«Я знаю, что Геринг продажен» (Адольф Гитлер) Кризис, случившийся накануне, оставил глубокий след в обоих бункерах. Часть генералов и руководителей нацистского аппарата покинули убежище, как бегут из зоны, зараженной смертельным вирусом. Круг ближайших соратников понемногу сужается. Остались лишь последние непоколебимые опоры, каторжники Рейха, включая Геббельса, который прибыл в фюрербункер накануне с женой и детьми, верная Ева Браун и услужливый Мартин Борман. Приняв решение оставаться в Берлине до конца, Гитлер выглядит успокоившимся. Произошло облегчение. Конечно, его физическое здоровье остается хрупким, его левая рука дрожит все сильнее, и он постоянно жалуется на боль в правом глазу. Линге вынужден ежедневно мазать ему глаз мазью, содержащей 1 % кокаина. Впрочем, его психическое здоровье, по свидетельствам обитателей бункера, не ухудшилось. Однако поступившая радиограмма сильно поколебала хрупкое спокойствие Гитлера. Сообщение приходит в конце дня из Оберзальцберга, и подписано оно Герингом. Командующий люфтваффе был проинформирован о решении Гитлера дать ему возможность вести переговоры от своего имени. Вещь немыслимая в обычное время, настолько Гитлер привык все решать сам. Из этого сообщения наследник режима делает вывод, что его хозяин больше не свободен ни в своих передвижениях, ни даже в своих действиях. Он уже в руках русских? Или технически не в состоянии донести свои приказы до разных штабов германской армии? Как бы то ни было, находясь на своем командном пункте в Баварских Альпах, он делает вывод, что Гитлер больше не в состоянии возглавлять Рейх и что он должен занять его место. Но, будучи осторожным, Геринг все же считает нужным уведомить своего хозяина о таком намерении и оставляет ему возможность подтвердить или приостановить процесс. Вот содержание радиограммы: «[…] я счел себя обязанным сообщить, что если до 22 часов не последует ответа, я буду считать, что вы предоставляете мне свободу действий. В таком случае я должен применить положения Вашего указа и принимать необходимые решения ради блага нашей нации и фатерланда». Едва телеграмма поступила в бункер, как Борман перехватывает ее. Секретарь фюрера ликовал. Наконец-то он сможет избавиться от Геринга – того, кого многие годы считает как недееспособным, так и коррумпированным. Он появляется перед Гитлером с радиограммой в руке и кричит о перевороте, об ультиматуме, о предательстве. Он предлагает немедленно отправиться в Оберзальцберг, чтобы восстановить порядок в Рейхе и заковать Геринга в кандалы. Борман наводит справки и узнает, что в тот день, 23 апреля, на юго-западе Берлин еще свободен, и там можно найти проход для бегства. Альберт Шпеер, рейхсминистр вооружений и боеприпасов, а также главный архитектор Рейха, является свидетелем сцены. Поначалу разглагольствования Бормана не производят никакого эффекта на Гитлера. Но тут приходит вторая радиограмма от Геринга. Срочное сообщение! Только для сведения офицеров! Радиограмма № 1899. Робинсон – Принцу Электору, 23-4, 17 ч. 59. Рейхсминистру фон Риббентропу. Я попросил фюрера дать мне разъяснения не позднее 22 часов 23 апреля. Если к этому времени выяснится, что фюрер не в состоянии руководить Рейхом, вступает в силу его указ от 29 июня 1941 года, согласно которому я становлюсь его преемником на всех занимаемых им постах. Если до полуночи 23 апреля 1945-го Вы не получите иных указаний непосредственно от фюрера либо от меня, прошу Вас немедленно вылететь ко мне. Подписано: Геринг, рейхсмаршал. Борман ликует еще больше: вот новое доказательство двуличия Геринга. «Геринг затеял измену! – заявляет он потрясенному Гитлеру. – Он уже посылает телеграммы членам правительства и извещает их о своем намерении на основании будто бы имеющихся у него полномочий сегодня в полночь занять Ваше место, мой фюрер!» Шпеер так вспоминает реакцию фюрера: «Побагровевшее лицо, выпученные глаза, казалось, Гитлер забыл о тех, кто его окружает. “Я давно об этом знал! Я знал, что Геринг совершенно разложился! Он развалил наши военно-воздушные силы! Это из-за него в нашем государстве расцвела коррупция! Ко всему прочему, он уже долгие годы не может обойтись без морфия! Я давно, давно все это знаю!”»[28]. У Геринга не будет возможности защититься. Борман берется сам составить радиограмму своему врагу: Герману Герингу, Оберзальцберг. Ваши действия представляют собой государственную измену фюреру и национал-социализму. Наказание за измену – смерть. Но, учитывая Ваши прошлые заслуги перед партией, фюрер не станет применять высшую меру наказания, если Вы сложите с себя все полномочия. Отвечайте «да» или «нет». Командующий войсками СС в Оберзальцберге одновременно получает другое сообщение от Бормана. В нем сказано, что Геринг предал, что его надо немедленно арестовать и что в случае, если в ближайшие дни Берлин падет, Геринг должен быть казнен. Через полчаса в бункер канцелярии приходит ответ Геринга. Официально он оставляет все свои посты из-за тяжелой болезни сердца. 24 апреля 1945 года «Солдаты, раненые, берлинцы, все к оружию!» (Обращение Геббельса в берлинской прессе) Берлин практически окружен. Расположенный в юго-восточном пригороде аэропорт Шёнефельд пал. Жуков и Конев форсируют наступление. От исхода этой битвы зависит их карьера. Выиграет тот, кто первым возьмет Берлин и захватит Гитлера. Каждый час тысячи немцев гибнут под бомбежками советских войск. В основном это гражданские лица, женщины и дети, оказавшиеся в берлинской ловушке. В немецкой армии расширяют возрастной ценз для призыва на службу. Мобилизованы подростки и пенсионеры, которых тут же посылают на это апокалипсическое поле битвы. Отказ воевать или желание сдаться русским, чтобы положить конец этой обреченной на поражение войне, означает не менее трагический финал. Группы нацистских фанатиков днем и ночью бродят по улицам Берлина в поисках «предателей», чтобы расстрелять их или повесить публично. Надежно укрытый в своей маленькой комнате в фюрербункере, Геббельс переполнен энергией. Столица Рейха вот-вот падет, а министр пропаганды все множит свои бредовые и грозные сообщения. Он призывает всех берлинцев, здоровых или раненых, прийти и пополнить собой ряды нацистских бойцов. Те, кто колеблется, – это «сукины дети». В свою очередь, немецкое радио непрерывно распространяет такие сообщения: «Фюрер думает за вас, вы должны только выполнять приказы!» или: «Фюрер – это Германия». Ежедневная нацистская газета «Панцер Бар» (в переводе с немецкого «Бронированный медведь», со ссылкой на медведя, историческую эмблему Берлина) 24 апреля 1945 года публикует на первой странице обращение Гитлера, которое станет его последним публичным выступлением. «Помните: Кто поддерживает или хотя бы просто одобряет распоряжения, ослабляющие наше упорство, тот предатель! Его надо немедленно приговорить к расстрелу или повешению». Почти в 10 метрах под землей Гитлер и те последние из его близкого окружения, кто сохранил ему верность, даже представить себе не могут, в каком аду живут берлинцы. И не зря они не решаются выйти на поверхность. Только эсэсовцы, отвечающие за безопасность бомбоубежища и его обитателей, имеют сношение с внешним миром. Но их мнение о происходящем никто никогда не спрашивал, впрочем, и им самим даже в голову не приходит доложить об этом фюреру. Что касается попытки покинуть убежище, то даже эти закаленные воины вздрагивают при одной только мысли об этом. С 20 апреля военное положение объявлено по всему Берлину. Рохус Миш, телефонист бункера, не скрывает своей тревоги: «Я боялся, что меня арестует гестапо, если поймает на развалинах города […] Мы с Хентшелем (его коллега по телефонной станции бункера. – Прим. авт.) были уверены, что тайная полиция убьет нас, если когда-нибудь захватит»[29]. Фюрербункер с каждым часом все больше превращается в могилу для своих обитателей. Тем не менее жизнь постепенно как-то налаживается в толстых железобетонных стенах бункера. Ежедневно и монотонно одна скверная новость приходит на смену другой. Близится последний акт всей этой гитлеровской трагедии. В ней участвуют всего-то несколько десятков актеров, но свои роли они играют с нелепым совершенством. Жалкая фауна цепляется за жизнь в микрокосме агонизирующего Третьего рейха. Есть военные, убежденные в том, что слепое повиновение вождю освобождает их от всякой ответственности, есть политики, которых объединяет взаимная ненависть, а есть молодое поколение немцев, воспитанных в нацистской идеологии со школьной скамьи, а теперь обреченных на гибель. Только Гитлеру еще удается как-то сплотить этих мужчин и женщин, находящихся на грани срыва. И не дать им поубивать друг друга. Если кое-кто уже начинает поддаваться сомнениям, то большинство продолжает слепо поклоняться фюреру. Уж он-то все просчитал, предусмотрел, организовал, думают они. Ведь все эти многочисленные поражения не что иное, как ловушка, чтобы заманить в нее Красную армию и прихлопнуть. И это неизбежно. Доказательство тому – это то, как спокойно держится Гитлер. Он играет со своей немецкой овчаркой, знаменитой Блонди. У нее только что появились щенки. Щенки тявкают и бегают по коридорам, переполненным сапогами и касками. Впрочем, почти весь бункер превратился уже в некое подобие детского сада с тех пор, как Геббельс попросил свою жену, гордую блондинку Магду, присоединиться к нему с их шестью детьми. Для них нашли место в верхнем бункере, «предбункере». Сам Йозеф Геббельс живет в святая святых, в главном бункере. Всего лишь в нескольких метрах от своих дорогих детишек. А это Хельга, двенадцать лет, Хильдегард, одиннадцать, Хельмут, девяти лет, Хольдина – восемь лет, Хедвиг – семь и Хайдрун – всего четыре года. Все они носят имена, начинающиеся с немецкой буквы Н с той, с которой начинается имя Гитлера. Хотя это лишь минимум того, что смогли сделать супруги Геббельс для своего фюрера. Как могут дети в возрасте от четырех до двенадцати лет приятно проводить время в бункере, который бомбят день и ночь? Они играют. Они ссорятся. Они с громким криком врываются то в одну, то в другую комнату. Иногда солдаты читают им нотации и выпроваживают из зала военного совета. Другие разучивают с ними песни, но, конечно, такие, которые прославляют того, кого они ласково называют «дядя фюрер». Кажется, что дети чувствуют себя спокойно. Грохот бомб, от которых сотрясаются железобетонные конструкции, – ко всему этому они быстро привыкли. Гораздо быстрее, чем взрослые, к примеру, личный врач Гитлера доктор Морелль. Этот тучный неопрятный шарлатан с тяжелым взглядом буквально умирает от испуга. Его терпение подходит к концу, сердце, как уверяет он, больше не в силах выносить советские артобстрелы. Он умоляет дать ему разрешение покинуть бункер и получает его. А маленьких Геббельсов только забавляет суровый и встревоженный вид окружающих их эсэсовцев. По своей наивности они представить себе не могут, что их «дядя фюрер» может обманывать. Не сказал ли он им недавно, что скоро придут добрые солдаты и прогонят злых русских домой. И что с завтрашнего дня им разрешат играть в саду, на открытом воздухе. Магда Геббельс тоже пытается занять себя чем-нибудь. В облике этой нацистки есть что-то вагнеровское. Она делает все, чтобы не сорваться. Ей сорок три года, и она давно уже больше не верит бредовым россказням, которые выдает ее супруг. Неизбежная победа, предвидения фюрера, нет, она больше не притворяется, что верит во все это. Она быстро осознала, что бункер станет ее могилой и могилой для ее детей. Чтобы не потерять рассудок, она ищет себе какое-нибудь занятие. Скоро находит. Она начинает с одержимостью примерной домохозяйки поддерживать чистоту и аккуратность одежды своих детей. Подобная прилежность может показаться абсурдной в такие драматические моменты, но это как бы возвращает ее в мир живых. По образу Валькирий, столь дорогих для впечатлительной нацистки, она согласна принять трагический конец, который поглотит и всю ее семью. Она убеждает себя, что если Третий рейх должен погибнуть, она готова погибнуть вместе с ним и уберечь своих детей от жизни в мире, где не будет нацизма. Ее парализует только один страх, страх быть убитой слишком рано. Слишком рано, чтобы не суметь самой лишить жизни своих дорогих малышей. Или, что еще хуже, потерять мужество в последний момент и не найти в себе силы для шестикратного детоубийства, которое она обязана совершить. Постоянно, глядя безумным взглядом на всех, кто окружает ее в бункере, она словно умоляет их о помощи, о поддержке. Помочь ей убить своих детей, когда пробьет для этого час. 25 апреля 1945 года «Бедный, бедный Адольф, всеми брошенный, всеми преданный!» (Ева Браун) Наступления армии Венка не получилось. Темпераментный генерал был остановлен на уровне Потсдама, в получасе пути к юго-западу от столицы. Центр Берлина оказался теперь открытым для наступления советских ударных частей. Как это ни странно, новая рейхсканцелярия, массивное здание, спроектированное и воздвигнутое шесть лет назад главным архитектором режима Альбертом Шпеером, все еще держится под шквалом снарядов советских орудий. Со всей мощью артиллерия Красной армии обрушивает огонь на логово, в котором засел фюрер. Со своей стороны американцы совершают масштабный авианалет на Оберзальцберг. Основной вариант отступления нацистских лидеров теперь просто нереален. В коридорах фюрербункера привычно строжайшая дисциплина уступает место атмосфере конца света. Мужчины позволяют себе курить и пить алкоголь, что раньше было просто немыслимо и против чего всегда выступал аскетичный Гитлер. Секретарям фюрера Герде Кристиан и Траудль Юнге больше нечего делать (два других секретаря Криста Шредер и Иоганна Вольф покинули бункер 22 апреля), и они беседуют за чашкой чая с личным диетологом фюрера Констанце Манциарли, к ним часто присоединяется Ева Браун. Фрау Геббельс держится особняком. Все избегают ее, настолько она кажется близкой к полному безумию и готова разрыдаться, чуть только вспомнит о детях. Ева Браун, наоборот, чувствует себя вполне уютно в бункере. Тридцатитрехлетняя женщина сияет, как никогда раньше. Она со страстью наслаждается великими историческими моментами. Наконец-то возлюбленная фюрера может жить полной жизнью. Гитлер становится таким слабым, что она ему просто необходима. Элегантная баварка не расстается со своей улыбкой и любит принимать именитых посетителей бункера. Ну, конечно же, обстановка далека от комфортной, и ей приходится извиняться за это. Когда приходит Шпеер, чтобы попрощаться с фюрером, Ева Браун предлагает ему выпить. По случаю ей даже удалось достать свежее шампанское марки Moet & Chandon. Вместо залов приемов канцелярии прометеевских размеров приходится довольствоваться маленькой комнаткой с глухими стенами и терпким запахом бетона. К счастью, Ева так восхитительно украсила ее. «Она с таким вкусом обставила ее мебелью, которую я нарисовал много лет назад для ее двухкомнатной квартирки в рейхсканцелярии, – рассказывает Альберт Шпеер. – По сути, Ева Браун была в этом бункере единственной из всех обреченных на смерть, кто хранил царственное спокойствие, что вызывало восхищение. Пока все остальные были либо охвачены героической экзальтацией, как Геббельс, либо были озабочены выживанием, как Борман, либо угасшими, как Гитлер, либо сломленными, как госпожа Геббельс, Ева демонстрировала почти радостное спокойствие»[30]. И для этого была причина: молодая женщина вот-вот должна была получить то, в чем Гитлер, ее возлюбленный, так долго отказывал ей: брак! В ожидании первой брачной ночи она проводит свое время в примерке нарядов, прилаживании украшений, подает чай своим товаркам по несчастью и пеняет на то, что в войне погибает так много немцев. Что же касается ее собственной смерти, то это не проблема, она к ней готова. Но как умереть прилично? «Я хочу быть красивым трупом», – доверительно сообщает она Траудль Юнге. Ни в коем случае не пуля в рот, ведь тогда ее прекрасное лицо треснет, как перезрелый арбуз. Это было бы ужасно безобразно, а потом как ее тогда можно будет опознать? Ведь понятно, что ее тело будут фотографировать победители и демонстрировать всему миру, а потом поместят в книгах по истории. Единственное решение, заключила она, – это яд. Цианид. Говорят, все офицеры в бункере получили ампулы с цианидом. Гитлер тоже.