Сто шестьдесят банок тушеной свинины, килограммов двадцать шпика, полмешка сахара, тридцать два круга колбасы, около сотни плиток шоколада, восемнадцать кусков мыла, две бутылки коньяку и шесть бутылок лимонного сока, чай, сигареты — такова была добыча ночи. — Посмотрели бы, как наш индеец отправил на небо обоих эсэсманов! — восхищался Големба. — Они даже сообразить ничего не успели! — Жаль, что пошло всего пятеро, — сокрушался Косовский. — Надо бы человек десять. Полсклада бы утащили. ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ПЛЕМЕНИ Н’ДЕ — Стась, расскажи, как вы воевали там, у себя в Америке, — попросил однажды Стефан, когда партизанам удалось несколько часов спокойно посидеть у костра. Станислав вынул изо рта трубку, выбил из нее пепел. — Я не воевал. Когда я родился, в нашем племени уже было так мало воинов, что шауни не могли воевать с белыми. — Значит, вы только охотились? — Да. — Но раньше-то вы воевали? — Только против белых. Мы, индейцы, давно не воюем друг с другом. Мой учитель Овасес рассказывал, что сто Больших Солнц назад были войны, и они кончались большой кровью. Но мы понимали, что войнами между собой мы ослабляем друг друга. — А скальпы? — спросил кто-то. — Раньше индейцы никогда не снимали скальпы с убитых. Скальпы снимали белые, им за это платили. Потом у белых этот обычай переняли оджибвеи и команчи. Когда белые пришли на их земли, они защищались теми способами, каким научились у тех, кто пришел. — Говорят, что все индейцы хорошие воины? — спросил Стефан. — Нас учат быть готовыми к войне даже в мирное время, — сказал Станислав. — Вот это правильно, — сказал один из партизан, по имени Коник. — Если бы мы были готовы к войне, швабы не заняли бы всю Польшу. — Польшу заняли из-за предательства, а не из-за того, что мы были слабыми, — сказал Ян Косовский. — Все надеялись, что Франция и Англия окажут нам помощь которую они обещали, — покачал головой Коник. — А где она, эта помощь? Сидящие у костра замолчали. Молчание нарушил Януш Големба: — Наше Келецкое воеводство еще в позапрошлом году включили в состав Третьей империи. Страшно подумать, что делается на земле… — Даже наши старые города переименовали, — вздохнул Стефан. — Теперь Хжанув называется Кренау, а Бендзин и Освенцим — Бенцбургом и Аушвитцем. — А у нас на хуторах, из которых не выселили поляков, переписывают все имущество, даже сани и ведра. Ничего нельзя трогать без ведома старосты. Они говорят, что все это теперь — немецкая собственность и только временно передана полякам для пользования. Снова тяжелое молчанье. Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, Косовский попросил снова: — Расскажи что-нибудь о своих, Стась. — Хорошо, — сказал Станислав. — Я скажу вам слово о Гойатлае, великом вожде апачей, и о последних свободных индейцах в Соединенных Штатах. Эту историю я услышал от своего отца. Когда белый спрашивает индейца: «Кто ты?» — индеец обычно отвечает: «Я человек». Как он может ответить иначе? Ведь он действительно человек. Только на разных языках это звучит по-разному. Если вы спросите меня, кто я, я отвечу: «Шауни». Так на нашем языке называется человек, идущий по земле. Племя, о котором я хочу рассказать, владело землями на юге в местах, которые у белых называются Сьерра-Мадре. Люди племени называли себя н’де, то есть «живущие в горах». Белые поселенцы дали им имя апачи — враги. Н’де владели всей территорией мексиканского севера, американских штатов Аризона и Нью-Мексико и всех прилегающих к ним районов. Но вскоре белые стали теснить н’де с их земли. Кто отдаст свою землю без боя? Никто. Поэтому началась война. Н’де прекрасно знали свои реки и горы, умели прочитать самый запутанный след, пользовались для связи сигналами, недоступными белому человеку. Американцы теряли много сил и много своих воинов в схватках с н’де, и военный успех у них был небольшой. Война затянулась на долгие годы. Но у белых, кроме честного боя, есть еще один способ вести войну — предательство. И они, как обычно, пустили этот способ в ход. Великого вождя н’де Мангаса Колорадаса пригласили в лагерь белых для мирных переговоров. Он явился туда один. Без оружия и без хитрости в душе. Он думал, что белые так же честны, как красные воины. Но едва он ступил на порог дома, где должны были вестись переговоры, как солдаты белых накинулись на него и связали. Его положили около костра, и солдаты подходили к нему и плевали ему в лицо. Он молчал. Потому что бессмысленно разговаривать с врагами, не признающими другого языка, кроме языка оскорбления и унижения. Потом один из белых докрасна раскалил большой нож и проткнул Мангасу грудь. После этого в него, уже мертвого, стреляли из револьверов. А потом был отдан приказ, который так часто звучал в наших прериях, лесах и горах: «Всех апачей — в резервацию!» Президент Соединенных Штатов отвел н’де пустую и страшную землю — раскаленную пустыню в Аризоне, которая по-испански называется Сан-Карлос. Белые генералы рассчитывали, что в пустыне индейцы тихо вымрут от голода, и само имя этого народа будет забыто. Но люди н’де не хотели умирать в серых горячих песках. Мангаса Колорадаса сменил другой вождь — Нана. Что за человек был Нана? Я вам скажу всего несколько слов, и вы поймете. Когда ему исполнилось восемьдесят Больших Солнц, он с отрядом из сорока воинов как буря пронесся по северу Мексики и по юго-западу Соединенных Штатов. Три месяца отряд старого Нана кружил по двум государствам, истребил десятки врагов, захватил несколько сотен лошадей и, не потеряв ни одного воина, вернулся в родные горы. Вот каким человеком был Нана. Когда он умер, племя возглавил Гойатлай, последний и славный вождь н’де. Как неистовые потоки во время осенних дождей, воины Гойатлая сорвались с гор Сьерры и обрушились на долины юго-запада. Не прошло и трех лет, как н’де прогнали американских солдат и поселенцев почти со всех своих земель и с земель своих соседей пуэбло. Снова на горы, долины и реки опустились мир и тишина, и женщины н’де начали возделывать заброшенные поля и сеять кукурузу. Но разве белые могли смириться с этим? И вот на границах Аризоны и Техаса появились солдаты Серого Волка — генерала Крука. Крук вступил в Мексику и стал продвигаться к сердцу Сьерра-Мадре, к тем местам, где находились селения племени Гойатлая. У Серого Волка было пять тысяч солдат, три мексиканских полка, несколько пушек, и вели его по следам н’де опытные разведчики из индейцев-предателей, подкупленных деньгами. У Гойатлая было сто тридцать воинов — все, что осталось от некогда гордого и многочисленного народа. В узких ущельях, в скалах, нависших над потоками, в зарослях у горных троп, по которым с трудом проходили мулы без груза, засели отряды Гойатлая. В каждом отряде было по пять — шесть воинов. И когда в страну гор вошли солдаты Крука, началась битва. Двадцать два дня продолжалась она. Грохотали ружья и пушки белых. Камнепады срывались со склонов, хоронили под собою людей, перегораживали потоки, и вода вскипала в ущельях, и там, где текли слабые, небольшие ручьи, разливались озера. Дымились вершины: казалось проснулись черные Духи Земли, от движений которых раскалываются камни и цветущие долины превращаются в Пустыни Смерти. На двадцать третий день Гойатлай приказал своим воинам сложить оружие. — Пусть они думают, что мы стали настолько слабы, что сдаемся. Пусть радуются своей победе. Мы примем их условия. Мы уйдем в мертвую землю Сан-Карлос. Но горы все равно останутся нашими. Нам нужно сохранить женщин и детей для будущей жизни. Они сдались Серому Волку. Когда генерал Крук подсчитал потери, он пришел в ужас. Тысяча и двадцать семь белых солдат нашли смерть от пуль и стрел воинов Гойатлая. Н’де похоронили всего девятерых! Из пустыни Сан-Карлос они бежали через несколько месяцев. Узнав об этом, американский президент отдал жестокий приказ: «Стрелять всех апачей». И в погоню за Свободными послали отряд под командованием генерала Миллза. Но все попытки обнаружить и уничтожить воинов Гойатлая оказались безуспешными. Они как ветер проносились по Мексике и по Техасу, и американская кавалерия никак не могла их догнать. Так продолжалось много дней. Однажды одиннадцать н’де в штате Нью-Мексико девятнадцать раз вступали в стычки с американцами. Они убили около сотни солдат, похитили триста лошадей, много продуктов и патронов, а сами потеряли только одного воина. Так воевали остатки н’де. Они дрались за своих детей, за свое солнце и за то, что нельзя купить за все деньги белых и что дается человеку только один раз на земле, — за жизнь. В их сердцах не было страха. Только когда их осталось тридцать восемь, они сдались генералу Миллзу. Но и сдавшиеся не хотели умирать в Сан-Карлосе. Несмотря на то, что их стерегли днем и ночью, трем мужчинам и трем женщинам опять удалось бежать из плена и вернуться на землю своих отцов. Остальных генерал Миллз погрузил в товарный вагон и отправил в лагерь для военнопленных, в крепость-тюрьму во Флориде. У города Сент-Луис один из пленников выскочил на ходу из вагона. Целых два года без оружия, без огня, питаясь только тем, что удавалось найти ночью на фермерских полях, он пробирался через страну, населенную врагами, через страну, в которой уже не было места для индейца, туда, где еще недавно была свобода, — в горы Сьерры. Там через год в заброшенном селении его схватили солдаты. И тогда он покончил с собой — последний свободный н’де земли, которую белые называют сейчас своей. Станислав кончил и начал набивать табаком трубку. — Каждый индеец мечтает быть дома, когда приходит смерть,— сказал он, помолчав. — Я тоже хотел бы умереть так, как умер этот н’де. ТАНТО И ТИНАГЕТ Снова воют волки и дует над заснеженными типи Кабинока и Унатис-зима хозяйничает в чаще, и вот уже снова слышен певучий шум воды первой весенней оттепели… Как быстро проходят Малые и Большие Солнца!