Когда слова песни, кончились, все трое разом прянули назад от столба. Ремешки разорвали кожу на груди. С костяным стуком оторвались от ног священные черепа, и бывшие Мугикоонс, подняв руки, выбежали из шасса-типи уже не юношами, а воинами, и громким трехкратным криком орла-победителя возвестили племени о том, что прошли Посвящение. Прекрасна была ночь. В небо летели языки пламени, от четырех больших костров. Кружились звезды над лесом. Луна остановила свой ход и, как девушка, смотрелась в гладкую воду озера. А троих друзей впереди ждали дороги побед, удачные охоты, дни зимы, дни весны и счастливого лета… ○ — Уф-ф! — вздохнул Ян. — Ну и рассказываешь ты! Будто я сам прошел посвящение и побывал на вашем… как ты назвал его? Тану… — Тану-Тукау. Станислав сдвинул угли костра к центру. Смотрел, как они рассыпаются с легким звоном на все более мелкие золотые осколки и покрываются пеплом. — А дальше? — спросил Косовский. — Что было потом? Как начался твой путь в Европу? — Летом тысяча девятьсот тридцать восьмого года я и Рысь охотились в каньоне Красных Скал. Ты видел когда-нибудь горных коз? Знаешь, как трудно к ним подобраться между голыми камнями! У них невероятно тонкий слух — и они так хорошо знают всякие звуки, что отличают падающий по скалам камень, который столкнула нога человека, от камня, который сам сорвался со склона. А их дикий бег по крутым обрывам? Я не один раз видел, как целое стадо бросалось вслед за своим вожаком в ущелье с отвесными стенами глубиною в полет стрелы, а то и больше. Кажется, что ни одна из коз не останется в живых. Но так только кажется. Перескакивая зигзагами со стены на стену, они падают все ниже и ниже и через несколько секунд уже убегают по дну ущелья. Мы гонялись за ними полдня и не подстрелили ни одной. Наконец Рысь сказал, что нужно отдохнуть и поесть, иначе мы не переплывем даже реку, когда будем возвращаться к своему нукевап. Мы давно не были в племени и почти забыли тепло типи и голоса родных и друзей. Поэтому каждая минута, проведенная у костра, сближала нас с домом, и мы никогда не отказывались от такой возможности. Мы собрали хворост, зажгли огонь. У нас было немного мяса. Нанизав кусочки мяса на концы стрел, мы поджарили его. Мы поели и отдохнули, но не хотелось уходить от костра. — Хочешь, расскажу историю про хвост вапити? — сказал Рысь. — Очень смешная история. Мне рассказывал ее мой отец. — Расскажи, — сказал я и поудобнее улегся у огня. Рысь хорошо умел рассказывать, я любил его слушать. — Однажды отец шел по следам оленя и лани. В кустах у прогалины на берегу Стремительного Потока он присел отдохнуть. Кроме того, он надеялся, что какая-нибудь дичь придет на водопой. И не ошибся. Вскоре раздался топот — и появился великолепный вапити, но не один. За ним бежал охотник из племени сиу. Отец сразу узнал его. Это был Тамдока — Олень. Обеими руками он держался за хвост вапити, а свой нож он зажал в зубах. Отец так удивился, что вскочил на ноги и закричал: «Тамдока, зачем ты держишь его за хвост?» Но Тамдока и вапити уже исчезли в лесу. Отец долго стоял, не в силах прийти в себя от изумления. В жизни он еще не видел такого. «Что бы это значило?» — думал отец. Через некоторое время вапити и Тамдока появились на прогалине снова, и отец мой захохотал и чуть не свалился на землю от смеха. Вапити выкидывал такие прыжки, каких не увидишь во сне, а Тамдока, все так же держась за хвост, несся за ним огромными шагами. Он скакал, как кузнечик. Его волосы цеплялись за ветки кустов, а лицо блестело, будто его облили водой. Ножа в зубах Тамдоки уже не было. Отец от смеха потерял силы и ничего не мог говорить, а Тамдока и вапити опять скрылись в зарослях. Но вот они появились в третий раз, и отец мой повалился на землю. Когда он пришел в себя, Тамдока стоял над ним и поливал его голову водой. Взглянув на него, отец снова упал на землю от смеха и пришел в себя только к вечеру. Но послушай, что было дальше… Два выстрела и последовавший за ними громовой рев разорвали тишину дня, и мы оба вскочили на ноги. — Белые! — сказал Рысь, побледнев. И это действительно было так. Только у белых охотников и трапперов имелись ружья. Мы и люди нашего племени выходили на охотничью тропу только с луками, чтобы не распугивать дичь попусту. Но как белые могли попасть сюда, в каньон Красных Скал? Ведь до ближайшего их поселения семь или восемь дней конного пути! Снова раздался рев. Он катился по ущелью волнами, и спутать его с каким-нибудь другим голосом было невозможно. Так могло реветь только одно существо на свете, и, обернувшись к Рыси, я сказал: — Гризли. — Да. Кажется, они его ранили и сейчас он убивает их, — подтвердил Рысь. Ужасен в ярости серый медведь, и если его сразу не уложить наповал, он будет преследовать неудачливого охотника до тех пор, пока сам не уложит его. Может ли индеец спокойно слушать, как погибает человек, даже если этот человек — белый? Смерть одинаково страшна для всех. Затоптав костер, мы схватили луки, колчаны со стрелами и бросились вверх по каньону. Мы бежали, обгоняя друг друга, и все же не успели вовремя, ев гризли вдруг прекратился, и наступила тишина. Мы услышали топот наших ног и наше дыхание. — Гризли прикончил охотника! — крикнул Рысь. Обогнув уступ, у которого тропа делала резкий поворот, мы остановились. Белых было трое. Один из них лежал среди камней, густо забрызганных кровью, и одежда его походила на груду вялых осенних листьев, которые треплет ветер. Видимо, ему больше всего досталось от медведя, если он еще был жив. Второй стоял, прислонившись спиной к скале. В правой руке он держал ружье, левая висела, как сломанная ветвь дерева. Третий растерянно смотрел на нас. В руке его тоже было ружье, и он опирался на него, как на палку. Медведя мы нигде поблизости не заметили. Наверное, он ушел в горы. В воздухе стоял странный резкий запах. Такого я никогда не слышал раньше. Так мы стояли и некоторое время смотрели друг на друга. Потом Рысь подошел к лежащему и перевернул его на спину. Я увидел длинные черные волосы, слипшиеся от крови, и страшную маску разбитого, изуродованного лица. — Индеец в одежде белых, — сказал Рысь. — Мертв. Белый, опирающийся на ружье, заговорил. Он показал на лежащего и несколько раз повторил слово «кенай». — Убитый из племени кенаев, — догадался я. — Наверное, он был у них проводником. — Резервация кенаев у Большого Невольничьего озера, — сказал Рысь. — Зачем они пришли сюда? — Слушай, Рысь, если у них проводником был кенай, может быть, они знают его язык? Слова кенаев очень похожи на слова сивашей. А мы все понимаем сивашей. Сейчас я попробую. Я повернулся к белому и спросил: — Кева клакста мамук икта кенай? Вы понимаете язык кенаев? — Тие! — обрадовался белый. — Тикэ яка ника ов, пэ яка ника ламма! Так мы нашли слова. Белые, сначала испугавшиеся нас, немного осмелели. Они рассказали, что второе лето бродят по лесам со своим проводником Оклаоноа, что охотятся в основном на птиц, что случайно забрели так далеко от дома и что они очень огорчены случившимся. — Надо его похоронить, — сказали они, указывая на Оклаоноа. Мы не поняли. — Закопать в землю, — жестами показал один из белых. Мы помогли им это сделать. Так я впервые увидел странный обычай, о котором часто слышал от отца и от воинов племени. У обоих белых были светлые, как у моей матери, волосы, и по возрасту они были ничуть не старше меня и Рыси. И сколько я ни всматривался в их лица, я не замечал в них жестокости или недружелюбия к нам. Наоборот, они казались такими открытыми, простыми, совсем как у наших людей. — Знаешь, я не испытываю к ним ненависти, которой учил нас Овасес, — сказал я Рыси. — Я тоже, — ответил Рысь. — Они не воины. Они даже не охотники. Мы наложили на руку раненого лыковую повязку и пошли искать наших лошадей. Поздним вечером мы вчетвером приехали в селение. Знаешь, кем оказался один из белых, тот, который разговаривал со мной на языке кенаев? — Откуда я могу знать, — сказал Ян. — Поляком из города Норман. Из Форт-Норман, который стоит между Макензи и озером Большого Медведя. — Поляком? — воскликнул Ян. — Матка боска! — Вот так же воскликнула моя мать, когда услышала слова этого юноши. Его звали Антачи. — Антачи? Но это же не польское имя!