Он увидел, что незнакомец внимательно разглядывает спущенную шину. — Смотрите, резина вдрызг порвана. Не знаю, что с вами такое произошло, но этому колесу здорово досталось. — В самом деле. И правда, нет ничего банальнее, чем поменять колесо. Стоя почти в метре от молодого человека, Франсуа тем не менее смотрел на него будто загипнотизированный: он ощущал такую же неполноценность, как в присутствии Ле Бри, то же чувство унижения, которое вызывают те, кто умеет работать своими руками. По непонятной иронии судьбы, дождь прекратился именно в то мгновение, когда сломанное колесо оказалось в багажнике. — Вот и все. Эти несколько слов незнакомец произнес безразличным тоном; в его голосе не слышалось ни похвальбы, ни намека на то, что он бы с удовольствием принял вознаграждение за оказанную услугу. И что теперь делать? Просто поблагодарить? Заплатить? Франсуа предпочел бы, чтобы тот озвучил ему расценки, или как оно там называется. «Был счастлив оказать вам услугу!» И так как тот все еще молча стоял, покачивая руками, и, скорее всего, не намеревался положить конец все возрастающей неловкости, Франсуа вынул бумажник. К несчастью, он потратил почти всю свою наличность, делая покупки, и у него оставалось только две купюры по 5 евро. Пустяковая сумма по сравнению с тем, во сколько бы обошлись услуги аварийной службы… — Возьмите, это вам. При виде купюр с портретом принцессы Европы на лице незнакомца появилось нечто вроде отвращения. Его лицо все еще было скрыто капюшоном, и, даже стоя напротив него, Франсуа не мог толком разглядеть, какого цвета у него волосы. Но зато у него была возможность увидеть его глаза глубокого черного цвета, обрамленные длинными, почти женскими ресницами. — Нет, не надо. Его обидело то, что в ответ на помощь от всей души ему предложили деньги, или то, что сумма оказалась такой скромной? В обоих случаях Франсуа поступил не самым тактичным образом. — «Человек на все»… Ведь это написано на вашей табличке? Всякая работа заслуживает вознаграждения. Незнакомец изумленно вытаращил глаза: можно подумать, что он в первый раз в жизни слышал такое высказывание. Казалось, он некоторое время колебался, затем на мгновение отвел взгляд, после чего схватил деньги с поспешностью, являющей собой резкий контраст с его первоначальным отказом. И он даже не поблагодарил. — Как вас зовут? Франсуа никогда не был особенно общительным. Он, как правило, старался скорее закончить разговор с незнакомым человеком, даже самым лучшим. Но этот парень его заинтриговал. — Людовик, — пробормотал тот. — Ну что же, спасибо, Людовик. Вы местный? — Нет, не совсем. — Вам, должно быть, нелегко, особенно в такую погоду. Думаю, клиенты попадаются не так часто. — …выпутываюсь. Он говорил, проглатывая слова. Было невозможно не заметить, что этот разговор сильно смущает молодого человека и ему до смерти хочется оборвать его. Тем не менее Франсуа продлил его мучения: — Я видел вас вчера, проезжая мимо. Вы весь день остаетесь на одном и том же месте? — Да, когда не работаю. Он бросил быстрый взгляд сначала направо, затем налево, будто напуганная птица, охраняющая свое гнездо. — Надо мне вас покинуть. Но его поза явно противоречила его словам. Поворачиваясь спиной, чтобы вернуться на свой пост, незнакомец издал еле слышное бормотание, будто обращаясь к воображаемому собеседнику, хотя на самом деле эти слова предназначались именно Франсуа: — …на вашем месте я бы проверил давление в шинах… * * * — Говоришь, ты вчера уже видел его на том же самом месте? Матильда повесила пальто Франсуа сушиться на спинку стула возле батареи в гостиной. Было тепло, даже слишком для того, кто только что пришел с улицы. — Точно. Просто удача, что он тогда там оказался! — Ты вел себя не слишком доверчиво? — С чего бы мне быть слишком доверчивым? У меня была поломка, он мне помог, вот и все. — Тебе не следовало ехать в такую погоду, — настаивала она. — Когда я выезжал, с неба упало всего-то три капли. Франсуа попытался сменить тему разговора: — Надо будет съездить в гараж, чтобы сменили шины. Я остановился на станции техобслуживания проверить в них давление. — А почта, как там все прошло? — Я сделал все необходимое… Он предпочел не упоминать, что всем кажется смешной их проблема с письмами, попадающими не в тот ящик. Пройдя через всю комнату, Матильда взяла с секретера бандероль с какими-то бумагами и протянула ее Франсуа: — На этот раз почтальон пришел куда следует. Это, должно быть, твоя книга. Его книга? Ему было достаточно увидеть логотип издателя на оборотной стороне, чтобы вспомнить о своем участии в конкурсе на замещение должности преподавателя истории. «Под руководством Франсуа Вассера» — значилось на упаковке. В давно прошедший период жизни он бы с нетерпением перечитал свою статью, чтобы выловить опечатки или посокрушаться над слишком неясными формулировками. Но сегодня ему было достаточно лишь рассеянно пролистать том. Разбивка на страницы неточная, шрифт мелкий, полиграфическое качество весьма посредственное. Все это было сделано, чтобы уменьшить себестоимость издания. Неудивительно, учитывая более чем скромную читательскую аудиторию, которую могла бы заинтересовать литература такого жанра. — Тебе нравится? Он с воодушевлением закивал головой: — Могло быть и хуже. Матильда давно привыкла, что он постоянно недоволен. Даже несмотря на то, что она ни разу его не упрекнула, Франсуа был уверен, что его стремление к совершенству когда-нибудь превратится в не самую приятную черту характера. — Кстати, я только что вернулась из пристройки: пятно еще увеличилось. Загнув угол страницы со своей статьей, чтобы перечитать ее позже, он снова повернулся к Матильде. — Со вчерашнего дня? — Полагаю, протечка серьезнее, чем мы думали. Когда Вассеры, поселившись здесь, начали восстанавливать и приводить в порядок свои новые владения, они сочли, что здесь слишком просторно. Площадь дома, вмещавшего в себя четыре комнаты, две ванные, библиотеку, прачечную и прекрасный погреб со сводчатым потолком, куда Франсуа поместил запасы вина, была около двухсот квадратных метров. Ко всему этому прилагался еще бывший свинарник, который служил Матильде мастерской, и примыкавшая к нему пристройка примерно в пятьдесят квадратных метров, где они хотели обустроить полностью независимую «квартиру». Но они бросили эту затею на середине, убедившись, что «квартира» никогда не сыграет роль, которая ей предназначалась. — Поскольку я и так уже промок, пойду туда прямо сейчас. — Это настолько срочно? — испытующе спросила Матильда. — Предпочитаю самостоятельно установить размеры ущерба. Снаружи дождевая вода разлилась по гравию множеством крохотных лужиц, которые образовали нечто вроде миниатюрного пейзажа. Франсуа прошел вдоль фасада дома, чтобы спрятаться от дождя под кровельным желобом. В пристройке, где царил ледяной холод, еще пахло гипсом и клеем. Можно было подумать, что рабочие, делавшие ремонт, только что ушли. Банки с краской, которая так и не пригодилась, были сложены у стены того, чему предстояло стать летней кухней. Франсуа редко заходил в эту пристройку и всегда один, чаще всего воспользовавшись отсутствием Матильды. Эта незаконченная квартира, оставленная в запустении, должна была стать чем-то вроде уютного гнездышка для их дочери и маленьких членов ее семьи во время летних каникул или импровизированных уик-эндов. В саду они играли бы с внуками в крикет, бадминтон или те игры, от которых детишки никогда не утомляются. Они бы гуляли по тропинкам Утеса Дьявола, проводили бы прекрасные дни на пляже Гранд Сабль. «Ах, Камилла, моя маленькая Камилла…» Франсуа сделал из этой квартиры чистый холст, на котором запечатлевал все счастливые мгновения, проведенные с дочерью. В некоторые из дней он ловил себя на том, что представляет себе, будто эта квартира окончательно отделана и вся усеяна детскими игрушками, под которые и делалось внутреннее убранство — в тех цветах, которые понравились бы Камилле. В другие разы он, напротив, неподвижно сидел на стуле, пытаясь понять, что же у них когда-то пошло не так. — Историк, — часто говорил Франсуа своим студентам, — всегда должен стараться отличать видимые причины какого-либо события от истинных. Покушение в Сараеве развязало Первую мировую войну, но не было ее глубинным поводом. Тот же самый принцип можно применить к частной жизни каждого — в этом Франсуа был убежден. Когда же началось то, что привело к таким скверным последствиям в отношениях с Камиллой? С детства? Разве они не лелеяли ее, не защищали? Они не могли на нее надышаться — на единственного ребенка, который мог у них быть, не давая себе отчета, что такая безграничная любовь может пробудить в ней самые худшие из качеств. Подростком — из-за знакомств, которые они с Матильдой считали неуместными, или из-за несбыточных замыслов. Камилла вдруг захотела стать профессиональной танцовщицей, но у нее для этого не было ни физических данных, ни умения. Тогда они надавили родительским авторитетом и заставили ее поступить в подготовительный класс, где она была очень несчастна. Может быть, все началось именно тогда?