— Шарлотта, возвращайся к себе. Это мужской разговор. — Нет. — Шарлотта. — Я сказала: нет. Мы уходим. Она шагает к нему, и на лице Эльгера проступает что-то темное. Впрочем, оно тут же стирается, уступая место его привычному выражению. — Хорошо, Шарлотта, — произносит он и протягивает ей руку. — Пойдем. Они скрываются, и я напоследок успеваю заработать взгляд, говорящий о том, что разговор не окончен. Тем не менее, когда я остаюсь один, меня начинает шатать еще сильнее. Я шагаю из анфилады в зал — что могло бы быть в этом зале? Подозреваю, что что угодно, замок воссоздали из развалин, и вряд ли здесь осталось что-то со времен графа и графини де Ларне, отца и матери Анри. Тем не менее я представляю, как они шли здесь, сквозь эту залу — под мраморными сводами, и свет лился сквозь высокие (сейчас занавешенные) окна. Скользил по плитке, расцвечивал гобелены, и родители де Ларне задерживались, чтобы обменяться перед выходом словами любви. Мои родители не задерживались. Мои мать и отец не были счастливы, и временами я ненавидел отца за то, как он к ней относится. Сегодня что-то похожее я увидел в глазах Дарена. Неужели мы обречены повторять ошибки наших родителей?! Я шагаю в анфиладу, откуда пришел, но мне в лицо снова летят слова Луизы: «Я требую развода!» И я останавливаюсь. Перед глазами темнеет. Последней осознанной мыслью становится мысль, что я снова потерял самое дорогое. Женщину, которую люблю больше жизни. Глава 9 Шарлотта Судя по тому, что Эрик молчит, а главное, по тому, как он молчит — так, что воздух вокруг нас почти искрится зелеными звездами магии искажений, он в бешенстве. Мне хочется верить в то, что это из-за меня, точнее, в то, что это из-за того, что осмелилась встать у него на пути и не позволить сцепиться с де Мортеном, но скорее всего, это из-за того, что мы вынуждены были уйти. Уйти, потому что там, внизу, она. Его бесконечно, безгранично недосягаемая Тереза. Словно в подтверждение моих мыслей, он сворачивает в сторону лестницы, и огни электрических свечей остаются за нашими спинами, в галерее. — Куда мы идем? — спрашиваю я и пытаюсь остановиться, но у меня не получается. Он не просто не замедляет шаг, он его ускоряет: так, что теперь я почти вынуждена бежать следом за ним. — Возвращаемся к остальным. — Голос спокойный и ровный. — Это неприлично, Шарлотта. Мы ушли уже слишком давно. Неприлично?! — Это ты говоришь мне о приличиях?! — Мой голос срывается, и получается слишком громко. Эрик не останавливается. И не отвечает. — Почему ты молчишь?! — Потому что сейчас мне лучше молчать, Шарлотта. И поверь, нам действительно лучше вернуться к остальным. Он первым шагает на ступеньки, и мне полагается положить ладонь на лакированное дерево перил, но я резко отдергиваю руку, и так же резко убираю ту, что лежит на сгибе его локтя. — Нет! Я не пойду. — Шарлотта. — Эрик поворачивается ко мне. — Верни руку на место, и мы немедленно спустимся в общую гостиную. — Нет, — повторяю я. — Можешь спускаться туда один. Я возвращаюсь к себе! Не дожидаясь ответа, резко разворачиваюсь и бросаюсь в сторону галереи, откуда мы только что пришли. Сердце громыхает в ушах, я только каким-то немыслимым чудом не путаюсь в юбках, зато мысли путаются. Разбегаются, расплываются, ускользают. При воспоминаниях о том, что было изображено на тех картинах, к щекам сначала приливает кровь, а потом на глаза наворачиваются слезы. Меня он никогда не рисовал… так! Такой… За исключением одного-единственного раза. Эрик догоняет настолько внезапно, что когда его рука ложится на талию, а меня разворачивают лицом к себе, из груди выбивает весь воздух и становится нечем дышать. Я упираюсь ладонями ему в грудь, пытаюсь отстраниться, а когда открываю рот, чтобы сказать, что меня нужно оставить в покое, меня сковывает по рукам и ногам. Это заклинание он применял ко мне лишь однажды: в доме, который стал для него временным пристанищем в Лигенбурге. Временным! Этот огромный дом. Между тем как он снова и снова возвращался туда, где первое время жили Анри с Терезой, а из подвала их дома он устроил какой-то извращенно-чувственный алтарь. Я бы и хотела колотить руками по его груди, но не получится: я не могу шевелиться. Не могу даже говорить, и все, что мне остается — мысленно биться в невидимых путах. Он никогда не учил меня обходить заклинания такого рода. Действительно, зачем оно мне? Моя магия жизни — магия созидающая, а рядом с ним мне некого было бояться. Эрик пинком ноги открывает дверь, потом так же ее закрывает. Несет меня к кровати, сбрасывает на нее, раскрывает над нами полог безмолвия. Только после этого я чувствую свободу, а следом в меня вонзается его яростный взгляд и слова: — Что ты творишь, Шарлотта?! — Ничего! — шиплю я. — Я просто хочу отдохнуть! — Просто хочешь отдохнуть?! Ты выставляешь меня идиотом перед де Мортеном… — Перед де Мортеном ты идиотом себя выставляешь сам! Его глаза опасно сверкают. — Не заговаривайся. — А то — что? — интересуюсь я, рывком сажусь на постели. Волосы рассыпаются по плечам. — Что будет, Эрик? С чего тебя так вообще волнует, что о тебе скажут другие? Ты же никогда не беспокоился по этому поводу. Никогда не переживал о приличиях. Или тебя волнует, что подумает она?! Твоя ненаглядная Тереза! — Замолчи. Он командует это так жестко, что я на миг действительно замолкаю, а потом вскакиваю. — Я не собираюсь молчать. Я тебя не просила идти за мной, и если тебя что-то не устраивает, ты всегда можешь выйти, и закрыть дверь с другой стороны. — Как скажешь, — неожиданно спокойно произносит он, а потом разворачивается. — По всей видимости, тебе лучше действительно побыть одной. Когда надоест, спускайся. Мы будем тебя ждать. Это «мы» становится последней каплей: Эрик едва успевает взяться за ручку, когда я подхватываю подушку и швыряю в него. Подушка ударяет ему в спину, а он в одно мгновение оказывается рядом и перехватывает мои запястья. Обманчиво-мягко. — Ты нарываешься на наказание, Шарлотта? — жестко интересуется он. Именно его голос идеально гармоничен с той резкостью, которую сейчас приобретают его черты. Этот мужчина действительно похож на Ормана, на того, с кем я впервые столкнулась в кабинете у Ваттинга, а потом продолжила знакомство в коридоре Музея искусств. Кажется, тогда он смотрел на меня в точности так же, эти глаза в прорезях маски — при всем своем цвете они становились невыносимо темными. Сейчас они тоже невыносимо темные. Мне нужно сказать: «Нет», я хочу сказать «Нет», потому что все это меня никогда не заводило, а пугало. Пугало, кажется, до дрожи в коленях, и то, как он сейчас сжимает мои запястья — не больно, но жестко и властно, напоминает мне о днях, когда я не могла отказаться. Я не могла, потому что на мне была долговая метка, и мы заключили сделку, а еще потому, что он угрожал Ирвину. Ирвин давно перестал быть тем Ирвином, которого я знала когда-то, а Эрик… какой он на самом деле? Там, под множеством своих масок?! — Пусти! — говорю я и пытаюсь вырваться. Смотрю ему в глаза, и вижу, что они становятся еще темнее. Он дышит так, словно только что вышел из магического поединка, а потом внезапно его пальцы разжимаются. Эрик отступает от меня: шаг назад. Еще шаг. — Запри дверь, Шарлотта, — произносит не своим голосом. — Что? — Запри дверь. И никуда не смей выходить. Слышишь?! Охр… з… — я половину не разбираю, потому что часть его фразы поглощает шумное дыхание, а вторую — грохот закрывшейся двери. В воцарившейся тишине я почти ничего не чувствую. Разве что как прыгает в груди мое сердце под ладонью. Что он хотел сказать? И почему вел себя так странно?!