Или позже, когда она покинула семейное гнездо, чтобы обосноваться в Лондоне, и слишком редко общалась с ними, исключив из своей жизни? Какой смысл не замечать очевидного? Франсуа прекрасно знал, что именно их разлучило. Однако он старался об этом не думать из опасения, что станет изводить себя упреками, которые больше не имели никакого значения. Будто все еще вел спор с Матильдой о давно прошедших событиях, которые в свое время казались такими значительными. Франсуа сердился, что не может выкинуть их из головы, что остается в плену мелочных и жестоких мыслей, которые, в конце концов, ему самому портят характер. Два года назад, когда умер ее дед — отец Матильды, с которым она была близка, — Камилла приехала к ним, чтобы присутствовать на похоронах. Полностью одетая в черное, с искаженным от горя лицом, она долго сжимала родителей в объятиях. Но Франсуа увидел в этом всего лишь поведение, приличествующее случаю. Сидя в церкви, в первом ряду между Матильдой и дочерью, он все время думал: «Если бы сейчас в гробу лежал я, стала бы она так же плакать?» После похорон они начали поговаривать о том. чтобы на несколько дней приехать в Лондон повидать ее, но поездка так и не состоялась. Разделяющий их ров продолжал углубляться. Франсуа направился по лишенной поручней лестнице, которая вела в мансарду. Матильда была права. Пятно на панели скошенной стены сделалось еще длиннее. Вся его поверхность была усеяна крохотными пузырьками отставшей краски, на которых выступили капли воды. Ему даже показалось, что он видит трещину, протянувшуюся от одной стороны пятна к другому. От ветра с дождем занавески явственно шевелились. Не заметив этого, Франсуа прошелся по луже, которая натекла на плохо уложенный пол. За неимением лучшего он взял банку из-под краски и поставил ее точно под сырым пятном. Почти сразу же две капли сорвались с потолка и разбились о ее дно. Франсуа не стал задерживаться в пристройке. Закрыв дверь на ключ, чтобы скрыть там глубоко личные мысли, он снова вышел под дождь. Оставшаяся часть дня прошла безо всяких неожиданностей. Они провели ее в гостиной: Матильда просматривала счета из своей галереи, устроив себе день бухгалтерского учета, Франсуа же закончил чтение и написал своему собрату восторженное письмо, которое польстит его самолюбию. На самом деле, сидя за своим бюро и уставившись в пустоту, он не переставал думать о Камилле. 3 По средам у него был еженедельный сеанс у массажистки. Из-за происшествия в городе Матильда не захотела отпускать его одного. Франсуа не стал настаивать. Ему было назначено на 9:30. Получасовой сеанс, перед которым они успевали заехать на станцию техобслуживания поменять шины. На въезде в Кемперле Франсуа взглядом поискал на другой стороне дороги того странного парня, но там никого не было. Без сомнения, было еще слишком рано. Если только он не поменял место, окончательно отказавшись изображать из себя журавля, поджидая предполагаемых клиентов. Без особой причины Франсуа ощутил легкое разочарование. Матильда заметила, как он украдкой бросил взгляд в сторону, но не сказала ни слова. Кабинет массажистки выходил на большую квадратную башню Нотр Дам де ль Ассомпсьон. В свое первое посещение Франсуа вошел туда, пятясь задом. Первые пятьдесят лет своей жизни он был на удивление здоровым человеком. Никаких переломов, никаких госпитализаций. За всю свою карьеру он не мог вспомнить ни одного дня, проведенного на больничном. А затем целыми месяцами, будто оплачивая все разом, он был привязан к больнице: регулярные посещения, послеоперационные консультации, томографы, МРТ, анализы крови… Восстановительные сеансы, которые стали новым оскорблением его личной неприкосновенности, новым признаком упадка. Однако очень быстро Лоренс — с самого начала она настояла, чтобы ее звали по фамилии, и сама обращалась к нему не иначе, как «месье Вассер», — смогла быстро привести его в порядок. Он всегда думал о ней с теплотой. Молодая женщина примерно тридцати лет, с красивым тонким лицом, наделенная столь наивной чистотой, что можно было подумать, будто она сошла с картины кого-нибудь из прерафаэлитов[4]. «Современная Беатриче» — вот какие мысли появлялись при взгляде на нее. Голос ее был таким же мягким, как и движения, и она могла, подобно тому, как птицелов заманивает в западню свою добычу, задобрить и приручить его ослабевшее тело. Во время сеансов они говорили обо всем и ни о чем с легкостью и безразличием, которые возвращали ему душевное равновесие. У парикмахера или дантиста Франсуа избегал посторонних разговоров, которыми из вежливости заполняют паузы. Она же, несомненно, знала все о постигшем его несчастье. Впрочем, ему было бы трудновато скрыть от нее шрамы на своем теле: первый на левом бедре — пуля прошла на расстоянии двух пальцев от артерии, — другой в конце наружной косой мышцы. Лоренс была замужем за лейтенантом жандармерии из бригады Кемперле. Один раз Франсуа столкнулся с ним в приемной, где посетители ожидали своей очереди: крупный парень внушительного вида — широкие плечи, мощная шея. Такой должен весить не меньше сотни килограммов. Насколько Франсуа мог судить, вместе они составляли счастливую пару, но он подозревал, что Лоренс не может иметь детей. Откуда у него возникла эта мысль? Без сомнения, потому, что все их разговоры неизменно соскальзывали на тему материнства и воспитания. Франсуа доставляло удовольствие говорить с ней о Камилле. Он связывал воедино забавные случаи из ее детства, представлял в юмористическом шутливом виде ее подростковый бунт, стараясь под видом родительской доброжелательности скрыть их неблагополучные отношения. — Начнем с наших обычных упражнений, месье Вассер. Франсуа был растянут на массажном столе. Собрав всю свою храбрость, он приподнял левую ногу, стараясь вытянуть ее как можно дальше, в то время как Лоренс давила на нее сверху, чтобы заставить работать. Даже научившись во время этих сеансов терпеть боль, он так и не смог удерживаться, чтобы не гримасничать. — Сегодня у вас озабоченный вид. С вами все хорошо? Он попытался расслабиться. — С ногой уже лучше. Из-за всех лекарств, которые врачи мне выписали, я чувствую себя лошадью, которую пичкают стероидами перед тем, как кому-нибудь втюхать. Улыбка Лоренс открыла ряд прекрасных белых зубов. — С вашей ногой все понятно. А как вы сами? — Да так, ковыляю потихоньку. В последнее время я стал замечать, что время течет слишком медленно. Мы с Матильдой начинаем напоминать двух отшельников… — Теперь постарайтесь согнуть ногу и прижать к корпусу. Вы подумали о том, что я вам говорила? Уже не первый раз Лоренс пыталась уговорить его регулярно посещать консультации психолога. Но он уже попробовал это в больнице скорой помощи и не имел ни малейшего желания повторять такой опыт. Единственным результатом оказалось то, что он узнал о своей принадлежности к числу «первичных жертв», которые обнаруживают симптомы «острого посттравматического стресса». Предстать перед медкомиссией, которая неизменно продлевала его пребывание в лечебном учреждении, и так стало для него достаточным испытанием. Кончиком указательного пальца он постучал себя по черепу. — Мне не настолько хочется, чтобы невесть кто совал туда свой нос. Известно, как это начинается, но кто знает, чем закончится. Вам известно, что Юнг говорил о психоанализе? Она подняла брови и покачала головой. — «Он заканчивается только с разорением пациента». — Вам не кажется, что вы немного преувеличиваете? Я не говорю, чтобы вы провели всю жизнь на кушетке доктора Фрейда. Всего лишь пройти курс психотерапии. Я могу вам посоветовать кого-нибудь. — Я об этом подумаю… Она состроила мнимо сердитую гримасу. — Не верю ни одному слову. У меня такое впечатление, что вы категорически отказываетесь. Внимание: я могла бы сделать вам очень больно, если бы хотела. Она чуть сильнее надавила руками на его ногу. — Не сомневаюсь в этом. За столь прекрасным лицом может скрываться душа садистки. Впрочем, что Фрейд говорил о садизме? — Ну же, месье Вассер, чуть больше стойкости, пожалуйста! — Это вы первая начали… Я выгляжу старым ворчуном, но у меня есть еще порох в пороховницах. — Вы не старый и не ворчун. Не будьте так самокритичны. Лоренс отошла от массажного стола и убрала со лба непокорную прядь волос. — А теперь вставайте. Вы должны попытаться согнуть ноги, опустившись как можно ниже. — Сжальтесь, только не это! В прошлый раз была просто мука мученическая. Он с трудом выпрямился. — Знаю, но это необходимо, если вы снова хотите обрести тело атлета. Он принял вертикальное положение, будто гимнаст, который готовится выполнить серию акробатических фигур на тонкой подстилке, затем немного согнул колени. Его тело тотчас же напряглось, дрожь вместе с болью пробежала от левой ноги ко всем остальным частям тела. — Вот, очень хорошо. Ниже… еще чуть ниже… Вы должны достигнуть того, чтобы дотронуться руками до пола. Он попытался абстрагироваться от своего тела и представить себе это упражнение как нечто привычное и даже немного скучное. — А ваша жена, как она на все это смотрит? Лоренс столкнулась с Матильдой во время одного из его первых посещений. Затем она никогда не упускала случая похвалить ее красоту и утонченность. — Из нас двоих Матильда сильнее. Это женщина, которую несчастья не в состоянии устрашить. Во время их сеансов Лоренс всегда переводила разговор на него самого или его близких. Без сомнения, это было средством отвлечь его внимание и заставить забыть о физических усилиях. — Она не очень скучает по работе? — Возможно, но она не жалуется. К счастью, у нее прекрасная компаньонка, которая заправляет делами в галерее. Вообще-то я предлагал жене проводить два или три дня в неделю в Париже, но она не хочет оставлять меня одного. Понятия не имею, чего она боится. И что со мной, в конце концов, может произойти? — Она любит вас и заботится, это естественно. В некотором смысле она тоже оказалась жертвой того несчастья, которое вас затронуло. «Вторичная жертва», — усмехнулся про себя Франсуа, вспомнив гнетущую терминологию психологов из «Скорой помощи». — Во всей этой истории есть и положительный момент: она снова занялась живописью. — Я думала, она только продает картины, написанные другими. — Она и раньше писала картины, но это было очень давно… — А что она рисует? — Ну, вам это, наверно, покажется смешным… Цветы. — Почему это должно мне показаться смешным? — Потому что люди, которые рисуют цветы, как правило, делают кучу всякой мазни. Но работы Матильды очень хороши и оригинальны. Она пишет наши кусты шиповника за домом. Из этого у нее получаются почти абстрактные картины.