После того как его тщательно обыскали и заставили сменить военную униформу на грязные поношенные лохмотья заключенного, Линге прибыл в комнату для допросов совершенно подавленный. Эсэсовец Линге никогда раньше не подвергался насилию. На протяжении всей войны он терпел только многословные разглагольствования вождей режима и перепады настроения Гитлера. Зверства, происходившие ежедневно в Европе по приказу его хозяина, оставались для него отвлеченными понятиями. Вонь от смердящих мертвецов из концентрационных лагерей и с поля битвы, смрад, где мешаются запахи внутренностей, фекалий, крови, – все это зловоние смерти не достигало безмятежных покоев немецкой власти. Как можно представить себе такое? Как можно представить себе немыслимое, бесчеловечное, если сам ни разу с этим не сталкивался? Линге не знал. И не хотел знать. Роль камердинера он исполнял десять лет. Теперь, когда нацистский режим рухнул, он за это расплачивается. Дорого. Очень дорого. Его близость, его тесное общение с фюрером вызывает к нему особо внимательное отношение со стороны советских следователей. В начале 1946 года они убеждены, что ключ в руках Линге. И с этого момента он как заключенный приобретает первостепенное значение. Хотя поначалу ничто не предвещало ему такой судьбы. Хайнцу Линге было девятнадцать лет, и он работал каменщиком вплоть до вступления в сентябре 1933 года в нацистскую партию. Несколько месяцев спустя он был зачислен в ваффен-СС, военный филиал организации. В январе 1935 года его и еще двух других солдат отбирают для поступления в «личную охрану фюрера». С этого момента он больше не расстанется с Гитлером. Он занимается его гардеробом, готовит его личные вещи в поездку, следит за тем, чтобы обслуживающий персонал четко исполнял свои обязанности. Когда в сентябре 1939 года начинается война против Польши, вместо того, чтобы отправиться на фронт, он становится одним и единственным дворецким у Гитлера. Двух других парней, пришедших с ним, возвратили в их воинские подразделения. Чтобы вознаградить его за верную службу, ему присваивают чин гауптштурмфюрера СС (эквивалент капитана. – Прим. авт.) и звание начальника личной службы фюрера. В конце войны, находясь в бункере фюрера и так и не побывав на поле боя, по личному решению своего хозяина он получает чин штурмбанфюрера СС (майор). Агент камеры «V–III» сообщает, что Баур напуган физическими пытками. Баур тоже мало соответствует образу нацистского воина со стальными нервами, столь любимого пропагандой режима. Так же, как и Линге, этот сын почтальона заработал свои генеральские галуны в салонах рейхсканцелярии. Надо сказать, что в молодости он пережил испытание огнем. В 1915 году, когда ему было восемнадцать лет, он участвовал в Первой мировой войне, сначала в качестве помощника механика в воздушном флоте, а затем как пилот самолета. С шестью победами в воздушном бою он получает завидный статус аса авиации (чтобы считаться асом, надо одержать не менее пяти побед. – Прим. авт.). После окончательного поражения немцев в 1918 году Баур остается еще несколько лет в армии. В 1922 году он демобилизуется в звании лейтенанта и продолжает летать, но уже в гражданской авиации. В 1926 году он поступает в только что созданную национальную авиакомпанию «Люфтганза» и становится командиром корабля. Его летные навыки и приверженность нацистскому движению (он становится членом нацистской партии в 1926 году) обеспечат ему блестящее будущее. Когда он летает по маршруту Берлин – Мюнхен, он знакомится с пассажирами в темных мундирах. Среди них некий Гиммлер, начальник СС. Именно он подскажет Гитлеру имя Баура в 1932 году. Германия еще демократическая, и там идет бурная кампания всеобщих выборов. Президентских и законодательных. Это важный этап для нацистской партии, НСДАП. Победа кажется возможной и вслед за ней и захват власти. Гитлер ищет хорошего пилота, способного переправлять его с митинга на митинг, чтобы помочь одержать победу на выборах. Баур соглашается. По тем временам такая идея лидера нацистов была революционной. Использовать самолет авиалинии, чтобы передвигаться оперативно и выступить в нескольких городах за один день. Никто из его соперников так до него не делал. Ганс Баур соглашается стать Ständiger Flugkapitän und Chefpilot of Führers (командиром корабля и главным пилотом фюрера). Он помогает на двух этапах. Первый раз с 3 по 24 апреля. А затем с 15 по 30 июня. Полный успех. НСДАП становится первой немецкой политической партией по набранным голосам и количеству депутатов. После новых парламентских выборов в ноябре того же года и нескольких месяцев переговоров Гитлер назначен канцлером 30 января 1933 года. Гитлер никогда не забудет неоценимую помощь Баура. Он сразу же назначает его своим официальным личным пилотом и отказывается летать с кем-либо кроме него. Кроме того, Гитлер присваивает ему чин полковника СС. В 1944 году, всего в сорок семь лет, Баур будет даже назначен обергруппенфюрером (полный генерал) СС, а также генерал-лейтенантом полиции (дивизионный генерал). Несмотря на оба чина, он так никогда и не командовал ни воинским подразделением, ни полицейским взводом. В 1946 году этот паркетный «двойной генерал» и близкое доверенное лицо Гитлера тяжело переживал заключение в советских тюрьмах. Его попытка к бегству из фюрербункера в ночь с 1 на 2 мая 1945 года стала для него катастрофой. Он был тяжело ранен, и в заключении ему пришлось ампутировать правую ногу. Операцию провел немецкий врач, тоже заключенный. Условия операции были далеко не идеальны. «У него не было даже скальпеля, – вспоминает Баур в своих мемуарах. – Тогда немецкий хирург ампутировал мне ногу складным ножом»[53]. Скорей всего, все-таки это была пила. Психологически слабый и сильно запуганный Баур, не колеблясь, выдаст своих бывших коллег по СС, чтобы попытаться спасти свою шкуру. Он начал это делать уже на Лубянке, как только его доставили в Москву. После Линге он выдает телефониста фюрербункера обершарфюрера (старшина) СС Рохуса Миша. Через шестьдесят лет тот расскажет об этом в своей биографии. Нас перевели на Лубянку, в штаб КГБ [на самом деле в НКВД, так как КГБ будет создан только в 1954 году. – Прим. авт.], секретной полиции. Именно там, в одной из комнат первого или второго этажа, нас и допрашивали. Они начали с Баура. Подручные следователей его сильно избили. Через некоторое время Баур им говорит: «Ну ладно, спросите человека, который со мной, он [sic] знает все это лучше меня!»[54]. Этот совет не останется без последствий для унтер-офицера Миша. Он тут же попадает в список важных свидетелей. Его судьба уже сыграла с ним злую шутку несколько недель назад, когда он предложил Бауру свою помощь. Пилоту только что ампутировали ногу в лагере Познань. Миш, который знал его, так как несколько раз пересекался с ним в фюрербункере, предложил ему свои услуги. Он менял ему перевязку каждый день, приносил еду. За это старшина Миш надеялся воспользоваться привилегиями, какие обычно предоставляются генералам в лагерях для военнопленных. Такое рассуждение было бы оправдано в зоне, контролируемой западными союзниками, но никак не в советской. Вскоре лагерное начальство сообщает Бауру, что его переводят в Москву, в санаторий. Там, заверяют его, он получит то отношение, которое подобает ему по генеральскому званию. Немец соглашается, но с единственным условием, что его помощник, Миш, отправится с ним. Баур прекрасно помнит эту сцену: «Я просил взять с собой помощника, это был бывший телефонист рейхсканцелярии, один капрал [тот был старшиной. – Прим. авт.] по имени Миш. С трудом я получил разрешение, чтобы он сопровождал меня в Москву. На самом деле, я вовсе не уверен, что это пошло ему на пользу»[55]. Мягкий эвфемизм. На самом деле вместо санатория Баур «приземляется» в «Бутырке». И Миш тоже. Они присоединяются к Линге, Гюнше и Раттенхуберу, которые уже обосновались в своих камерах. Сотни блох и тараканов, студеный холод московских зим, почти несъедобная пища – такие условия ошеломляют гордого генерала Баура и его верного Миша. Вдобавок к этому изощренные издевательства. Особенно то, которое состоит в том, что носовым платком надо вымыть пол, загрязненный мочой и экскрементами. А еще физическое насилие во время бесконечных допросов. Баур не понимает, что происходит, почему он здесь. Это может быть только по ошибке. Да, конечно, он в чине генерала, но он никогда не командовал и не приказывал убивать. Что же касается Гитлера, то он не так уж и хорошо его знал. Вот что он пытался объяснить своим надзирателям. В доказательство своей добропорядочности и готовности к сотрудничеству он сдает Гюнше. Уж этот-то знает все. Агент отметил следующее заявление Баура, достойное внимания: «Я не знаю, по каким причинам русские уверены, что я все знаю о фюрере. Они бы лучше обратились к его адъютанту [Отто Гюнше. – Прим. авт.], который все время был рядом с ним в его апартаментах». Русские не стали дожидаться советов Баура, чтобы проявить особый интерес к Гюнше. Но эсэсовский громила становится проблемой для следователей НКВД. В отличие от Линге и Баура, это крепкий орешек. Даже подсадной утке по кличке Зигфрид, которого поместили к нему в камеру, не удается разговорить его. Недоверчивый и немногословный от природы, Гюнше не сообщает ему ничего полезного. По данным нашего источника [агента. – Прим. авт.], Гюнше воздерживается от разговоров о смерти Гитлера […] Спецслужбы пытаются найти к нему подход. Они постоянно меняют подсадных агентов, тщательно подбирают их, чтобы они сумели войти к нему в доверие. Ничего не получается. Гюнше не колется и не меняет свои показания. Несмотря на то что этому майору СС всего двадцать восемь лет, за его плечами уже десять лет службы в униформе с нашивкой «Мертвая голова». Он прекрасно знает все приемы, чтобы сломить сопротивление узников. Отто Гюнше – сын офицера полиции. Он вступил в гитлерюгенд в четырнадцать лет, а затем в 1934 году, в семнадцать лет, в «Лейбштандарте СС». Это ударное подразделение СС объединяло самую воинственную элиту режима. Туда набирали, в частности, по физическим критериям: минимум 1,80 метра (никто из вождей режима не удовлетворяет этому критерию: Гитлер был 1,76 метра, Гиммлер 1,74 метра и Геббельс 1,65 метра), кроме того, необходимо доказать «расовую чистоту», отсутствие еврейской крови в нескольких поколениях и, конечно, поклясться в верности до смерти нацистским принципам. В следующем году, в свои восемнадцать лет, Гюнше вступает в НСДАП. Этот атлетически сложенный парень ростом 1,93 метра, блондин, широкоплечий, привлекает внимание начальства. Не удивительно, что вскоре он отобран в группу СС, обеспечивающую личную безопасность Гитлера. Это было в 1936 году, Гюнше тогда исполнилось девятнадцать лет. 1 марта 1943 года он становится адъютантом Гитлера. По своей должности он контактирует с фюрером ежедневно. Он участвует во всех его военных и дипломатических встречах, фиксирует все его высказывания и следит за правильным исполнением его приказов. Так же, как и Линге, Отто Гюнше становится одной из теней Гитлера и важнейшим свидетелем последних месяцев его правления. Советским следователям, которые его допрашивают, он заявляет, что точно знает, как Гитлер покончил с собой. Так же, как сказал Линге. Так же, как утверждает Баур. 30 апреля 1945 года Гитлер последовал за своей женой Евой Браун в свой кабинет в фюрербункере. Там они покончили с собой. Через некоторое время оба тела были сожжены в саду рейхсканцелярии и захоронены. Однако в некоторых деталях рассказы трех свидетелей не совпадают. Линге услышал выстрел. Гюнше нет. Баур утверждает, что попрощался с фюрером около 18–19 часов, тогда как двое других клянутся, что он покончил с собой около 16 часов. Кто прав? Кто лжет? Берия не имеет права на ошибку. Сталин только что снял его с командования НКВД. 29 декабря 1945 года главного шпиона Советского Союза сменил его заместитель Сергей Круглов. Означает ли это отстранение от должности конец кровавой карьеры Лаврентия Берии? Подвластны ли ему теперь спецслужбы? Конечно, внешне Сталин ослабляет власть «своего Гиммлера» над сектором столь важным и чувствительным, как госбезопасность. Но Берия, только что получивший почетное звание маршала Советского Союза, остается незаменимым в сложном балансе сил московской власти. Важнейшим проводником в механике репрессий и наблюдений за страной. Он сохраняет право приглядывать за всеми секретными службами в качестве члена Политбюро и заместителя председателя Совета министров. От него ничего не ускользает. Тем более досье «Миф». В середине февраля 1946 года начинаются интенсивные допросы. Их методы иные, нежели те, что использовал Смерш в мае – июне 1945 года. Они более жесткие, даже жестокие. Однако даже эти допросы с пристрастием следователям НКВД нового не дают ничего. Или почти ничего. Это можно понять по графику допросов, анализируя время, на которые они назначались. Чаще всего это было посреди ночи, с 23 часов до 5 утра. Время некоторых допросов не превышает двух часов, другие могут продолжаться шесть часов подряд, а то и больше. Сломать тело и разум, сделать противника уязвимым, окончательно сокрушив его сопротивление, – все это знакомо офицерам советских спецслужб. Годами пытая «контрреволюционеров» и других «врагов народа», они смогли в совершенстве овладеть таким тонким искусством, как ведение допроса. Задавать бесконечно одни и те же вопросы, день за днем, а точнее, ночь за ночью, что может подвести заключенного к вратам безумия. Бывший камердинер Гитлера скоро сможет в этом убедиться. Следователь Швейцер. Допрос заключенного. С 3.30 до 5.30 утра 19 февраля 1946 г. На заявление следователя о том, что его предыдущие показания были проверены и признаны неправильными, Линге сказал, что все, что он трижды повторил во время следствия и писал в своих показаниях, соответствует действительности. Ему больше нечего ни добавить, ни изменить. Вот его сценарий смерти Гитлера. Гитлер удалился в свой кабинет около 15 часов 45 минут 30 апреля 1945 года. Он последовал туда за Евой Браун. Линге все время оставался за дверью. Через несколько минут он услышал хлопок. Он побежал предупредить Бормана, секретаря фюрера. Вместе они открыли дверь и констатировали смерть супругов Гитлер. Он застрелился, она отравилась. Затем они вынесли тела в сад и сожгли их. Надежда заключенного на то, что он сможет выйти из этого положения с наименьшими потерями, быстро улетучивается. Советское расследование только начинается. Первый допрос со следователем Швейцером длится всего два часа. Просто разминка на грядущие ночи. К сожалению для дворецкого Гитлера, вопросы о последних днях диктатора будут следовать один за другим. Допрос заключенного в Бутырской тюрьме с 23 часов 19 февраля до 5 часов 20 февраля 1946 года. Заключенный Линге снова дает показания о последнем дне Гитлера в бункере имперской канцелярии 30 апреля 1945 года. В течение шести часов снова и снова одни и те же показания. Линге держится и излагает версию, идентичную той, что давал в первые дни заключения летом прошлого года. Допрос идет на немецком языке. Переводчик работает в течение всего допроса. Вопросы задаются снова и снова. На этот раз Линге спрашивают, не удалось ли Геббельсу в последний момент убедить Гитлера бежать. Линге слушает и признает, что это вполне возможно. Но тогда потребовался бы танк, чтобы пробить стену русских солдат, окруживших бункер, поясняет бывший дворецкий. Допрос Линге, проведенный следователем Швейцером, с 23 часов 30 минут 20 февраля до 4 часов 45 минут 21 февраля 1946 года. Заключенного допрашивали о лицах, присутствовавших в бункере имперской канцелярии с вечера 29 по 30 апреля 1945 года. По его словам, таковых было пятьдесят восемь человек. Он уверен в этом и четко утверждает. Вернувшись в свою камеру, Линге хвастается перед своим товарищем по заключению тем, что лжет во время допросов. Агент «Бремен» не теряет ни слова и все доносит своему начальству: «Линге не дает правдивых свидетельств, потому что уверен в том, что русские следователи не смогут подловить его в обмане. По той простой причине, что есть только два человека, которые знают все обстоятельства “смерти” Гитлера: он и Борман. А последний вне досягаемости русских». К этому времени Мартин Борман все еще находится в розыске. Никто не знает, жив он или мертв. На самом же деле он не пережил попытку побега из бункера 2 мая 1945 года. Три почти бессонные ночи. Линге так и не удается выспаться в камере. Он возвращается изнуренный этими бесконечными вопросами. А днем ему не дают спать надзиратели. Такой жуткий и бесконечный ритм. Следователь Швейцер, допрос заключенного с 23 часов 30 минут 21 февраля до 4 часов 20 минут 22 февраля 1946 года. Во время допроса Линге, отвечая на вопрос о количестве людей, находившихся в бункере, настаивает на исправлении своих показаний, данных 20 февраля 1946 года. Первые трещины в показаниях камердинера. Крики, угрозы, град ударов, разрыв барабанных перепонок. Он снова возвращается к своим показаниям, данным накануне. Вместо пятидесяти восьми человек в бункере он называет только двенадцать, которых на самом деле видел вечером с 29 на 30 апреля 1945 года. Допросы продолжаются. 23 февраля с 12 часов 30 минут до 16 часов. 24 февраля он получает право на небольшой отдых. 25 февраля возобновляются ночные допросы. С 23 часов 30 минут до 4 часов утра. 26 февраля Линге сдается. Недели такого обращения хватило, чтобы сломать его. Когда пришли за ним в камеру в 23 часа, он отреагировал на это как безумный и начал кричать. Сотрудник НКВД фиксирует это в своем отчете. Линге кричал: «Умоляю, убейте меня, все, что угодно, только не пытки. Если вы не прекратите, я сам себя убью». Ему сообщили, что будет лучше, если он решит, наконец, говорить правду. Линге истерично закричал: «Я говорю правду на каждом допросе! Я не могу для Вас выдумать что-то другое!». Потом он заплакал. Когда он успокоился, следователь возобновил процедуру и начал допрос… В отчетах советских следователей никогда не указывается, какие методы использовались во время допроса. Чтобы узнать это, обратимся к свидетельствам заключенных. Линге сообщил некоторые страшные подробности своего пребывания в советских казематах. В частности, о физическом насилии. «Так как я не говорил того, что хотел услышать комиссар, мне велели раздеться и голым лечь на дыбу. Комиссар предупредил меня, что меня изобьют, если я не “расколюсь”. Голый и униженный, я упорно приводил одну и ту же версию: “Адольф Гитлер покончил с собой 30 апреля 1945 года! Я сжег его тело!” Тогда комиссар обратился к крупному и по виду сильному лейтенанту, который держал в руках кнут и приказал: “Всыпь ему то, что он заслуживает!” Я визжал, как свинья, которую режут. Тогда он цинично заметил: “Ты должен знать эти приемы лучше нас. Мы о них узнали от СС и гестапо”»[56]. Ганс Баур, уже сильно ослабевший после ампутации ноги, подвергается такому же обращению. Ночные допросы и один и тот же беспрерывно повторяющийся вопрос: умер ли Гитлер? Поначалу немецкий летчик пытается сохранять достоинство. Он даже жалуется на условия содержания в своей новой тюрьме и ходатайствует о возвращении на Лубянку. Запрос, конечно, отклонен. Вместо этого ему кричат: «Ты врешь! Ты врешь! Ты врешь!..» Измученный, испуганный Баур признается, что он действительно обманывает. Он сам не знает, что в его показаниях ложь, но он готов все признать. У него только одно желание: чтобы все это скорей прекратилось. «Мой привлеченный следователь все время ходил вокруг меня широкими кругами, а когда ненадолго останавливался, то глотал какие-то таблетки, видимо, для поддержания бодрствования […] Однажды ночью я испытал жуткий шок. Пока я, как обычно, шел в допросную, мой следователь вдруг громко заорал: “Баур, ты сейчас расскажешь нам все, что знаешь. Через день-два твоя жена будет здесь. И если ты не заговоришь, мы разденем ее догола прямо перед тобой. Если этого будет недостаточно, мы ее изобьем. А если этого недостаточно, мы опозорим ее на твоих глазах”»[57]. Угроза возымела действие. Летчик сбрасывает маску. Самоубийство Гитлера? – Он не присутствовал. Обнаружение мертвых тел Гитлера и Евы Браун в кабинете бункера? – Он при этом не присутствовал. Сожжение двух трупов в саду? – Он не присутствовал. Почему он отсутствует постоянно в самые драматические моменты жизни человека, которому он так усердно служил? «Я был занят сбором вещей перед бегством из этого района. И потом, это было слишком опасно – находиться средь бела дня в саду императорской канцелярии, чтобы смотреть, как сжигают тела. Весь квартал находился под артиллерийским обстрелом». Баур больше не приписывает некоей значимости своим действиям. Он говорит так, как было, ничего не приукрашивая.