И опять отшумели паводки, вошли в берега ручьи, начали вить гнезда птицы. ○ Станислава вынула из берестяного чана с краской несколько полосок, вырезанных из оленьей шкуры, и начала развешивать их на ветвях кустов. Очень красивый фиолетовый цвет дает сок голубики. Когда полоски высохнут и ворс на них поднимется и распушится, в фиолетовой краске появятся глубокие красноватые тона. А!.. Коричневые лоскутки уже высохли. И вот эти мотки желтой шерсти тоже подсохли. Теперь их нужно повесить внутри типи, поближе к огню. Убрать от птиц. Синицы, овсянки и кулички любят устилать свои гнезда шерстью. Да, не забыть еще отварить чернику для синей краски. В типи Станислава повесила шерсть на жерди, распушила мотки. Прошла в угол, отгороженный парфлешами. Он лежал в меховом конверте, маленький ути, и, увидев Станиславу, протянул ей обе руки. — Вот я, маленький воин! — сказала она, сжимая в ладони его прохладные пальцы. — Что хочешь ты? Она не удержалась, поцеловала его, хоть и не было принято у шауни целовать детей. — Скоро придет отец. У нас будет свежее мясо горной козы, шкурки выдры, красивые камешки. А пока спи. Тебе сейчас надо много спать, чтобы быть сильным, ути. Первенец. Ее любовь, ее сердце, ее жизнь лежит перед ней в колыбели, сделанной Высоким Орлом. Она может смотреть на ребенка часами. Ей все нравится в нем — темные волосики, которые обещают стать черными, как у всех мужчин племени, слегка косой разрез глаз, желтоватый цвет кожи и необыкновенное спокойствие. Он почти никогда не кричит, только тихо кряхтит, когда ему неудобно или холодно. Редко-редко она слышит его голос. Вот он заснул. А улыбка на лице стала еще шире. Интересно, что может видеть во сне такой маленький? Чему он так улыбается? Ва-пе-ци-са говорит, что тени маленьких диких животных приходят во сне к детям, и они играют с ними. — Спи, мальчик, — шепнула она, уходя из шатра. — На тропе твоей жизни пусть всегда будет мир. Спи, маленький Тадек. Когда ты вырастешь, тебе подарят другое имя. Но сейчас ты для меня — Тадеуш. Так я назвала тебя для себя, и так буду звать всегда в сердце своем. ○ Крылья времени никогда не останавливаются. Взмах вверх — день. Взмах вниз — ночь. Безостановочный, вечный полет. Никто не знает, где начался он и когда кончится. Машут крылья. Мелькают дни, сменяемые ночами. Из упавшего на землю семени вырастает, распускается пышной зеленью, стареет и увядает дерево. Но еще быстрее растут дети. …Приходит утро, когда Та-ва разжигает огонь в очаге с тяжелым сердцем. Этот костер, эту мягкую постель из волчьих шкур, красивые колчаны и чехлы для луков, парфлеши и резные деревянные фигурки зверей ее мальчик увидит сегодня в последний раз. Первые лучи солнца ложатся на заснеженный берег Длинного озера. Озеро спит подо льдом. Вся земля спит в этот месяц Луны Летящей Вверх. Та-ва отрезает лучший кусок мяса от медвежьего окорока — малышу предстоит дальний путь и в дороге ему нужно хорошо поесть. Сегодня день грусти и в то же время день радости для родителей. Их малыши становятся на путь юности и уходят из лагеря. Лучи солнца падают косо. Их свет красен, а длинные тени шатров и деревьев синие и фиолетовые. Рано, очень рано еще, но селенье не спит. С первым взмахом крыльев зари Горькая Ягода начал танец Удаления. Он бьет в маленький бубен и кружится у тотемного столба, то приближаясь к нему, то уходя далеко в сторону, почти к самым шатрам, где женщины готовят последний завтрак для своих мальчиков. На голове у Горькой Ягоды шлем из выдолбленного черепа бизона, лицо разрисовано голубыми и желтыми полосами — цветами детства и мужества. На кистях рук — трещотки из оленьих копыт и панцирей маленьких черепах. Когда колдун резко поворачивается на месте, трещотки гремят, как осыпающиеся со скал камни. Та-ва поджаривает кусочки мяса, нанизав их на тонкие можжевеловые прутики. Чтобы они не подгорели, она время от времени поливает их растопленным медвежьим жиром. Пусть хорошо пропитаются, пусть будут вкусными и тают во рту. Рядом с Горькой Ягодой пляшут Большой Бобр, Рваный Ремень, Горностай и Черный Бизон. Вокруг них воины, отбивающие ритм ладонями и ударами древков копий о боевые щиты. Бобр, Горностай, Ремень и Бизон раздеты по пояс. Тела их блестят от пота. В руках у них томагавки. Лезвия секут воздух, вспыхивая в свете костра. Каждый удар поражает невидимого врага. Бегите, Духи Тьмы, беги, Канага, трепещи, Кен-Маниту — Дух Смерти, в своей темной стране. Дайте дорогу Утренней Заре, по лучам которой ути вступят на тропу воинов! Мужчины, отбивающие ритм танца, начинают петь: О Великий Дух Маниту, Дай им силу медвежьих лап, Дай им твердость его когтей, Дай отвагу лесного волка И неистовость дикой рыси!.. Голоса воинов поднимаются все выше и смолкают. Замедляется ритм танца. От группы танцующих отделяется Горностай и идет к типи Высокого Орла. Та-ва складывает жареное мясо в кожаный мешочек и, передавая сыну, говорит: — Пора, Тадек. Пора, мой дорогой ути! Он с удивлением смотрит на нее. Он впервые слышит польское имя свое, которое она все эти годы носила в сердце. Глаза матери от слез кажутся очень блестящими. Та-ва берет сына за плечи и прижимает его голову к своей груди. Как быстро бьется ее сердце! На одно мгновенье, на один коротенький миг он тоже прижимается к ней. Она шепчет слова Песни Прощанья: Ты уходишь в далекий путь, Чтоб надолго забыть обо мне, Но запомни, малыш, навсегда: Только сила и ясный разум Будут верными в трудный час. — Спасибо, мама… — Она слышит его голос уже издалека. Он уже уходит от нее… В мыслях своих он уже там, в круге костра, среди сверстников, среди взрослых воинов. Как давно он мечтал об этом дне! Полог типи откидывается. Треугольник света закрывает большая фигура Горностая. — Ты готов, ути? — Иди, — подталкивает сына Та-ва. Последнее прикосновение к плечу. Он еще такой маленький, такой беспомощный! Горностай берет его за руку. Полог опускается. Все. Она не увидит его двенадцать лет… Станислава падает на шкуру у очага. Дыханье останавливается в груди. Ей кажется, что она сейчас потеряет сознание. ○ Она пришла в себя только тогда, когда услышала в типи голос Высокого Орла.