— Подумайте сами, разве можно что-нибудь скрыть от такого человека, как этот Вильтар? Гастон густо покраснел. Не получил ли он известие от Вильтара в первый же день своего появления во дворце маркизы? Он сразу понял, что хитрый Вильтар знал все подробности его таинственного исчезновения. И не он ли сообщил Бонапарту об этом исчезновении? И вот оба они вовлекли в опасность эту женщину, которая хотела спасти честь своей родины и жизнь своего друга. Нет, ему не следует возвращаться в гостиницу «Белого Льва», но в таком случае где же ему искать убежища? — Ваша мудрая головка права и в этом, как всегда, — сказал он. — Вильтар все поймет, об этом нечего и думать, но что же делать Беатрисе? — Я уже нашла выход из этого положения, Гастон. Вот идет мой слуга, он сообщит нам нечто, касающееся этого выхода. Лакей быстро шел им навстречу и, не доходя нескольких шагов, остановился у фонтана, ожидая, пока маркиза обратится к нему с вопросом. — Лорд Брешиа ожидает ваше сиятельство в салоне, — сказал он в ответ на ее вопросительный взгляд. — Лорд Брешиа! — воскликнул Гастон. — Но ведь это — самый отъявленный негодяй во всей Венеции! — И в то же время мой родственник. Благодарю вас за комплимент, Гастон. — Простите меня, я совершенно забыл об этом. Но ведь зато я не могу забыть других вещей, связанных с этим именем. — Сегодня забудьте про них. Нам нужны наши Друзья. — Наши друзья? — Да, особенно такие друзья, которые откроют вам эту дверь. Она говорила вполголоса и, отозвав его в сторону, добавила: — Единственный путь спасения — это ехать в Грац к Наполеону, и этот человек даст вам пропуск туда. — Я поверю этому, когда увижу этот пропуск. — Он сам вам даст его. Пойдемте! Принимать позы было такою насущною потребностью для Лоренцо, что он не забывал этого делать не только дома, но и повсюду, где бы он ни показывался: в своей гондоле он нарочно не устраивал каюты, чтобы все могли видеть его и наслаждаться этим зрелищем. Слабость его была известна всей Венеции, и все мальчишки на улицах во всякую минуту, по первому требованию, с удовольствием передразнивали все жесты, манеры и даже голос лорда Брешиа. В салоне Беатрисы Лоренцо чувствовал себя как дома. Высокий золоченый стул заменял ему трон, под ноги ему ставили золоченую скамеечку, огромная комната позволяла ему свободно принимать какие угодно позы; он как раз был занят этим, когда в салон вошла Беатриса. Граф расстался с ней на лестнице, откуда он прямо прошел на галерею для музыкантов, чтобы слышать и видеть все, что происходит внизу в салоне; так приказала ему маркиза. Он не поверил ни одному слову, сказанному ею насчет пропуска, так как хорошо знал старика Лоренцо, ненавидевшего всех французов. Беатриса вошла в салон поспешными шагами, как бы торопясь приветствовать своего гостя, и тот благосклонно взял обе руки, протянутые ему хозяйкой дома, и рыцарски нежно поцеловал их. Сначала они обменялись дружескими приветствиями, потом начали разговор, но так тихо, что Гастон потерял всякое терпение и чуть не сделал огромного промаха, но в ту же минуту маркиза, указав на вышедших из комнаты лакеев, объявила, что они теперь могут говорить громко, не стесняясь. — Вы приехали прямо из дворца, Лоренцо? — спросила она. — Да, прямо оттуда, — ответил он. — В таком случае вы должны первый рассказать мне свои новости. — Новостей немного. Я говорил целый час, но без всякого результата. Ответьте этому французу в таком же тоне, как он пишет, — говорил я. — Они выслушали меня с большим нетерпением. Мне кажется, что вообще настроение толпы очень изменилось за последнее время: меня даже многие вовсе не признают в публичных местах. — О мой дорогой лорд! — Да, да, я сознаю это. На площади собралось десять тысяч народу, и никто не признал меня. Никто не снял своей фуражки передо мной, решительно никто! — Однако до чего они дошли, Лоренцо, но вы, конечно, после этого отрясли прах от ног своих? — Нет, я не думал о себе, я в эту минуту думал о своей несчастной родине, об этом беспомощном сенате, который мне жалко до глубины души. — Да, но все же… Она остановилась, не договаривая и перелистывая нетерпеливою рукою какой-то альбом, лежавший на маленьком столике из слоновой кости, рядом с которым она стояла. — Но все же, Беатриса?.. — повторил Лоренцо. — Я хочу сказать, Лоренцо, что если народ глух теперь к словам такого мудрого человека, как вы, то все же, может быть, и вы сами в этом отчасти виноваты. Оставим, однако, это. Скажите мне, ведь вы должны все же ответить что-нибудь Бонапарту? — Да, мы ответим ему тоже угрозой, ответ должен быть дан не позже восьми часов, начиная от этого часа. — Но ведь угрозы, милорд, страшны только тогда, когда сила на стороне угрожающего. — По-моему, угрозы — признак мужества, и на это способны только великие и сильные духом люди. — Значит, вы приготовились сопротивляться до последней капли крови? — Вы не поняли меня, маркиза, ведь я же говорил вам, что на мои слова теперь никто не обращает внимания. Мое мнение теперь не принимается в расчет. — Бедный Лоренцо, и вы миритесь с этим? — Как я могу мириться или не мириться с этим, если моего мнения даже не спрашивают? — Заставьте их слушать себя, Лоренцо! — Можно заставить слушаться отдельную личность, Беатриса, но не целый народ, не могу же я взять Венецию за плечи и… — Да, милорд, — спокойно сказала она, — возьмите ее за плечи, вот и все. — И заставить ее преклонить колени перед Наполеоном, не так ли? — Да, конечно, Лоренцо. — Слушайте, Беатриса, вы говорите загадками, объясните мне ваши слова. Она придвинула стул к столу и обмакнула перо в чернильницу. Гастон наверху на галерее встал на колени, чтобы лучше расслышать каждое ее слово. Лоренцо тоже нагнулся немного вперед, с жадностью ловя каждый ее жест, каждое слово. — Я решу вам эту загадку, Лоренцо. Начнем с Бонапарта. Чего, собственно, он требует? — Он требует или вернуть к жизни мертвеца, или казнить живых, способствовавших этой смерти. — А каков ваш ответ? — Мой ответ, что мы не пророки, чтобы творить чудеса и воскрешать мертвых. — Разве ответ этот уже послан, Лоренцо? — Нет, но сегодня же еще он полетит на континент, а оттуда с быстротой молнии будет передан в Грац. — Я умоляю вас, Лоренцо, задержите этот ответ, ведь он безумен. Лоренцо хотел было сказать, что ответ этот продиктован им самим, но вовремя спохватился и ничего не сказал. Беатриса, со своей стороны, слегка покраснела и старалась не смотреть на него. Она рисковала в эту минуту столь многим, что руки ее тряслись, и она не могла быть спокойна, как всегда. — Это — безумный ответ, — продолжала она, — и если бы в Венеции нашелся хоть один умный человек, он восстал бы против него. Так я думаю, по крайней мере, Лоренцо. Вы говорите, что только пророк может сотворить это чудо. У меня как раз есть такой пророк: он в этой комнате. Лоренцо полуобернулся назад, чтобы посмотреть, нет ли действительно кого-нибудь в комнате, кроме них, но, убедившись, что никого нет, и увидев собственное отражение в зеркале, он почувствовал себя очень польщенным и милостиво улыбнулся. — Этим человеком вы считаете меня, Беатриса? — спросил он. — Да, этот человек — вы. — Вы думаете, что я могу воскрешать мертвых? — Нет, не то, вы только можете доказать, что мертвый — жив. — Говорите яснее, Беатриса. Я слушаю вас, но не понимаю. — В таком случае буду говорить яснее. Гастон де Жоаез умер — вы уверены в этом? — Я боюсь, что это действительно так. — А между тем если бы Гастон де Жоаез покинул вот этот дом с пропуском, подписанным вами, разве это не было бы ответом, требуемым Бонапартом? Он слушал ее с удивлением, но не понимал ее. — Но ведь Гастон де Жоаез умер, — проговорил он нерешительно. — Вы вернете его к жизни, Лоренцо. Выслушайте меня. У меня в услужении есть один юноша, очень похожий лицом на убитого графа. Он предан мне, скромен и исполнителен. С пропуском, подписанным вами, он сегодня же ночью мог бы уже быть на континенте, а копия с этого пропуска будет доставлена нашим посланником Бонапарту. Стража Маэстрэ будет в этом деле нашей свидетельницей. Мы объявим у нас при дворе, что имели свои особые причины, по которым пощадили жизнь этого графа. Вы должны будете в данном случае взять, конечно, инициативу на себя, так как на меня, как на женщину, может пасть еще какая-нибудь тень. Вам же это принесет только честь и славу, и те, которые готовы были растерзать вас за это неделю назад, будут теперь целовать ваши ноги. Вот в чем состоит мое чудо, Лоренцо. Она рассмеялась нервным смехом, который ясно выдавал ее волнение, но Лоренцо ничего не замечал и сидел как окаменелый от удивления; когда он наконец понял всю смелость ее плана, он забыл свое величие, встал с места и поцеловал с почтением ее руку. — Я спасу свою родину, — сказал он. — Велите привести сюда нашего француза. — Прежде подпишите бумагу, Лоренцо, пропуск в Грац. Он подписал пропуск, дрожа от волнения. — Я раздавлю их всех силою своего ума, — сказал он торжественно. — Позовите юношу, я растолкую ему, что делать, и затем награжу его как подобает. — Он не нуждается ни в каких наградах, — сказала она.