, что наконец-то она дома, как именно в этот день, но и тут ее ждал новый сюрприз. В доме все было пусто, на лестнице не видно было лакеев в красных ливреях, и только одна служанка, по имени Фиаметта, явилась откуда-то на зов своей госпожи. — Куда делись все слуги? — спросила Беатриса дрожащим голосом. — Они все покинули ваш дом, маркиза, они ушли уже час тому назад. — Но кто же приказал им уйти, дитя, говори скорее! — Не знаю, маркиза, я знаю только, что сюда приходил посланный из дворца. Они сейчас же после его ухода разбежались все в разные стороны. — Ты говоришь, был посланный из дворца? Ты не знаешь его имени? — Это был капитан Пауль да Понте, ваше сиятельство. Джиованни при этом имени сделал шаг вперед, а Беатриса схватилась рукой за перила, чтобы не упасть. Лицо ее было белее мраморных стен. Она уже раньше слышала имя этого человека, который один во всей Венеции мог вселить в нее чувство страха и ужаса. Пауль да Понте — в этом имени сосредоточивалось все, что может быть низкого, жестокого и подлого на земле. Зачем они присылали его к ней?