В первый раз с начала нашего разговора спокойное и слегка насмешливое лицо доктора заметно оживилось неподдельным участием. — Белленден! — воскликнул он. — Это имя мне знакомо. Оно пользуется большой известностью у нас в Америке! Вы говорите, что здешняя супруга князя Кчерни — мисс Белленден? — Да, она дочь того миллионера, который погиб во время знаменитого крушения «Эльбы». Теперь она круглая сирота. Ее единственный брат Руперт Белленден живет частью в Лондоне, частью в Нью-Йорке. Она же вышла замуж немного больше года назад в Ливорно. Ради нее-то я и приехал сюда на специально зафрахтованном пароходе. Стечение несчастных обстоятельств задержало нас четверых на берегу. Судно же наше принуждено было искать спасения от бури в открытом море, но, вероятно, оно и там не могло выдержать страшного урагана, так как вот уже больше недели, как мы не имеем о нем известий! В коротких словах рассказал я дальнейшую историю наших злоключений. Американский ученый выслушал мой рассказ с величайшим вниманием. — Понимаю! — задумчиво проговорил он. — Вы приехали на собственном пароходе и надеялись уехать на нем же, быть может, даже в обществе мистрис Кчерни… Но скажите, она знала о том, что вы должны были приехать? — Конечно, знала! Я исполнял ее специальную просьбу, зафрахтовывая пароход. Но, прося меня приехать через год после ее свадьбы, бедная невеста, конечно, не могла предполагать всего, что ожидало ее здесь. Ах, доктор, если бы вы знали, как ужасна судьба этой несчастной молодой женщины! Громкий стон Питера прервал меня. Доктор с беспокойством оглянулся и увидел нашего почтенного ирландца, раскачивающегося на своем стуле и издающего жалобные звуки. — Что с вами, мистер Блэй? — заботливо спросил доктор, уже знавший наши имена. — Болит у вас что-нибудь? — Желудок, — простонал Питер. — Еще бы не болеть, когда он пустует со вчерашнего утра. Чуть не двое суток не евши! Шутка ли! Такой муки никакая собака не выдержит! Доктор весело рассмеялся и поспешил открыть большой резной буфет, стоящий между двумя окнами. — Простите рассеянность ученого, господа! Забота о доставлении здорового воздуха заставила меня позабыть об ужине. Пожалуйста, помогите мне хозяйничать, мистер Блэй. Здесь, в буфете, вы найдете различные консервы, хлеб, яйца и т. п. Остальные запасы внизу, на кухне, куда вы можете спуститься через эту маленькую дверь, ведущую на лестницу, надев вот этот респиратор. Благодаря ему, вы можете провести около часа в кухне, где успеете развести огонь и изжарить пару бифштексов. Мы же здесь тем временем накроем на стол и будем ожидать вас с нетерпением. Действительно, через полчаса мы уже сидели за обильным ужином, веселые и беззаботные, забыв на некоторое время не только о перенесенных, но и об ожидающих нас опасностях. Не раз вспоминал я впоследствии этот ужин и предшествующую ему сцену. Не раз рисовались мне все подробности этого неправдоподобного вечера. Так невероятны были наши приключения, что, казалось, ничто уже не могло удивить нас более. Мои товарищи, по-видимому, так и решили и ничему не удивлялись более. Самым спокойным образом поедали они прекрасные бифштексы, как будто бы мы сидели не в единственной комнате, спасавшей от смертельного тумана, а в столовой нашего собственного судна. Питер Блэй совсем развеселился после третьего стакана виски и не переставал уверять нашего гостеприимного хозяина в своей безграничной признательности. — Мы, ирландцы, умеем чувствовать благодарность, потому что у нас нежное сердце. Вы, как доктор, должны знать это. Извините, благородный друг, но я не имел удовольствия расслышать имя знаменитого ученого, которому мы обязаны не только жизнью, но и этим превосходным ужином! Наш спаситель скромно улыбнулся. — Слово «знаменитый», пожалуй, излишне, мистер Блэй. Хотя надо правду сказать, если вы назовете доктора Дункана Грэя в Соединенных Штатах, то шесть человек из десяти, наверно, скажут вам, что это имя им небезызвестно. В Бостоне же, пожалуй, и каждый грамотный объяснит вам, что профессор Грэй посвятил свою жизнь изучению токсикологии и специально ядовитых газов. Ради этих-то милых газов я и попал на Кеннский остров, и они же доставили мне честь и удовольствие познакомиться с вами, джентльмены! — Признаюсь, мне было бы приятнее познакомиться с вами в другом месте, доктор! Как ни прекрасна природа этого острова, но он мне далеко не симпатичен. Удивляюсь только, как мало знают в Европе о его милых особенностях. Правда, лет пятнадцать назад Кеннский остров был занесен на морские карты, но о его убийственном сонном времени я никогда и ни от кого не слышал. Вы, доктор, знали, конечно, больше моего, это доказывает уже ваше присутствие здесь и эти, очевидно, специально изготовленные удивительные машины. Я всегда жалею, что учился на медные деньги. Химия и естественные науки ужасно интересовали меня, но когда же было учиться бедному моряку, содержащему старую мать и маленькую сестру?! А как бы я желал быть знаменитым ученым, подобно вам, мистер Грэй… Худощавое лицо американского профессора осветилось необыкновенно симпатичной, слегка ироничной улыбкой, придающей его умной и энергичной физиономии особенно приятное выражение. В ответ на мой комплимент он только скромно улыбнулся. — Я начинаю понимать, что ничего не знаю. И это уже очень много, капитан. Венгерский князь, граф или виртуоз, хозяин этого острова, привез меня в своего рода природный университет для дальнейшего образования. Надеюсь, что мне удастся выйти из этой школы с некоторым запасом новых знаний. Я вижу, вас интересует, почему мистер Кчерни решился допустить меня сюда? Мне кажется, что я догадываюсь о причинах его любезности. Недаром же я знаю того, кто раньше мистера Кчерни посетил этот берег, знаю так же и то, как и когда он встретился с теперешним владетелем Кеннского острова! При этих словах доктор как-то загадочно улыбнулся и замолчал, очевидно не желая продолжать разговор на эту тему. Я не настаивал из чувства понятной деликатности, и через минуту наш хозяин предложил нам прилечь, так как часы показывали уже полночь. Никто не возражал против этого предложения, и четверть часа спустя мы все уже расположились по возможности удобно. Долли на диване, Питер в большой качалке, к которой он подвинул мягкий пуф. Сет Баркер прямо на ковре у окошка, а сам хозяин в гамаке, привешенным в одном из углов комнаты. Я остался сидеть в своем удобном кресле, пожелав доброй ночи товарищам. Беспокойные мысли долго не давали мне уснуть. Мне то чудились стоны и крики, вой ветра и свист пуль, то слышался милый голос мисс Руфи, зовущий меня на помощь, то громкая команда мистера Джекоба, торопящего матросов. Словом, целый рой бессвязных, но мучительных видений преследовал меня даже тогда, когда усталость осилила меня и заставила задремать… Сколько времени продолжался мой сон, не знаю, но он был внезапно прерван громким криком отчаяния. Никогда не слыхал я такого ужасного, душу раздирающего крика. Казалось, где-то в двух шагах от нас кричала несчастная жертва кровавого насилия, и так ужасен был этот крик, что мы все разом вскочили на ноги и замерли, не смея шевельнуться, не зная, что делать, куда бежать, что предпринять для спасения призывающих на помощь. Доктор первый пришел в себя. Подбежав к окну, он быстро откинул двойные портьеры и отшатнулся. Мы кинулись к нему и, припав к прозрачным зеркальным стеклам, так и замерли при виде фантастически ужасного зрелища. Перед нами расстилался роскошный цветник, весь залитый тем чудным золотисто-лиловым светом, которым скрашивал лунные лучи таинственный туман Кеннского острова. В этом волшебном освещении плясала целая толпа людей, мужчин и женщин… европейцев и туземцев. Одни — одетые в матросские куртки, другие — едва прикрытые какой-нибудь тряпкой. Увлекаемые безумием, они прыгали, вертелись и кривлялись с дикими, судорожными жестами. Адский хоровод кружился с бешеной быстротой, недостижимой даже фанатическим дервишам и факирам. Часть несчастных безумцев поднимала руки к небу то со злобной угрозой, то с отчаянной мольбой. Другие рвали на себе волосы и одежды или размахивали ножами, не замечая, что кровь лилась уже из их порезанных членов. Третьи катались по траве, бешено взрывая землю ногтями, или впивались зубами в кисти собственных рук. Все это сопровождалось дикими криками, отчаянными стонами, истерическим хохотом, бешеными проклятиями и безумными рыданиями. Ужасная картина, дающая понятие об адских мучениях преисподней. Ежеминутно один из несчастных падал, чтобы более не подниматься. Другие судорожно катались по земле в муках бесконечной агонии, третьи, бессильно скорчившись, замирали где-нибудь под кустом и оставались неподвижными в самых неестественных позах, с вывернутыми руками и ногами, с искаженными лицами. Минут пять продолжалась эта адская пляска смерти, пять минут, показавшихся нам целой вечностью. Затем судорожные движения распростертых на земле тел прекратились. Последний жалобный стон умолк. Наступила торжественная тишина, которой равнодушная природа отвечала на отчаянные крики несчастных. А над их обезображенными трупами по-прежнему переливался волшебно прекрасный золотисто-лиловый свет, и пестрые группы роскошных тропических цветов качали своими душистыми головками, нежно перешептываясь с ночным ветерком. Какое дело вечной природе до мучительной смерти нескольких жалких человеческих созданий. Мы долго стояли как прикованные у окошка, не будучи в силах отвести глаз от ужасной картины. Наконец доктор Грэй медленно опустил портьеру дрожащими руками и молча принялся что-то исправлять в своем аппарате. Никто из нас не решался заговорить, но он понял наш немой вопрос и отвечал глухим голосом: — Своего рода белая горячка. Токсикология давно знает отравления подобного рода, хотя до сих пор признавала спирт единственной причиной, производящей столь ужасное нервное расстройство. Это нечто вроде так называемой пляски святого Витта, со всеми ее мучениями. Доктор замолчал и, еще раз поправив газовый огонь, проговорил задумчиво: — На три дня нам воздуха хватит. А дальше?.. Ну что ж, теперь мы знаем, что ожидает нас дальше, если Бог не сделает для нас третьего чуда: не пошлет скорого окончания сонного времени! ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Между бурей и пламенем Профессор Грэй обещал нам трое суток безопасности, но человек предполагает, а Бог располагает! Не прошло и одного дня со времени нашего знакомства с американским ученым, как нам уже пришлось покинуть его спасительную комнату. Крепко заснули мои товарищи после ужасных волнений, перенесенных нами. Не спал только сам ученый, каждые полчаса поднимавшийся с места, чтобы посмотреть, все ли в порядке в его машинах. Несколько раз видел я его умное, задумчивое лицо, склоненное над пламенем газового очага, и когда, наконец, усталость взяла свое и сон осилил меня, то это же энергичное, слегка насмешливое лицо продолжало грезиться мне, принимая какое-то фантастическое участие в беспорядочно сменяющихся картинах моей прошлой жизни. Очнувшись, я оглядел незнакомую комнату, на этот раз освещенную дневным светом. Огонь в газовом очаге горел по-вчерашнему, но шелковые портьеры на окнах были отдернуты, и утренний свет беспрепятственно проникал сквозь высокие стекла. Только свет этот был как-то непохож на яркие, золотые лучи тропического солнца. Какой-то он был бледный, безжизненный, точно проникающий сквозь молочное стекло. Что это, рассвет или сумерки? Но вот сверкнул ослепительный зигзаг молнии, на секунду залив синим огнем роскошный цветник, и старые деревья сада, и нашу маленькую комнату, и бледные лица спящих товарищей. Сверкнул и погас в то самое мгновение, когда сильный удар грома до основания потряс стены легкого бамбукового здания. — Да, буря разыгралась не на шутку! Кстати, пора переменить элементы в моей батарее, не то нам кислорода не хватит! — сказал мне доктор Грэй, продолжая хлопотать около своих машин. И точно, воздух в комнате был значительно тяжелее, чем вчера вечером, и к нему примешивался легкий сернистый запах, очевидно просочившийся снаружи. Я подошел к окну и сразу понял причину страшной белой окраски света, удивившего меня в первую минуту. Густой туман скрывал не только горизонт, но и ближайшие группы деревьев. Его молочно-белые волны колебались, точно опаловые облака на летнем небе, изредка принимая ярко-золотой оттенок от случайно прорвавшегося солнечного луча или же превращаясь в синие огненные горы при мгновенном освещении молнии. Сплошная молочно-белая полоса тумана резко оканчивалась на известной высоте, там, где начинались голые вершины скал, ясно вырисовывающихся на темно-сером фоне неба… Быстро мелькающие тучи сплошь покрывали его, и сквозь темную пелену изредка только сквозил золотистый край невидимого солнца. Ветра не было слышно, хотя быстрый полет облаков доказывал его стремительность. Очевидно, сплошная масса тумана не пропускала его в низменные части берега. Гробовая тишина нарушалась только постоянными раскатами грома, которые усиливались по мере приближения грозы. Облегченно вздохнул я полной грудью. — Слава Богу, гроза очистит воздух, а буря унесет проклятый туман и покончит с сонным временем! — Дай-то Бог, капитан! Это было бы большое счастье! — задумчиво отвечал мне доктор Грэй, принимаясь растапливать камин. С особым удовольствием глядел я на веселый огонек, затеплившийся под заботливой рукой ученого. Наш милый хозяин принялся готовить завтрак. Он заварил кофе, расставил чашки, нарезал сыр, хлеб, холодное мясо. Я так любовался его быстротой и ловкостью, что совсем позабыл предложить ему свою помощь. Но доктор даже не заметил моей невежливости, поглощенный какой-то неотвязной мыслью. Внезапно он подошел ко мне, положил руку на плечо и проговорил, вопросительно подчеркивая каждое слово: — Что же вы намерены предпринять в будущем, капитан Бэгг? Знаете ли вы, что у этого Кчерни более ста человек в распоряжении? Нас же всего пятеро! Как ни считай, больше пяти не выйдет! Растроганный, схватил я лежащую на моем плече руку храброго, честного и великодушного человека. В этом уже нельзя было сомневаться после его последних слов. Мы заговорили откровенно, как старинные друзья. Тут только я узнал, что доктор Грэй прекрасно знал Руперта Беллендена еще с того времени, когда тот учился в Бостоне. Видел он и его отца, и сестру, тогда еще маленькую девочку. От всей души желал бы он помочь ей и избавить от гнусного тирана — ужасного мужа. Это я сразу понял, несмотря на то, что доктор общительностью не отличался и лишних слов тратить не любил. С глубочайшей признательностью пожал я его руку, от всей души благодаря Бога за то, что он послал бедной женщине такого умного, знающего и энергичного друга. Доктор Грэй отвечал мне таким же дружеским рукопожатием и затем продолжал заниматься утренним хозяйством. Только окончив приготовление завтрака, он опять подошел ко мне и спросил так же отрывисто, без дальнейших предисловий: — А как вы думаете, капитан, зачем я приехал сюда? — Вероятно, для того, чтобы проверить рассказы об отравляющих газах сонного времени, доктор? Вы сами нам вчера говорили об этом, и я полагал… Насмешливая улыбка доктора помешала мне окончить мою фразу. — Нет, дорогой капитан, проверять мне было нечего. Я прекрасно знал ядовитые свойства здешнего тумана, и не они, не одни они, по крайней мере, привлекли меня сюда, хотя все американские газеты прославляют храброго ученого, «рискующего своею жизнью ради науки». То же думает и мистер Кчерни, то же сказал я и вам вчера, не зная наверно, принадлежите ли вы к числу его сообщников или нет. На самом же деле… Доктор Грэй остановился и окинул глазами комнату. Мои товарищи все еще крепко спали. Питер Блэй громко храпел, а на губах Долли Вендта мелькала блаженная улыбка, и он чуть слышно шептал во сне: «Розамунда!» Доктор тоже улыбнулся доброй улыбкой старика, радующегося молодому счастью, и продолжал, слегка понизив голос, как человек, сообщающий важную тайну: — На самом деле меня привлекла сюда иная причина, капитан! Надо вам сказать, что я как-то вылечил старшего боцмана яхты, ожидавшей мистера Кчерни в Сан-Франциско. Случайно находясь в этом городе, я так же случайно, как живший вблизи пристани врач, был призван к моряку, упавшему с мачты и переломавшему себе несколько ребер. Надежды на его спасение уже не было, и врачи морского госпиталя единогласно отказались от несчастного пациента. Меня заинтересовал интересный случай, да и захотелось мне показать коллегам, что они ничего не смыслят в хирургии. И вот я принялся ухаживать за матросом, как за родным братом, так усердно, что в конце концов мне удалось спасти его. Конечно, мой пациент воспылал ко мне безграничной благодарностью и таким же доверием. А так как он вообще отличался словоохотливостью, то и выболтал мне целую массу сведений о своем патроне, «князе Кчерни», как он называл губернатора Кеннского острова, и о его тихоокеанских владениях. Я думаю, не поблагодарил бы его господин губернатор, если бы знал, что я знаю от его главного поверенного. К счастью для бедного боцмана, да и для нас с вами, капитан, мистер Кчерни этого не знает. Но не в том дело, а в том, что этот самый боцман сообщил мне, что он и мистер Кчерни первые европейцы, открывшие Кеннский остров. Собственно, первым был мой пациент. Его как-то море выбросило едва живого на неизвестный берег после бури, разбившей его судно о подводные скалы. Спасенный прожил несколько недель на берегу и был возвращен в Европу случайно зашедшим туда китобойным судном. Поступив на яхту мистера Кчерни и заслужив его доверие, боцман впоследствии сообщил ему о своем открытии — и уж конечно не даром. Но опять-таки не в этом дело… Оба молодца уверены в том, что раньше их никто не знал о существовании Кеннского острова, и оба ошибаются. Более ста лет назад один немецкий путешественник был также заброшен кораблекрушением на пустынный берег и, вернувшись в Америку, описал свое пребывание на нем. Путешествие это долго считалось вымыслом и было давно всеми забыто, когда рассказ моего пациента напомнил мне о его существовании. Не без труда нашел я экземпляр старой книги в Вашингтонской публичной библиотеке и прочел ее весьма внимательно! Доктор Грэй остановился еще раз с видом человека, сообщавшего другому нечто чрезвычайно важное. Признаюсь, я все еще не понимал, к чему клонится его речь, но он не объяснил мне своей мысли до конца, круто переменив разговор. — Этот венгерский виртуоз чертовски хитер, спору нет! Но все же мы посмотрим, перехитрит ли он американского профессора. Особенно если ему будет помогать опытный английский моряк. Как вы думаете, капитан, не предпринять ли нам что-нибудь на пользу мисс Белленден? Авось, даст Бог, буря разыграется и разгонит проклятый туман и вернет нам свободу действий. Должна же гроза, на самом деле, очистить воздух! Страшный удар грома раздался над нашими головами, точно гроза хотела подкрепить слова американского ученого, разыгравшись с той страшной силой, которая присуща только тропическому климату. Оглушительный треск и яркий блеск молнии, заливший всю комнату ослепительным светом, разбудили крепко спящего Питера. Он вскочил как ужаленный. — Что за черт, во сне я или наяву? Мне снилось, что я тону, а теперь кажется, что дом разваливается. Вот так удар! От него оглохнуть впору! Питер весело улыбался, не предполагая, что его шутка превратится слишком скоро в печальную действительность. Проснулись и Долли и Баркер, с недоумением прислушиваясь к громовым ударам. Буря усиливалась. Густой слой тумана уже не мог сдержать бешеных порывов дико завывающего ветра, он только колебался и рвался на клочья под его свирепым дуновением. Мертвая тишина, нарушаемая только громовыми раскатами, внезапно сменилась свистом и ревом урагана, который с грохотом пролетал между скалами, с треском выворачивал столетние деревья и до основания свирепо потрясал стены нашего жилища. Не было никакого сомнения в том, что легкая бамбуковая постройка не сможет долго выдержать бешеного натиска бури. Ничего подобного я ни разу еще не видал за все время моих странствий по южным морям. Темнота наступила такая, что можно было принять полдень за глухую ночь. Только беспрерывно вспыхивающая молния кровавым заревом освещала гнущиеся до земли деревья сада, сорванные ураганом и носящиеся по воздуху доски и балки и бешено мчащиеся на север черные облака. Непрерывный гром смешивался с диким воем бури и буквально оглушал нас. Молча глядели мы на грозно-прекрасную картину бушующих стихий, не находя слов для выражения наших ощущений, подавленные величием божественных явлений природы. Даже Питер забыл о завтраке, даже Долли не улыбался больше, и только Сет Баркер довольно равнодушно глядел в окно через наши спины, не понимая, отчего это «господа офицеры» не садятся за давно накрытый стол. Увы, бедняге так и не удалось дождаться желанного завтрака. Внезапно послышался звон разбитых стекол, и в комнату ворвался громадный клубок ослепительно яркого лилового огня. Шипя и свистя, пролетел он между нами, ударился о противоположную стену и разлился кровавым морем пламени по всей комнате, засыпав нас целым каскадом огненных искр. В то же время удушливый серный запах наполнил комнату, и оглушительный удар грома раздался так близко над нами, что я невольно схватился за голову, которая казалась мне разбитой ужасным грохотом. Все огни в комнате сразу потухли… Настала страшная темнота, и только в одном углу сквозь щель полуоткрытой двери виднелось пламя, живое, яркое пламя горящего дерева. Это горели стены нашего дома, зажженные молнией. — Горим! Пожар! Горим! — крикнул Питер, обезумев от ужаса. — Скорей в сад, пока огонь не окружил нас! Мы все бросились к окну, забывая, что там, в саду, ожидала нас смерть, столь же верная, столь же ужасная, как и здесь, в пылающем здании. К счастью, доктор Грэй не растерялся. — Стойте, кому жизнь дорога! — крикнул он громовым голосом. — Выскочить из окна всегда успеем. Прежде всего надо принять некоторые предосторожности. Вспомните о сонном тумане и о вчерашней пляске смерти, друзья мои! Слегка дрожащими руками схватил он какую-то большую склянку и вылил находящуюся в ней жидкость на первую попавшуюся связку салфеток. Затем он заботливо завязал этими салфетками нижнюю часть лица каждого из нас, причем мне бросился в голову сильный запах эфира и камфоры, и только тогда махнул рукой по направлению к окну. Выйти в двери было уже невозможно, так быстро пламя охватило весь коридор. Еще минута, и оно прорвалось сквозь наскоро запертые двери в нашу комнату, зажигая развевающиеся волосы доктора, оставшегося последним. Описать то, что с нами было дальше, я не в состоянии. Как во сне, помню я море пламени, в которое пришлось нам прыгать из окна горящего дома. Казалось, весь сад горел, как огромный сплошной костер!.. Густой туман, насквозь насыщенный электрическим огнем молний, душил нас резким запахом серы, ураган кидал нас из стороны в сторону, громадные деревья, за стволы которых мы пробовали удержаться, ломались, как щепки, тяжелые пылающие головни носились по воздуху, ежеминутно угрожая нам смертью, и над всем этим стоял непрерывный гул, грохот, гром, свист урагана и грозный рев пламени!.. Ужасный кошмар! Адская музыка, способная свести с ума самого хладнокровного человека… Сколько времени боролись мы с разъяренными стихиями, прежде чем успели выбраться за ограду сада из страшной близости пылающих строений, и каким чудом удалось нам не потерять друг друга в ужасном хаосе бури и пожара, я и до сих пор не понимаю. Помню только, что мы внезапно очутились в глубине леса, среди вековых деревьев и беспорядочно нагроможденных камней, отчасти защищающих нас от урагана. Здесь в первый раз сосчитал я своих товарищей. Все были налицо, истомленные, растерянные, перепуганные почти до потери сознания. — Помоги, Господи! — шептал Питер Блэй побледневшими губами. — Помоги, Господи, дойти до моря. Клянусь, никогда больше не поставлю ноги ни на один берег! Бедняга, очевидно, сам не понимал того, что говорил. Долли Вендт бессильно упал на землю, повторяя со слезами на глазах: — Я так устал, капитан! Так ужасно устал! Я не могу больше ходить! Я домой хочу, капитан! Сет Баркер добродушно утешал его, приговаривая, как малому ребенку: — Ничего, мистер Вендт, отдохните здесь маленько, здесь мы в безопасности! Я, впрочем, всегда в безопасности между деревьями, на то я и плотник!