— Ты хорошо рассудил, но тебе, Василь, еще сегодня предстоит отправиться в путь. У нас нет известий от нашего Петра Вражила. Мы послали его в помощь Нековичу, и с концами. Никто не отзывается. Смогли ли они добраться до императора и передать ему прошение… Мы в неведении. Где Милко Петрович, где Николай Вучич? Вернулись ли, воюют ли… В Бухаресте наши знают об обращении к императору. Вучичу еще там было сказано не двигаться из Бендер с полуторатысячным войском. Я предлагал ему разбиться на небольшие отряды, как наш… Теперь ты видишь, как много я ожидаю от твоей поездки. Смеркалось. Дородная фигура капитана Георгия темнела на холме, напоминая суковатый ствол дуба, глубоко пустившего свои корни в землю. Бури и молнии оборвали листву, но дуб не тронулся с места, не согнулся, а внизу у него пробивались свежие побеги. Кем был этот человек? Георгий Мамарчев по прозвищу Буюкли[15], данному ему не только по причине большого роста и статной фигуры, но и из-за молодецкого духа, родился в 1786 году в городе Котел. Корни его рода тянутся аж со времен еркечан[16], а деды его — такие же, как он, упорные, смелые и предприимчивые мужи, могучие как пехлеваны[17], высокие и усатые — были дервентджиями[18]. Георгий учился у попа Стойко Владиславова, а историю своего народа изучал по книге хилендарского монаха Паисия. Эту историю под руководством попа Стойко он переписывал неоднократно. Когда в 1806 году началась русско-турецкая война, он двинулся с друзьями в Валахию, где они вступили в Болгарское земское ополчение. В 1811 году, отличившись, он стал командовать отрядом, получил орден. Война закончилась, но Георгий не вернулся в Котел. Ему, как и любому добровольцу земского ополчения, не было места в Турецкой империи. Да и был он не из тех, кто ходит по земле с опущенной головой. Не терпел ни чорбаджийского старшинства, ни господства беев. Он стал поборником свободы отечества. Поселился в Бухаресте. Все тамошние эмигранты знали капитана Буюкли — и болгары, и сербы, и валахи. Он принимал активное участие в греческом восстании, подписывал своим именем письма тайных организаций, но неуспех восстания заставил его уйти в подполье и терпеливо ждать подходящего времени для возобновления действий. И вот, наконец, это время пришло. Сразу после объявления войны он вместе со своим другом Панайоти Фокиано собрал дружину в триста человек и из собственных средств снабдил их оружием. Большинство дружины составляли болгары, но имелось немало валахов, олтенцев и молдаван, а также несколько сербских и греческих эмигрантов. В дружине царили согласие и единодушие. Капитан Георгий Буюкли, грек Панайоти Фокиано и житель Котела Василь Волков давали немалый повод для размышлений генералу Роту и атаману Бегидову. Они знали, что эти мужи были весьма состоятельны, имели собственность в Бухаресте, но презрели собственное благополучие и двинулись в поисках смертельной опасности. Этого двум генералам было трудно понять. Над рекой сгущались сумерки, крепость тонула в синих тенях. Троица мужей спускалась с холма в лагерь. — Вот что, Василь, — говорил по дороге капитан Георгий. — Самое главное, что передашь Александру Нековичу — то, какую работу мы здесь ведем. Пусть он донесет до императора мысль, что от нас, добровольцев, большая польза для его армии. Сегодня-завтра мы возьмем острова, перекрыв реку. Если и это не помощь, то уж и не знаю!.. А ты, Панайоти, отправляйся немедля. Людей надо спасти. Капитан Георгий снова бросил взгляд на крепость, на реку и, раздраженно дернув ус, продолжил: — В Хорсово отправляется обоз с больными и ранеными. Его будут охранять казаки Бегидова. Они просят несколько наших парней. Ты, Василь, отправишься с ними. Так вот, брат. Необходимо действовать. Русские могут позволить себе промедление, а мы — нет. Пусть они ждут артиллерию и флотилию, а нам ждать нечего и некого. Уже утром мы прервем турецкие сообщения с крепостью, блокируем ее со стороны реки. Русские оценят нашу помощь, а для нас это очень важно. Они поймут, что в этой земле живет не безропотный скот, а народ, который не примирился с рабством и за свободу готов отдавать свои жизни. Через час капитана Буюкли пригласили в штаб корпуса. Его предложение было принято. На него возлагалась большая, ответственная задача: установить связь с противоположным берегом, и не временную, а постоянную и надежную. Командование корпусом поверило в силы добровольческого отряда, в добрые намерения и честность капитана Буюкли. Через два дня нарочный, посланный генералом Ротом, повез очередное донесение в главную штаб-квартиру. В нем генерал сообщал главнокомандующему, что связь с русскими частями в Бухаресте и Малой Валахии установлена не через Хорсово, а прямо у Силистры. Описал он и действия добровольцев, предлагал наградить двух командиров добровольческих отрядов, Георгия Буюкли и Панайоти Фокиано. Последний разбил вражеский отряд в Делиорманском лесу, захватил орудие и спас много обреченных на гибель болгар. Глава XV Адмирал Грейг 1 «22 июля 1828 года. Флот отдал якоря на рейде Варны». Вахтенный офицер флагманского корабля «Париж» внес эти слова в шканечный журнал, когда ранним июльским утром корабли как белые лебеди появились в водах Евксиноградского залива. Лазурная вода тихого залива, золотистый песок, буйная зелень берегов привлекали взгляды офицеров и матросов и пробуждали в них желания, которые не имели ничего общего с распоряжениями адмирала Грейга. Им предстояли незамедлительные военные действия, и в заливе закипела усиленная работа. Строительство причалов, посредством которых будет осуществляться связь сухопутных сил с флотом, устройство складов и лазарета поглощали все без остатка силы матросов. Адмирал, с детства воспитанный в духе строгости и военной дисциплины, не давал себе расслабиться ни на минуту и использовал даже часы, отведенные самой природой для отдыха. Вечером он читал допоздна: изучал медицину, увлекался поэзией, следил за развитием мировой науки. Этот человек еще до прибытия к Варне приступил к энергичным действиям, которые заранее обдумал и предварительно спланировал. Когда адмирал брался за какую-то работу, ставил перед собой определенную цель, ничто не могло отклонить его от ее исполнения. Он брал на себя ответственность и не отступал. Взятие Анапы произошло с задержкой, непредвиденной в планах генерального штаба. Император торопил с отправкой флота к болгарским берегам, но адмирал не спешил. Специально посланный императором фельдъегерь вручил ему приказ, который гласил: «Вам следует незамедлительно вести флот к Варне, не заходя в Севастополь». Грейг не выполнил этот приказ и пошел в Севастополь. Быстро последовало письмо от начальника императорского штаба генерала Дибича: «Государь-император считает, — писал он, — что флот совершенно способен к дальнейшим действиям против неприятеля и приказывает приступить к блокаде Варны незамедлительно, не задерживаясь для ремонтов в Севастополе». Но мнение Грейга по этому вопросу не совпадало с мнениями Николая I и Дибича. Он продолжал выполнять ранее намеченные планы. Отвозил в Россию плененных при Анапе неприятельских солдат для того, чтобы они снова не превратились в опасную силу. Не оставил он бесхозным и взятое оружие: сотни орудий и фальконетов, тысячи сабель, ятаганов и кинжалов отменного качества. Отвел в Севастополь захваченные корабли — большие и малые, торговые и военные. Ученики адмирала — молодые офицеры — одобряли его решения и поступки, но в то же время они с болью в сердцах ожидали реакцию со стороны императора, так как всем было известно, что следует после неисполнения его приказаний. Адмирал же продолжал действовать по своему усмотрению. Нуждающихся в уходе и лечении раненных и больных матросов и егерей он разместил в госпиталях Севастополя и Николаева, а экипажи кораблей, которым предстояло участвовать в следующих сражениях, обеспечил свежими продуктами и пресной водой. На многих кораблях был поврежден такелаж, и некоторые из них имели пробоины, поэтому он занялся их ремонтом. Он не спрашивал разрешения на свои действия, а просто докладывал о них в главную штаб-квартиру. В третий раз император категорически назначил смотр флота перед Варной и сообщил дату его проведения. Адмирал, однако, не прекратил свою работу. Когда он посчитал, что флот приведен в порядок, он отправился к берегам Болгарии. Вблизи Мангалии флажным телеграфом был принят очередной приказ. Он требовал от Грейга следовать к Варне без каких бы то ни было отклонений. Каково же было изумление офицеров и в особенности князя Меншикова, когда адмирал Грейг, не обращая внимания на императорское повеление, привел флот на рейд Каварны. Князь, недоумевая от упрямства этого чудака Грейга, не удержался и спросил, на что тот рассчитывает, постоянно нарушая государеву волю. Грейг ответил, что Черноморский флот доверен ему, а не барону Дибичу или кому-нибудь другому. При разговоре с Меншиковым в синих глазах адмирала играли веселые огоньки. Они говорили: что же делать, дорогой друг, коли наше высшее руководство не имеет ни малейшего понятия в морском деле. Адмирал нуждался в солидной тыловой базе. Полевой лазарет, ремонтная мастерская, склады продовольствия и вооружения — все это было устроено в Каварне с помощью болгарского населения всего за десять дней. Болгары встречали русских матросов как долгожданных освободителей: раскрыли двери своих домов, предлагали им свои рабочие руки. Молодые люди вступали в организованные адмиралом отряды, на которые возлагались оборона города, поддержание порядка и безопасности в нем. О своих действиях Грейг регулярно докладывал в главную штаб-квартиру. Там благоразумно молчали. Обеспечив тыл, пополнив запасы продовольствия и пресной воды из источников Каварны, утром 22 июля адмирал направился к Варне. Теперь император мог назначать срок проведения смотра. Даже самые старые из матросов и офицеров не могли вспомнить, когда проходил последний императорский смотр флота. И вот теперь он должен состояться 24 июля, причем перед стенами неприятельской крепости Варна. Подготовить к смотру целый флот всего за два дня — вещь невозможная, но Черноморский флот под командованием адмирала Грейга находился в безукоризненном состоянии и был готов к смотру в любое время. Но подготовка к смотру велась: большая приборка, чистка медных и других металлических предметов, которые и без того изрядно блестели, подготовка к молебну, к торжественному обеду, репетиции духового оркестра… Матросы строили причалы старательно, не жалея сил. От того, останется ли доволен государь, зависело, перепадет ли матросам царская награда в виде лишней чарки или денежной выплаты. Только сам адмирал не тревожился предстоящим смотром. Все его мысли были заняты предстоящими действиями. Как осуществить подход к противнику, какой ход для овладения крепости сделать первым. Он решил вначале нанести по защитникам крепости ошеломляющий психологический удар. Каков он будет? Адмирал хотел дезориентировать противника, смутить, изумить… Он смотрел на военные хитрости как на тонкости военного дела, и военачальников, которые их применяли, уважал и считал, что они до совершенства овладели военным мастерством. По мнению адмирала, военная хитрость была внешним выражением богатства ума, высочайшего остроумия, и те, кто ее использовал, были отличными тактиками и находчивыми стратегами. В 1791 году адмирал Ушаков при Калиакрии нанес султанскому флоту неожиданный и сокрушительный удар. Грейг воспринял ушаковскую тактику. Именно сокрушительный удар, нанесенный с молниеносной быстротой, требовался при Варне. Но во времена Ушакова сухопутная армия возглавлялась великим полководцем Суворовым. А сегодня даже дух Суворова был изгнан из армии. Слабохарактерный главнокомандующий, окруженный дюжиной французских «специалистов», сплошь ярых роялистов, вдобавок молодой император, желающий блеснуть полководческим талантом, не имея такового — все эти люди требовали от Грейга взять Варну в кратчайший срок, имея не более десяти тысяч солдат. Подкреплений никто не обещал. Какие неожиданности преподнесет ему Варна? Насколько многочислен гарнизон крепости? И куда будут направлены основные силы турецкой армии — к Шумену или к Варне? На эти вопросы у адмирала не было ответов. Он знал одно — нельзя терять время, и первый удар должен быть сокрушительным. Прежде чем отправлять паше ультиматум, Грейг решил осмотреть крепость вблизи, показать ее командному составу флота с тем, чтобы они имели ясное представление того, что им предстоит делать. 2 Пароход «Метеор» вышел из Евксиноградского залива и направился в сторону крепости. Расположенный в глубине Варненского залива город, потонувший в зелени, огражденный внушительной стеной с бойницами, вызывал любопытство у офицеров. Солнечные лучи золотили островерхие минареты, проникали сквозь бойницы на крепостной стене, выдавая присутствие орудий. Подойдя на расстояние орудийного выстрела от крепости, пароход уменьшил ход. Командир «Метеора» капитан-лейтенант Скрябин выжидающе смотрел на адмирала, и, ко всеобщему удивлению и смущению, последовал приказ: «Полный вперед!» Пароход продолжил двигаться прежним курсом. Между крепостью и «Метеором» стояла на якорях неприятельская флотилия в полной боевой готовности. Шестнадцать боевых кораблей и множество судов, хорошо вооруженных, представляли собой надежную защиту Варны со стороны моря. Изумление турецких офицеров — командиров кораблей, крепостных артиллеристов — наверняка было не меньшим, чем русских офицеров на пароходе, который следовал, казалось, прямо в пасть волка. И те, и другие в замешательстве пытались разгадать намерения адмирала. Ни с бастионов, ни с кораблей не последовало ни одного выстрела. «Метеор» продолжал двигаться полным ходом, его паровая машина бодро громыхала, ветер наполнял паруса, увеличивая скорость судна. Пароход беспрепятственно пересек залив от одного края к другому, повернул и последовал к Евксинограду. Адмирал понимал огромное удивление своих офицеров, вызванное этой дерзкой вылазкой. Позднее на совещании, которое он созвал для обсуждения предстоящих действий, он сказал, что хотел подтвердить свои сомнения относительно характера противника. Он, конечно, шутил, но в его шутке содержалось немало истины. — Наш противник силен и, несомненно, храбр, но имеет склонность к умствованию. Эта черта характера мешает принимать быстрые решительные действия. Ну, и я рассчитывал на нашу новую технику. Дело в том, господа, что машина не зависит от капризов ветра. Несомненно, будущее за пароходами. Младшие офицеры восприняли эту рискованную вылазку как урок, данный им адмиралом. Старшие же чины посчитали ее авантюрой. По их мнению, турецкие корабли могли окружить и легко пленить русский пароход, одним ударом ликвидируя все командование флотом. Может, Грейг и прав в своих рассуждениях, но поблагодарим бога, что не случилось худшего — так думали многие высшие офицеры. В тот же день, когда Черноморский флот появился перед Варной, усиленный сухопутный отряд, теперь под командой Меншикова, спустился с горного села Дервент и занял позиции перед крепостью. Солдаты начали строить редуты северо-восточнее стен на расстоянии примерно в тысячу шагов. Там находились, протянувшись от берега в глубь суши, первый и второй бастионы. Их орудия засыпали огнем русские позиции. Северные ворота крепости открылись и выпустили наружу конные отряды Юсуф-паши. Они ринулись на укрепления, пытаясь разогнать их строителей. В ответ русские полевые орудия открыли заградительный огонь и вынудили турецкую конницу вернуться в стены крепости. После всех этих событий — прибытие сухопутного отряда, первая успешная стычка с противником, дерзкая вылазка на пароходе — адмирал решил, что пришло время ставить ультиматум. В уютной адмиральской каюте обсуждали текст ультиматума, который будет вручен паше через час. — Читайте, Иван Викторович, — предложил Грейг дипломату Ботьянову. — Слушаю… продолжайте… пока все верно… — Крепость, находящуюся под вашим командованием, — продолжал Ботьянов, — ожидает такая же участь, как и прочие крепости, которые не смогли остановить продвижения русских войск. Всякое сопротивление вашей стороны против наших превосходящих сил будет не только совершенно бесполезным, но и приведет к потере жизней многих храбрых воинов. Желая избежать излишнего кровопролития, хочу предложить Вашему превосходительству наиболее честные и выгодные условия, если Вы решите капитулировать. Если же Вы вынудите меня начать осаду Вашей крепости, то условия капитуляции уже не будут столь выгодными для вас. В ожидании Вашего скорого ответа, С искренним уважением Вашего превосходительства, Адмирал Грейг — Хорошо. Коротко и ясно, — сказал адмирал. Он принял документ из рук дипломата, отнес его к своему бюро, подписал и с усмешкой вернул Ботьянову. Усмехался он своему дерзкому вызову, так как если говорить о превосходящих силах, то именно паша был тем, кто располагал таковыми. Но у адмирала имелось другое превосходство: твердый дух и героизм русских воинов. На них рассчитывал, на них надеялся он в предстоящей неравной схватке. Глава XVI Юсуф-паша готовит ловушку Старый дом Арнаутов весь трясся при каждом орудийном выстреле. Осколки гранат падали на крышу и ломали черепицу. Огонь орудий русских кораблей и полевых батарей велся по крепости непрерывно от восхода до захода солнца. Вечерело, а стрельба не прекращалась. Канонада ненадолго затихала, как будто орудиям требовалась передышка, и потом возобновлялась с новой силой. Земля тряслась, гул и грохот болезненно били по ушам людей, прятавшихся в глубоком погребе дома Арнаутов. Глинобитный дом старого Арнаута, на вид непрочный, стоял на фундаменте глубоко врытых огромных каменных блоков. Никто не знал их происхождения. Строители наткнулись на них, изумились искусству старых мастеров и использовали их для фундамента нового дома. И между блоками получился просторный, глубокий и прохладный погреб. Сейчас в нем при свете сальной свечи напряженно пережидали обстрел те, что остались от семьи Арнаутов. Старый Арнаут то и дело беспокойно вскакивал с места, мелкими быстрыми шажками поднимался по каменным ступеням и выглядывал наружу. Катерина, больная дочь Кормщика, дрожала от холода и прикрывала слабые плечи домотканым шерстяным одеялом. В свете свечи ее лицо уподоблялось лику святой Марины, перед иконой которой она часто ставила свечи в небольшой церквушке Св. Марины. Неизвестный иконописец изобразил ее с большими печальными глазами, а глаза Катерины, которые обычно выглядели испуганными и печальными, сейчас были наполнены напряженным ожиданием. В них не было ни страха, ни печали. Внуки Арнаута тоже молчаливо слушали канонаду. Сосредоточенно прислушивался орудийному грохоту и Атанас, старший внук. Со времени злосчастной помолвки, которая в одночасье превратилась в похороны, юноша изменился неузнаваемо, он как будто возмужал. Его так же сильно влекло к учению, к книжности, но та задумчивость, отрешенность от мира, как будто для него ничего не существовало кроме книг и ученья, переменилась в нечто иное. Пережив настоящее, осознав его, этот молодой муж ничем не напоминал того испуганного новобрачного. И еще один человек, сидевший рядом с ним, сильно изменился. Рада. Старый отец капитана Николы вскоре последовал за сыном, и Рада осталась совсем одна. Пауна взяла ее к себе. — Они не знают, что бьют по нашему кварталу. Не знают, где пороховые склады, где казармы. Туда надо бить, туда! — произнесла Рада. — Атанас, напиши об этом, укажи точно, где что находится. — Пусть бьют! Дома построим, лишь бы поскорее приходили, чтобы не длилось это долго, — вздохнула Пауна. Она оставалась все такой же, сильной и ловкой, как прежде. — А если разрушат все дома, куда же мы пойдем? — спросил Васильчо. — Найдется куда, — ответил дед, — не беспокойся. А те подземелья на что? Здоровые, глубокие, просторные… Три квартала вместят. — А кто в них жил? — не успокаивался мальчик. — А я знаю? — пожал плечами Арнаут. — Об этом нигде не написано. — Когда пойдете, возьмите меня с собой, — посмотрел мальчик на деда умоляющим взглядом. — Помолчи уже, — накинулась на него Пауна. — Если бы я не нашел ту дыру, то куда бы пошел бачо Атанас? — голос Васильчо затрепетал от обиды. — Ты, ты, внучок… еще сходишь. Мы отправим твоего брата, а на встречу ты сопроводишь меня, будешь светить. Там такая темнота, куча всяческих лазов, тоннелей — заблудиться ничего не стоит…