Лана меня не слушает. Она перевозбуждена. «Они нам сейчас покажут зубы Евы Браун. Это будет впервые!» Фрагмент зубов жены фюрера! Филипп Шарлье по-прежнему сидит, глядя в свой ноутбук. Он невозмутимо и бесстрастно задает вопрос: «Я тоже могу их осмотреть?» Лана подходит к группе сотрудников ФСБ и благодарит их. Значит, у нас есть зубы Евы Браун. Предполагаемые зубы, чтобы быть точными. Ибо, в отличие от Гитлера, мы не обладаем никакими рентгеновскими снимками, чтобы достоверно их идентифицировать. Из предосторожности Филипп Шарлье меняет стерильные перчатки и расстилает новый лист, тоже стерильный. Приготовившись, он кивает молодой женщине. Та открывает коробку. Она намного меньше, чем та, где хранятся зубы Гитлера, но тоже «оригинальная». Она выглядит как коробочка из-под серег. Внутри уложенные на вату три зуба, коренные и предкоренной, соединенные протезом из желтого металла. «Спасиба», – бросает Шарлье, принимая их. Он аккуратно помещает их в центр разложенного листа и настраивает лупу. Фрагмент зубов, приписываемых Еве Браун российскими властями и хранящихся в архиве ФСБ в Москве. Первый вывод не заставляет себя ждать: «Тут тоже такие же голубоватые отложения на поверхности зубов!» Осторожно он уточняет: «На этих зубах, представленных как принадлежавшие Еве Браун». Несколько признаков подтверждают гипотезу о том, что эти останки подверглись той же посмертной процедуре, что и останки Гитлера. А именно – сожжению и захоронению в похожей среде. «Они были тоже сожжены. Это вставные зубы с отложением зубного камня на коронке, а также песчинками кварца, точно так же, как и на предыдущих зубах. Прекрасно видны следы стертости на металле протеза. Могу утверждать, что эти зубы действительно носили. И они не могут принадлежать тому же человеку, чьи зубы мы только что изучали, поскольку речь идет об аналогичной анатомической области». Значит, никаких манипуляций со стороны россиян нет. Еве Браун было тридцать три года, когда она умерла. Она была официальной женой фюрера всего один день. Согласно советским и англо-американским расследованиям, она покончила жизнь самоубийством, проглотив цианид. «Я должен проанализировать все это на холодную голову, – говорит Шарлье, продолжая снимать при увеличении маленькие синие пятнышки. – Это действительно очень странно…» Цифровой камерой, соединенной с бинокулярной лупой, он снимает снова и снова. Именно благодаря фотографиям он сможет еще раз просмотреть эти зубы в своей парижской лаборатории и, возможно, закрыть дело о смерти Гитлера. Париж, сентябрь 2017 года Невооруженным глазом их едва различишь. Сколько их? Может, два, может, три. Кусочки, скорее, крошки, похожие на пылинки. Филипп Шарлье вертит перед глазами пластмассовую колбу, закупоренную красной пробкой. На колбе наклеена этикетка, на которой написано: «Зубной налет А. Г.». Как эти частицы от зубов Гитлера оказались в Париже? Совершенно случайно, по стечению обстоятельств. В июле 2017 года, после того как доктор Шарлье осмотрел объект в штаб-квартире ФСБ в Москве, он, по своему обыкновению, аккуратно сложил материал, c которым работал. В данном случае это были две пары латексных перчаток и два листа бумаги, на которых были выложены зубы. С присущей ему дотошностью он сложил их отдельно: бумагу и перчатки, которыми пользовался при изучении зубов Гитлера в одну пачку, а те, которые использовал при изучении зубов, приписываемых Еве Браун, – в другую. Вернувшись в Париж, он собирался выбросить обе пачки, но тут обнаружил, что во время осмотра зубов Гитлера на материал попали несколько крошечных песчинок зубного камня. Совершенно автоматически он извлек их и поместил в колбу. Что делать? Александр, наш куратор из МИДа, да и офицеры ФСБ всегда были против любого забора образцов из зубов. Мы хорошо помнили это условие. Кстати, а как мы могли бы усыпить зоркую бдительность сотрудников ФСБ во время анализа под микроскопом? Да еще в помещении той самой Лубянки. Даже Лана, всегда устремленная к недостижимому, мечтать о таком не могла. Сейчас мы в Париже, далеко от Москвы. Российские спецслужбы больше не могут помешать нам использовать эти образцы по нашему усмотрению. Тем не менее для нас даже речи быть не может о том, чтобы действовать без их согласия. По двум достаточно простым причинам: по моральному принципу и по профессиональному. Два принципа, которых неукоснительно придерживается Филипп Шарлье. Тем более что без зеленого света российских властей не получится придать официальный статус анализам этих частичек зубного камня. Иначе мы можем оказаться в таком же положении, что и команда американских кинодокументалистов History Channel, выпустившая свой фильм в 2009 году. Из-за того, что они не договорились с российскими архивами (в данном случае это был ГА РФ), их представление фрагмента черепа, приписываемого Гитлеру, было воспринято с недоверием. В их случае остался открытым ряд вопросов. Как были обнаружены эти куски черепа и кем? Такая невнятность в работе команды США делает ее результаты научно неподтвержденными. Не случайно доктор Ник Беллантони никогда не публиковал свою работу в каком-нибудь научном журнале. А значит, так и не обосновал ее научно. Мы не допустим той же ошибки. Лана подпрыгнула от радости: «Крошки остались? Невероятно! Какая удача…» Ее энтузиазм меня не удивляет. Переполняющая ее энергия тоже. Как обычно, когда она рядом, все препятствия исчезают как по волшебству. Мои страхи, мои сомнения становятся лишь беспричинными переживаниями. Я все-таки излагаю ей мою точку зрения на происходящее, мои опасения по поводу возможного недовольства наших российских контактеров, их вероятный отказ, не будем исключать и возможные репрессивные меры (особенно в отношении Ланы, которая имеет российский паспорт и живет в основном в Москве)… Моя мнительность ее забавляет. Она над ней смеется. Я это отчетливо слышу в телефонной трубке. Разве нельзя предположить, что ФСБ может, и достаточно легко, тем или иным образом наказать того или иного российского гражданина, который поставил ее сотрудников в неловкое положение? «Не беспокойся обо мне, наоборот, они будут рады, когда узнают, что у нас есть кусочки зубов». Ее дальнейшие логические построения я воспринимаю как ребенок на уроке в школе. «Какое у нас было соглашение?» – «Провести только визуальный осмотр» – «Наблюдение за нашей работой было постоянным?» – «Да, их было не менее пяти, тех, кто наблюдал за нами». Тут Лана права. Мы просто играли по правилам, которые они нам навязали. «Неужели Филипп Шарлье усомнится в подлинности зубов?» Лана уже знает ответ. Она словно применяет ко мне приемы майевтики[71]. Она затягивает меня в русло своих рассуждений. И ждет ответа. «Нет, он не собирается утверждать, что это не зубы Гитлера. Наоборот, он непреклонен». Так что? По голосу я чувствую, что Лана улыбается. «Тогда все в порядке, Жан-Кристоф. Они согласятся. Уж поверь мне». Лаборатория физики твердых тел (LPS) университета Париж-юг в строительных лесах. С утра до вечера вокруг главного здания суетятся рабочие. Вокруг шумит, гремит, скрипит, скрежещет. Вблизи от стройки тихая рощица, ряды одноэтажных домиков местных жителей маленького городка Орсе, на юго-западе Парижа, будто и нет этих временных неудобств. Филипп Шарлье тоже привык к этому грохоту. Для него главное – провести анализы образцов, бережно хранящихся в его маленькой колбе. В своих судебно-медицинских исследованиях Шарлье может рассчитывать на группу экспертов. Лучших. Рафаэль Вейль в их числе. Специальность этого инженера из Лаборатории физики твердых тел – сканирующий электронный микроскоп. Прибор, необходимый для анализа морфологии и химического состава образцов. Все это без ущерба для них. Благодаря этому прибору и таланту Рафаэля Вейля, «крошки» зубного камня от зубов, хранящихся в ЦА ФСБ, раскроют все свои секреты. Программа обширна: поиск растительных и животных волокон (фюрер был вегетарианцем в течение многих лет, малейшее волокно животного происхождения уничтожит все наши предположения) и следов пороховых компонентов (от выстрела из огнестрельного оружия). Главная цель – установить, действительно ли Гитлер застрелился, пустив себе пулю в рот. Конечно, при этом не выпуская из внимания синеватые следы на поверхности протезов. «Теперь при проведении историко-антропологического исследования не обойтись без сканирующего микроскопа, – подчеркивает Шарлье. – Надеюсь, что химический анализ позволит нам определить составные части протеза, – добавляет он. – И, таким образом, понять, что могло вызвать эти синеватые отложения на них. Что это, следы воздействия цианида?..» На этот раз ФСБ отреагировала оперативно. Дмитрий первым ответил Лане. Дмитрий – это дежурный офицер российской спецслужбы, сопровождавший нас во время нашего первого визита на Лубянку. «Конечно… без проблем. Ньет проблем!» Лана оказалась права. Как она и думала, простого письменного послания Филиппа Шарлье оказалось вполне достаточно, чтобы успокоить российские власти. Отчет французского судмедэксперта, лаконичный, ясный и точный, вскоре был отправлен в Москву. В нем он повторял, что у него нет никаких сомнений в подлинности зубов. Это зубы Гитлера. Мы надеялись на то, что через день, или, по крайней мере, в течение недели, мы получим официальное письмо ФСБ или МИД, где было бы согласие, зеленый свет, хоть какой-то знак одобрения, даже расплывчато, даже кратко. Ничего. Прошло две недели. Прошел месяц. Потом почти два месяца. Совсем ничего! Та же абсурдная, кафкианская рутина. Лана снова и снова твердит мне по телефону, что ее собеседники еще раз подтвердили ей, что мы можем сделать анализы. Я настаиваю на том, что необходимо подтвердить это письменно. «Ах, письменно? – с удивлением переспрашивает Лана, словно забыв, о чем мы не раз говорили. – Ладно, свяжусь с ними снова». И снова ожидание. Проходит еще несколько дней. Когда уже стало казаться, что все пропало, приходит ответ. По электронной почте. От Александра Орлова, нашего дорогого Александра из Министерства иностранных дел Пресвятой Руси, ответ, составленный мне на французском языке. Вот выдержка из него: «…Мне кажется, что если вы произведете анализ частиц челюсти Гитлера, которые остались на ваших перчатках, и ваши выводы не будут противоречить официальной позиции российской оценки [sic], у нас не будет права вам». Подпись: Александр. Сегодня 7 ноября 2017 года. На деревьях пожелтели листья, умолкли птицы, сберегая силы по мере приближения холодов. Я улыбаюсь. Это от усталости, нервозности или недопонимания? Передо мной послание Александра. И я улыбаюсь, глядя на него. Тут все. Или почти все. «У нас не будет права вам». Тут не хватает одного слова – и все рушится. Более двух месяцев ждать этого сообщения. Десятки звонков в Россию, просьбы, мольбы… для чего? Чтобы получить незаконченное предложение. Не пригодное для применения. Это издевательство? Нездоровое желание поиграть с нашей настойчивостью? Или просто результат московского бюрократического затягивания рассмотрения вопроса? Конечно, Филипп Шарлье не удовлетворен сообщением Александра. «У нас не будет права Вам». Вам ЧТО?!!! «Дорогой Александр, большое спасибо за Ваше разрешение позволить нам использовать анализы фрагментов челюсти Гитлера». 7 ноября 2017 года. Вечер. Я решаю снова обратиться к Александру. Не обижать его. Выбирать вежливые выражения. «Я высоко ценю Ваше внимание ко мне, выраженное в том, что Вы обращаетесь ко мне по-французски. Тем не менее…» Надо подумать. «Тем не менее в Вашем ответе не хватает одного слова. Вы пишите: «у нас не будет права Вам…» Я полагаю, что Вы хотели сказать “помешать в этом” или “Вам запретить это”. Не могли бы Вы мне это уточнить?» А что Лана? Ничего! Лана больше не связывалась ни с ФСБ, ни с Александром. Ситуация вокруг России обостряется. Нагнетаются обвинения США во вмешательстве России в последние президентские выборы. В Сирии не прекращается военно-гуманитарно-религиозный кошмар. Путинский режим все настойчивей придерживается жесткой линии агрессивного изоляционизма. А мы по-прежнему зависим от милостей российской власти, наводящей страх. Неделя. Александру потребовалась целая неделя, чтобы выудить правильное слово, самое правильное, самое близкое к его мысли, и отправить его мне. Он даже нашел несколько слов. Он даже пишет их заглавными буквами: «ВАМ ПРЕДЪЯВИТЬ ОБВИНЕНИЕ (НЕ ИНКРИМИНИРУЕМ, НЕ ВМЕНИМ В ВИНУ)». Вот теперь мы можем провести анализы. Насколько нам известно, это будут первые анализы, когда-либо проведенные с помощью сканирующего электронного микроскопа. Мировая премьера. И надежда разгадать тайну смерти Гитлера. «С современными передовыми научными методами мы сможем пойти гораздо дальше, чем в 1945 году или 1970-м, – с энтузиазмом говорит доктор Шарлье. – У нас есть способы провести токсикологический и химический анализы этого зубного отложения. А значит, у нас в руках будут козыри в установлении истины». «Ты уже столько меня баловал. Людовик Святой, Ричард Львиное Сердце, Карл Великий, Мария Магдалина… а это-то кто?» Рафаэль Вейль хорошо знаком с Филиппом Шарлье. Работает с ним уже с десяток лет. Он догадывается, что и на этот раз будет интересный объект для изучения, некий исторический персонаж первостепенной важности. «Ладно, какая эпоха?» – «Вторая мировая война, – уклончиво отвечает ему судмедэксперт. – Объект – немец, – продолжает он. – Исторический персонаж важный, даже очень важный». Рафаэль Вейль бросает взгляд на колбу, разглядывает этикетку с инициалами «А.Г.» И больше не задает вопросов. «У меня только первая половина дня», – строгим голосом напоминает он, значит, «вперед, за дело». Проанализированы будут только два из трех имеющихся образцов. Два самых больших. Вернее, наименее маленьких. Длина первого максимум 2,5 мм и толщина 1,3 мм. Второй еще тоньше. Но размер не важен. Микроскоп настолько мощный, что он может работать в масштабе микрона. Главное, что он определит химический состав этих крошечных образцов. «Идея состоит в том, чтобы определить состав зубного камня, установить, какая была диета у этого индивидуума, есть ли тут следы только растительных волокон или животных волокон тоже. И последнее, что я хотел бы, чтобы ты поискал следы яда». Уж если не удалось взять образцы из голубоватых пятен, Филипп Шарлье надеется извлечь из анализов достоверную информацию хотя бы о зубных отложениях. Попытаться определить вид зубных протезов. «У меня не было возможности рассмотреть эти протезы детально», – объясняет он Рафаэлю Вейлю. Как и в детективных романах, малейшая деталь может стать решающей в расследовании. Шарлье это слишком хорошо знает. Вот почему он как можно подробнее информирует своего сегодняшнего помощника: «Эти протезы были изрядно попорчены, мне даже показалось, что они не очень качественные. Что я жду от тебя? Получить хотя бы элементарные представления о них. Это важно для понимания возможного взаимодействия между ними и цианидом». Короче, могли ли синие следы образоваться от воздействия цианида на металл протезов? Действительно ли Гитлер покончил с собой, отравившись ядом, как утверждали еще в мае 1945 года советские следователи? Является ли цианид эффективным ядом? Причиняет ли он страдания? Эти два вопроса Гитлер непременно задавал врачам, которые были с ним в бункере. Известно, что он проверил его воздействие на своей любимой немецкой овчарке Блонди. Он заставил ее принять ампулу с ядом. И многие свидетели описывали эту сцену. Это было 29 апреля 1945 года, ночью. В это время Гитлер уже больше не питал иллюзий об исходе Берлинской битвы. Красная армия находилась всего в нескольких кварталах от его берлоги. И для него самоубийство становилось единственным возможным исходом. Но ампулу с цианидом ему передал Гиммлер, человек, который только что предал его, пытаясь вести прямые переговоры с англо-американцами. А если этот предатель Рейха подменил состав вещества в ампуле? В новом приступе паранойи Гитлер решил испытать яд на своей собаке. Профессор Хаазе, заведующий госпиталем в бункере, провел жуткое испытание, проверив действие яда на начальственной собаке бункера. Животное скончалось. Версии этого эпизода варьируют в зависимости от показаний свидетелей. Так, начальник личной охраны фюрера Раттенхубер подробно расскажет русским, взявшим его в плен, о том, как собака мучилась, выла смертным воем и в конце концов умерла после долгих судорог. Вряд ли Гитлер был свидетелем агонии, но, скорей всего, он был глубоко потрясен действием яда. Линге, Гюнше и Траудль Юнге, одна из личных секретарш Гитлера, единогласны в другой версии: после смерти Блонди, во время которой он действительно не присутствовал, фюрер просто убедился в эффективности яда, не проявив никаких эмоций. Так что можно утверждать, что ампула с ядом сработала четко. Убедило ли это Гитлера? Да, если верить его окружению. Он не переставая хвалил своему окружению преимущества этого яда. Траудль Юнге рассказывает: «Гитлер объяснил нам, что смерть от этого яда совершенно безболезненна. Она наступает через несколько секунд от паралича нервной и дыхательной систем»[72]. Обманывал ли он последних из тех, кто остался ему верен, чтобы успокоить их, или действительно не знал о побочных действиях цианида? Всю свою жизнь Гитлер испытывал недоверие к врачам и назначаемому ими лечению. Но он знал и страшную правду: этот яд точно смертельный, но не совершенно безболезненный. Смертельный исход наступает более или менее быстро, но в зависимости от дозы цианида и веса человека, его возраста, состояния здоровья или даже от того, поел ли он накануне или нет (доказано, что цианид быстрее действует на пустой желудок). Однако это всегда происходит после тяжких мучений. Первые признаки отравления возникают в нервной и сердечно-сосудистой системах. Очень быстро появляются сильные головные боли. Потом головокружение, помутнение сознания, онемение и нарушение координации движений… Затем возникают трудности с дыханием, вплоть до его остановки. К болям добавляется чувство беспокойства и страха. Затем наступают конвульсии и судороги, человек теряет сознание. Через несколько минут смерть от остановки сердца. Через какое время человек теряет сознание? Все зависит от дозы, типа цианида и способа его введения. Сообщалось, что Гиммлер умер почти через пятнадцать минут после принятия ампулы с цианидом. Такую точность зафиксировали британские военные, арестовавшие его на датской границе и ставшие бесстрастными свидетелями его самоубийства 23 мая 1945 года. Однако смерть руководителя СС тоже покрыта некой таинственной завесой. Результаты вскрытия Гиммлера, как и официальный отчет о его смерти, не рассекречены по сей день. В британских архивах они по-прежнему считаются государственной тайной. Гриф секретности с них будет снят только в 2045 году, то есть спустя столетие после его смерти. Неоднократно отмечалось, что при использовании цианида возникает сильный запах горького миндаля. В эпизоде с собакой Блонди свидетели единодушно вспоминают этот характерный запах, витавший в воздухе. И этот стойкий запах может сохраняться довольно длительное время. При вскрытии трупов Гитлера и Евы Браун советская судебно-медицинская бригада также отмечала наличие этого запаха. Однако трупы были обуглены и несколько дней находились закопанными в земле: «Исходящий от трупов явный запах горького миндаля […] позволяет комиссии прийти к выводу, что в данном конкретном случае смерть наступила в результате отравления цианистыми соединениями»[73]. Возможно ли допустить, что этот запах мог сохраняться так долго после самоубийства? И главное – выдержать интенсивное обугливание? Не преувеличила ли эту историю с горьким миндалем советская комиссия по судебно-медицинской экспертизе, чтобы подтвердить версию об отравлении цианидом? Ту версию, которую, как мы могли убедиться в российских архивах, предпочитал Сталин, поскольку считал самоубийство с помощью яда поступком, недостойным военачальника. Одни непосредственные свидетели смерти Гитлера упоминают этот знаменитый миндальный запах. Другие – нет. Такую непоследовательность можно легко объяснить. Теперь известно, что этот специфический запах чувствуют далеко не все. Доказано, что 20–40 % людей его не ощущают вовсе. Следует ли так отстаивать гипотезу с цианидом в деле о самоубийстве Гитлера? Не мог ли запах горького миндаля, о котором говорят свидетели самоубийства, исходить только от останков Евы Браун? В ее случае смерть от отравления цианидами никогда не подвергалась сомнению. Линге вспоминает, что видел на лице молодой женщины следы страданий, характерных для такого вида отравления. В своих мемуарах камердинер Гитлера добавляет, что он обнаружил небольшую коробочку на столике перед диваном, на котором находились оба трупа. Именно в этой коробке, по его словам, хранилась ампула жены фюрера. Однако тут важно отметить, что эта коробка «больше не существует» в отчетах о допросах Линге, которые вели советские следователи.