Насколько добросовестно, но в то же время чисто механически он выполнил все подготовительные работы, настолько это новое предприятие вызвало у него какое-то ребяческое воодушевление. Франсуа будет потом долго вспоминать его долговязую фигуру — вот он склонился над столом в гостиной, нервно царапая на листе бумаги список необходимых предметов, а вот широкими беспорядочными движениями дает технические пояснения продавцам в магазине. До сих пор не особенно разговорчивый, теперь Людовик говорил без умолку. Несмотря на то что расположение комнат и общая планировка были решены уже давно, он хотел знать мнение Франсуа и Матильды относительно множества деталей, о которых те никогда не думали. Какими должны быть перила на лестнице, покрытия для полов, расположение бара в кухне, на какую высоту класть плитку в ванной и какие там вешать светильники… — Обо всем надо подумать, — сказал он, изучая план пристройки, который они извлекли из картонной папки. Даже Матильда, у которой до этого были четкие представления о материалах и отделке, казалась немного растерянной. У нее имелось единственное требование: чтобы одна из двух комнат была выкрашена в фиолетовый или сиреневый цвет — ее любимые. Все шло быстро, слишком быстро; точно так же, как когда-то произошло с домом. Посетив его из обычного любопытства, несколько часов спустя они уже были готовы его купить. Когда в руках Франсуа оказался длинный список — буквально усеянный громадным количеством орфографических ошибок: судя по всему, Людовик писал так, как слышал, — сначала он было перепугался, но затем почувствовал, что и его охватило воодушевление, благодаря которому каждый из их дней мог заиграть яркими красками. Сколько должны продлиться работы, никто заранее не обговаривал. Людовик по-прежнему предпочитал почасовую оплату, о которой они когда-то договорились. Ссориться с ним было бесполезно, особенно учитывая множество его умений, к которым они уже привыкли. — Если вас что-то не устраивает, можете все это прекратить, — смеясь, сказал он. Это был первый раз, когда Вассеры увидели, как он смеется. Следующее утро они провели за необходимыми покупками. Людовик прекрасно знал, что купить, и с обескураживающей легкостью ориентировался в запутанных магазинных рядах. Матильда и Франсуа отметили, что цены для него очень важны, как если бы по счетам платил он сам. Он сравнивал каждую марку и нередко обращал внимание на разницу в цене, не превышающую нескольких сантимов. «Незачем тратить деньги понапрасну, этот клей будет достаточно хорош для нас». В тот день они купили только малогабаритные предметы, которые Людовик сначала перечислял, а потом последовательно вычеркивал из списка: гайки, кольца для труб, кронштейны, зубчатое долото, рулоны герметика… На парковке Людовик разбежался, прыгнул на тележку и проехал десяток метров, испуская индейские боевые кличи. Вассеры с улыбкой переглянулись. В тот же день начались работы. Людовик хотел начать с ванной комнаты, так как, по его мнению, именно с ней предстояло больше всего хлопот. Так и не установленные душ и раковина были сложены в углу. Сначала Людовик соединил между собой трубы из сшитого полиэтилена — именно от своего работника Франсуа и узнал этот термин. Они с Матильдой решили, что дадут ему возможность работать самому, не отрывая каждую минуту. К 16 часам, заметив, что он ни разу не вышел во двор, чтобы выкурить сигарету, Франсуа поднялся к нему. Скорчившись, Людовик прилаживал душевую кабину в углу ванной комнаты. — Может быть, вам помочь? — Нет, я справляюсь. Тем более с вашей ногой… Комната совершенно изменилась. Водопроводных труб было больше не видно: они были закрыты кожухом и встроены в перегородку. — Не хотите сделать перерыв и что-нибудь выпить с нами? Не поднимая головы, Людовик указал пальцем на бутылку воды, которую ему дала Матильда. — У меня есть все, что нужно. Я лучше продолжу. — Вы уверены, что у вас есть все необходимое? На этот раз никакого ответа не последовало. Людовик был настолько погружен в свою работу, что Франсуа решил, что тот его вообще не услышал. К 18 часам, когда Франсуа прибирался у себя в кабинете, а Матильда читала в гостиной, они услышали, как фургон трогается с места. Поспешив к окну, Франсуа едва успел заметить, как машина исчезает в сумерках. Чтобы появиться в кабинете, Матильде понадобилось не больше минуты. — Куда это он поехал? Опустив занавеску, Франсуа развел руками в знак полнейшего непонимания. — Абсолютно без понятия. Может быть, ему чего-то не хватило… С недоумением посмотрев на часы, она озабоченно произнесла: — Но уже седьмой час, он не мог снова поехать в магазин! — Возможно, у него какие-то другие дела. — Уехать вот так, даже не сказав нам «до свидания»? — Ну что мне тебе об этом сказать? Он не должен перед нами отчитываться… Они продолжали его ждать. Прошли минуты, а затем и часы. Вечером он так и не вернулся. 9 На следующее утро, в то же время, как и в предыдущие дни, Людовик потягивал свой кофе в кухне. Он устраивал себе перерывы между глотками, быстро вращая на блюдце чашечку из голубого фарфора. Матильда смотрела на чашечку так, будто та была здесь центром тяжести, опасаясь, как бы Людовик ее нечаянно не разбил таким обращением. Вассеры не сделали ему никакого замечания за странное поведение вчера вечером. Напротив, Матильда похвалила его за уже сделанную работу. Он вежливо поблагодарил, но снова сделался молчаливым. Когда он снова принялся за работу, не было еще и 8:15. Людовик объяснил, что в течение дня ему обязательно нужно кое-что купить. Франсуа дал ему чек с датой и подписью, попросив тщательно сохранить все накладные. «Для моих расчетов», — добавил он, опасаясь, как бы тот не решил, что ему не доверяют. Затем они видели Людовика только во время курительных перерывов. Что касается Матильды, большую часть времени она провела в мастерской, где приступила к первой картине, которая должна была стать частью большой серии. Там можно было увидеть нескладный мужской силуэт на сине-голубом фоне. Это было нечто среднее между фигуративизмом[7] и абстрактной живописью, но разительно отличалось от всего, что Матильд делала до этого. Матильда позволяла Франсуа смотреть на свои работы, даже когда те не были еще закончены. Он неплохо разбирался в живописи, а она жаждала его советов. Всю предыдущую жизнь она судила работы других, что развило в ней требовательность, зачастую достаточно суровую. Матильда хорошо знала пределы своего мастерства и ненавидела заниматься дилетантством. — Что ты об этом думаешь? Он подошел к мольберту, чтобы как следует разглядеть все подробности: сине-голубой цвет, который издали казался ему однородным, на самом деле был составлен из бесконечного множества оттенков, а центральная фигура оказалась состоящей из множества серых штрихов, которые смешивались друг с другом, будто нити в клубке шерсти. — Хорошо. Очень хорошо. — Ты это говоришь не для того, чтобы доставить мне удовольствие? — А разве я тебе когда-нибудь лгал? — Да, вначале. Что бы я ни сделала, ты говорил мне одни и те же комплименты. — Но это было вначале. Разве я не проявил объективность по поводу твоей цветовой гаммы? Матильда улыбнулась. — Верно. «Прекрасные полотна, написанные в духе импрессионизма… и с опозданием больше чем на столетие». — Вот видишь. Франсуа провел пальцем в воздухе, будто обрисовывая контур силуэта. — Эта картина… как бы тебе сказать… она тревожит. — Тревожит? — Да, она вызывает некоторое беспокойство. Невозможно понять: этот человек стоит лицом или спиной. — Это сделано нарочно. — Как раз в этом я сомневаюсь. Франсуа приложил палец к губам, не решаясь дальше развивать эту тему. — И потом, этот силуэт… — Что? — Ну, он… даже не знаю, просто вылитый Людовик. Матильда пожала плечами, как если бы он сейчас сказал полнейшую глупость. — Что за мысль? Откуда ты ее вообще выкопал? — У меня возникло такое впечатление. Кто знает? Может быть, ты, сама того не осознавая, им вдохновляешься? В полдень Людовик не захотел с ними обедать. Он предпочел работать дальше. Матильда приготовила ему объемистый сэндвич с цыпленком, к которому прилагались сладкий пирог и бутылка пива; чтобы доставить ему удовольствие, она купила несколько упаковок. Весь оставшийся день Людовик работал без перерыва.