Из дневника С. И. Казанкова …Маяк Грин-Пойнт – самый старый на всём побережье Капской колонии. Возводить его начали после того, как в 1820 году всего в полутора кабельтовых от берега погиб на скалах пакетбот «Африка» с двадцатью девятью людьми на борту. Маяк представляет собой квадратную башню, сложенную из тёсаного камня на извёстке. Фонарь, питаемый кашалотовым маслом, впервые вспыхнул спустя четыре года после начала строительства, что обошлось британской казне в полновесные 6420 фунтов стерлингов. Деньги немалые – но уцелевшие суда и спасённые человеческие жизни, право же, того стоят. Маяк стоит на мысе, выступающем в океан немного южнее гавани Кейптауна, и его свет виден в хорошую погоду на расстоянии в семь морских миль. Для нередких в этих местах туманов предназначается паровой гудок – достаточно передовое на момент строительства маяка техническое устройство. Коварный план, составленный капитан-лейтенантом Лестовским при моём живейшем участии, был следующим. Сначала в гавань входит «Жемчужина Клайда». Команда китобойца, за исключением шкипера и марсового Оглоблина, заменена нашими людьми. На палубе свалено всё дерево, всё тряпьё, которое удалось найти на судне – доски, бочарные клёпки, запасные реи и мачты, порубленные топорами вельботы, чехлы, паруса, просмоленные канаты – и всё обильно полито китовым жиром. Часть оставшихся бочек также поданы на палубу и раскупорены. Лишь пара десятков бочонков с лучшим кашалотовым маслом и спермацетом перегружено на «Москву» – вдруг да и пригодится? Итак, «Жемчужина» под управлением шкипера Скигинса и под неусыпным надзором старшего офицера «Москвы» бросает якорь в гавани – с таким расчётом, чтобы оказаться с на-ветра от стоящих в гавани посудин её величества королевы Виктории. Их четыре: деревянный винтовой шлюп «Спэрроу», два военных транспорта и главный козырь, новенький фрегат «Чемпион», брат-близнец нашего знакомца «Комюса». Вот с ним нам связываться никак нельзя – раскатает, как Бог черепаху. Для того чтобы уберечься от его пушек, как раз и устроено безобразие на палубе несчастной «Жемчужины». Ровно в полночь мы, убедившись предварительно, что ветер не изменился и по-прежнему дует в сторону стоянки британских военных судов, должны зажечь китовый жир. После чего – обрубить якорный канат и поскорее убираться с обречённого судна на шлюпках. «Москва» же, ожидающая несколькими милями мористее, должна, заметив зарево пожара, подойти как можно ближе к башне маяка (ирония: его же свет поможет нам избежать посадки на скалы!). После чего развалим её по камешку огнём орудий, за что отвечает старший артиллерийский офицер, то есть ваш покорный слуга. Расчёт на то, что маслянисто-чёрный дым, затянувший гавань, как и дрейфующий прямиком на «Чемпиона» и полыхающий от носа до кормы китобоец, создадут на рейде изрядную неразбериху. Англичане, разумеется, кинутся тушить этот «брандер» – но справиться с огнём, охватившим насквозь пропитанное жиром деревянное судно, не так-то просто. Пока они будут соображать, что к чему, пока справятся с угрозой, пока разведут пары, «Москва» будет уже далеко. Ходкостью она не уступает «Чемпиону», а куда направляется – сие англичанам неведомо. Так что наша затея, как и её продолжение, пожалуй, имеет все шансы на успех… Южная Атлантика, мыс Доброй Надежды, траверс маяка Грин-Пойнт …сентября 1878 г. Шестидюймовая бомба ударила в пристройку у подножия маяка. Следующая угодила в его верхушку, уничтожив фонарный павильон и вырвав большой кусок каменного парапета. Серёжа Казанков махнул рукой, приказывая остановить стрельбу – пусть пыль и дым, поднятые взрывами, немного осядут. Чего попусту разбрасывать снаряды? – Ну как там, в гавани, Пётр Леонидович? – спросил он старшего офицера. Тот стоял рядом на мостике, и от его перемазанного копотью кителя пронзительно несло горелым китовым жиром. – Полнейшая неразбериха! Сначала «Жемчужину» снесло на британский шлюп. Тот загорелся, вахтенные тушить не стали, как были, в исподнем, попрыгали в воду. Мы совсем чуть-чуть на вёслах отошли и отличнейше всё видели. Потом, видимо, якорный канат перегорел, и шлюп вместе с китобойцем стало сносить на стоявший в кабельтове к берегу «Чемпион». Там уже поднялась тревога – люди забегали по палубе, шум, крики… А только проку всё одно не вышло: вместо того чтобы спустить шлюпки и попытаться оттащить горящие суда прочь, они тоже обрубили якорные канаты и зачем-то принялись палить из ружей во все стороны. Ветром фрегат снесло на стоящий рядом пароход – они сцепились реями, а с на-ветра на них медленно наползали горящие суда. Ну, мы досматривать этот цирк не стали, скомандовали «навались» – и прочь из гавани. А полыхало там знатно! – И до сих пор горит, – заметил Серёжа, указывая на мыс, за которым колыхалось тускло-оранжевое зарево. – Да, не ожидали господа альбионцы нашей диверсии. – Эх, не сообразили мы! – посетовал мичман Панюшкин. – Можно было бы этот «Чемпион» и вовсе захватить. А что? Подошли бы в темноте на шлюпках, да и взяли бы на абордаж. Пока у них там вахта очнётся – фрегат уже… Конец фразы заглушил залп. На этот раз в цель попала только одна бомба – но она развалила каменную кладку до цокольного этажа. – Вот и славно, Сергей Ильич, – прокомментировал попадание старший офицер. – Ещё бы разочек так, и можно будет задробить стрельбу. Он отнял от глаз большой медный бинокль, опустил на ограждение мостика. – А вам, молодой человек, я вот что скажу, – он обернулся к Панюшкину. – Ежели случалось вам бывать в Одессе, то, может, слышали, как говорят тамошние жиды: «Хорошо всё делать, как моя жена потом». Откуда мы, скажите на милость, могли знать, что вахтенные на «Чемпионе» несут службу через пень-колоду? – Но ведь порт на краю света… скука… неизбежное разложение… – пытался возражать мичман, но собеседник его не слушал. – Сие, юноша, зависит от командира корабля и его офицеров. Когда к службе относятся спустя рукава – так и на Спитхедском рейде стволы ржавчиной зарастут. А если дело своё знает, добросовестен, служит честно, то и в такой дыре команда будет глядеть орлами. И потом – ну, предположим, захватили бы мы «Чемпион». А дальше? Ни пары быстро поднять, ни орудия привести в готовность абордажная партия не сможет – судно чужое, незнакомое, да ещё и неизвестно в каком состоянии механизмы. А англичане вскорости опомнятся, подгребут с берега на лодках – отбивать фрегат. Что ж прикажете – взрываться вместе с ними на воздух? Мичман озадаченно молчал. – И к тому же, – старший офицер назидательно поднял палец, – усвойте, мичман, наиглавнейший закон военной службы: выполнять следует то, что приказано, и так, как приказано. Инициативу же проявлять с опаской и осторожностью, потому как неизвестно, что из этого выйдет. Если мне память не изменяет, в секретном пакете адмиралтейства ни слова не сказано о диверсии против стоящих в гавани Кейптауна кораблей, зато там много чего говорится о том, что мы должны разорить ещё один маяк. Вот и давайте не умничать, а… Новый залп не дал ему закончить поучительную сентенцию. Когда пыльное облако осело, на месте маяка Грин-Пойнт громоздилась груда обломков. Матросы, гроздьями облепившие ванты, заорали «ура!». – Молодцы комендоры! – удовлетворённо произнёс капитан-лейтенант. Он стоял в стороне от офицеров и не принимал участия в беседе, молча наблюдая за результатами бомбардировки. – Пётр Леонидович, распорядитесь всему плутонгу дополнительно по чарке. А сейчас – поднимаем обороты до полных и идём к Кейп-Пойнт. Приказы, как вы, господа, верно подметили, надо исполнять. Из дневника С. И. Казанкова Маяк Кейп-Пойнт высится на южной оконечности Капского полуострова. Как я уже упоминал, он венчает собой уступ гигантского утёса высотой около восьмисот футов. Принято считать, что с этой точкой на географической карте связана морская легенда о «Летучем голландце» и его капитане, неукротимом Ван дер Декене. Он будто бы много раз пытался обогнуть мыс, всякий раз терпя неудачу. В ответ на призывы команды повернуть назад капитан изрыгнул богохульство, заявив, что не прекратит попыток, даже если ему придётся плыть до второго пришествия. И был услышан: с небес раздался страшный глас: «Да будет так! Плыви!» Но – оставим легенды, какими бы романтическими они ни были, и вернёмся к действительности. Маяк действительно стоит на высоченной скале, обрывающейся в море. В небольшой бухточке у её подножия, примерно в версте от маяка, приткнулось крошечное поселение. Там же расположен военный пост, гарнизон которого составляют четверо солдат-отставников под командой сержанта. Сведения эти, почерпнутые из иллюстрированного приложения к газете «Монинг кроникл», отыскавшегося в судовой библиотечке, вселили в нас уверенность, что диверсия против маяка не требует какой-то особой подготовки. Решено было послать дюжину матросов на шлюпке с достаточным запасом динамита. Возглавить партию вызвался мичман Панюшкин, и, зная о его отличных познаниях в обращении со взрывчатыми веществами (мичман ещё в морском училище увлекался этим предметом и даже подумывал об учёбе в минных офицерских классах), я одобрил его кандидатуру. По распоряжению капитан-лейтенанта Лестовского на шлюпку был также отряжён сигнальщик с переносным гелиографом – ясная погода и яркое солнце позволяло использовать это устройство без помех. Итак, с третьей полуденной склянкой «Москва» бросила якорь на траверзе Кейп-Пойнт примерно в полутора милях от берега – подходить ближе было рискованно из-за каменистой гряды с бурунами, на которых уже нашли свою погибель немало судов. Шлюпку спустили на воду, прозвучали положенные в таком случае команды, и судёнышко лихо понеслось к недалёкой суше. Мы же приготовились ждать – диверсия не должна была занять более шести часов, причём немалая часть времени отводилась в расчётах на подъём на высоченную скалу с грузом динамита. Но – человек предполагает, а Бог располагает. Двух часов не прошло, как сигнальщик доложил, что слышит на утёсе выстрелы. Слова его были оставлены без внимания – слишком велико было расстояние, чтобы услышать звуки даже сильной ружейной перестрелки. Однако небольшое время спустя на утёсе замигал гелиограф – Панюшкин сообщал, что отряд встретил неожиданно сильное сопротивление, понёс потери – и просил поддержать их диверсию пушечной стрельбой. Сказано – сделано: орудия «Москвы» выпустили по указанным целям шесть чугунных бомб, но успеха не имели. Гелиограф отстукал, что защитники маяка укрылись в скалах, неуязвимые для огня наших орудий, и запрашивал подкрепление. Капитан-лейтенант приказал отрядить на берег ещё три десятка человек и при них – одно из двух имевшихся на борту «Москвы» десантных орудий системы инженера Барановского. Здесь следует дать некоторые пояснения. Эти пушки калибром два с половиной дюйма, первые в Европе образчики скорострельных конных и горных орудий, только-только прошли испытания и ещё не приняты официально на вооружение. Морской артиллерийский комитет заказал опытовую партию из десяти штук; две из них были переданы на «Москву». Господа из-под шпица решили воспользоваться нашим неопределённым статусом «вспомогательного крейсера» и провести, так сказать, натурные испытания нового орудия. Что ж, случай выдался как нельзя более подходящий. Разумеется, я на правах старшего артиллериста не пожелал доверить столь ответственное дело кому-нибудь ещё, а потому погрузился вместе с пушкой и боезапасом в одну из шлюпок. Прозвучало: «Вёсла на воду», и шлюпки побежали к негостеприимному берегу, куда призывал нас мигающий глазок переносного гелиографа… Мыс Доброй Надежды, Кейп-Пойнт …сентября 1878 г. Скалу прорезала узкая расщелина, по которой вверх взбегала тропа. Перегораживающий расселину завал из крупных валунов то и дело расцветал дымками выстрелов. Матросы, попрятавшиеся за камнями, вяло отвечали. – Высадились мы без помех, – объяснял мичман Панюшкин. В белом пробковом шлеме (офицеры «Москвы» обзавелись ими во время стоянки на Мадейре) и с палашом в руке, он, по мнению Серёжи, выглядел довольно комично. – Деревенька там – сами видели: полдюжины хижин, сложенных из камней. Ну, мы отыскали тропку и пошли… – И нарвались на засаду? – Кто ж знал, что они, прохвосты, как только увидели русский флаг – сразу похватали ружья и поспешили на помощь? Местные говорят: военный пост дальше, в скалах, на ровной площадке. И не лень им туда-сюда каждый день карабкаться… Серёжа кивнул. Тропка, ведущая к маяку, действительно могла вымотать душу самому выносливому ходоку. Она то ныряла вниз, то зигзагами карабкалась по ощетиненному утёсами склону, то держалась продуваемого ветрами скального гребня. А на половине пути тропа огибала большой уступ – там-то русских и поджидали защитники Кейп-Пойнта. – Сами видите, Сергей Ильич, какое удобное место для обороны! Тропка, по которой можно подступить к позиции неприятеля, узкая, едва втроём пройти. Да и скала со стороны моря прикрывает. Двое умелых стрелков могут тут остановить целый батальон! – Так и есть, вашбродие, – буркнул боцманмат-артиллерист, один из тех, кто высадился на берег с первой партией. – А их, опытных, у них дюжины полторы. Наших троих подстрелили, одного до смерти… – Твоя правда, братец, – кивнул лейтенант. – Обитатели Капской колонии отличные стрелки, да и старший поста, по всему видать, вояка опытный. Вон как толково позицию выбрал! Действительно, огонь корабельных орудий не мог причинить укрывшимся никакого вреда – а вот для штурмующих, наоборот, представлял немалую опасность. Осколки снаряда, лёгшего недолётом, насмерть убили матроса и ещё одного сильно покалечили. – Так что без вашей пушечки тут не обойтись, даже и пытаться нечего, – подвёл итог Панюшкин. – Людей положим, и только… Серёжа осторожно выглянул из-за укрытия. И тут же в каком-то дюйме в камень ударила пуля, осыпав его лицо острым каменным крошевом. Он вытер лоб тыльной стороной кисти – рука была в крови. – Выкатить орудие на прямую наводку нам не дадут, перестреляют расчёт как уток. – Матросики их огнём прижмут, а вы тем временем управитесь, – неуверенно предложил мичман. – Пушка у вас скорострельная: как начнёте садить гранатами по брустверу – тут-то они и попрячутся. А уж тогда мы поближе подберёмся и ударим в штыки. – И вас же осколками посечёт, пока будете подбираться, – осадил молокососа Серёжа. Он уже жалел, что согласился на то, чтобы Панюшкин возглавил десантную партию. – А стрелки за бруствером, наоборот, все целы останутся. Гранаты наши слабенькие, а там вон какие валуны! Нет, тут надо как-нибудь иначе исхитриться, умнее. Вот что, братцы… Он жестом подозвал боцманмата. – Давайте-ка затащите пушку во-он на тот бугорок, что позади нашей позиции. Оттуда до завала саженей с сотню? – Все полторы сотни будет, вашбродь! – солидно ответил унтер-офицер. – А только оттуда их не видать! – возразил боцманмат. – Мы уж лазали туда, чтобы наблюдательный пункт устроить. Скала укрывает, вашбродь! – То-то ж и оно, что укрывает! – кивнул лейтенант. – Смотрите, мичман: скальный козырёк нависает футах в двадцати над завалом. Если стрелять по нему гранатами – защитников осколками камня посечёт не хуже картечи! Мичман нахмурился, оценивая предложение. Потом лицо его расцвело улыбкой – совершенно детской, машинально отметил Серёжа. – А что, очень даже просто получится! Давайте, затаскивайте, а как начнёте стрелять – я матросиков в атаку и подниму! – Только не торопитесь! – охладил его энтузиазм лейтенант. – Дайте мне хорошенько их обработать. А как перестану стрелять, выбирайтесь из-за укрытия и ползком да тишком вперёд. Если снова пальбу откроют – сразу назад, я им ещё всыплю… После пяти гранат, выпущенных по козырьку, Серёжа велел прекратить огонь. И немедленно услышал то, чего более всего опасался – высокий, срывающийся крик: «Вперёд, ребята! В атаку! Покажем им!» – и беспорядочную ружейную стрельбу. Оскальзываясь на камнях, лейтенант кинулся к месту боя, на ходу выдёргивая из кобуры револьвер. Оружие ему не понадобилось. Уцелевшие защитники маяка успели дать всего два-три выстрела и были переколоты ворвавшимися в укрепление матросами Панюшкина. Сам мичман не добежал всего десяток шагов – пуля ударила в лоб, точно под козырьком белого пробкового шлема. Юноша повалился на спину, да так и остался лежать, глядя в южное бездонно-синее небо удивлёнными – что это такое со мной сделали? – глазами гимназиста. К ужасу Серёжи, среди защитников были сущие дети. Один из них, парнишка лет тринадцати, с животом, разорванным осколком, умирал на его глазах – долго, мучительно, не отводя от своих убийц взгляда, полного страдания и ярости, из последних сил стараясь дотянуться до винтовки с расщепленным ложем. Маяк они взорвали. Полтора пуда динамита, заложенного в основание приземистой угловатой башни, превратили величественное сооружение в груду щебня. В руинах пристройки, где хранился запас китового масла для фонаря, занялся пожар, и пелена дыма низко потянулась в сторону моря, сигналя лучше всякого гелиографа о выполнении задания. Остатками взрывчатки Серёжа приказал обрушить тропу на самых крутых участках, стремясь по возможности усложнить задачу тем, кто придёт восстанавливать дело их рук. Смотрителя маяка никто не тронул. Отставной одноногий моряк – и как он только карабкается на своей деревяшке по здешним кручам? – с почтительного расстояния наблюдал, как незваные гости рушат то, что до сего момента составляло всю его жизнь. Одной рукой он прижимал к себе растрёпанную простоволосую супругу, другой – двух мальчуганов, лет семи и пяти, с любопытством взиравших на происходящее. Один из матросов протянул старшему сухарь. Тот взял, разломил, отдал половинку брату. Но во взгляде, брошенном жалостливому чужаку, не было и тени приветливости. Назад, к шлюпкам, шли в угрюмом молчании, неся на носилках, составленных из винтовок, бездыханные тела и раненых, включая двух защитников маяка – седого как лунь сержанта в истрёпанной красной форме королевской морской пехоты и семнадцатилетнего юнца в байковой фермерской куртке. Их сдали жителям селения, и женщины, застывшие на порогах хижин, молча глядели вслед пришельцам – Серёжа спиной ощущал ненавидящие взгляды, прожигающие его лопатки.