Таков был этот безмятежный И живописный сельский уголок. Мильтон Мэйбл ждала на берегу, и пирогу тотчас же спустили на воду. Следопыт переправил своих спутников через полосу прибоя с таким же искусством и ловкостью, как раньше их высадил, и, хотя Мэйбл порозовела от волнения и сердце у нее не раз сжималось от страха, ни капли воды не брызнуло на них, пока они плыли к "Резвому". Озеро Онтарио похоже на вспыльчивого человека, который быстро загорается гневом, но так же быстро остывает. Волны совершенно улеглись, и, хотя, насколько можно было окинуть глазом, у берега еще пенился прибой, это была лишь узкая сверкающая полоска, которая то появлялась, то таяла, как тают круги, расходящиеся от брошенного в пруд камня. Якорные канаты "Резвого" едва виднелись над водой; Джаспер уже поднял паруса, готовые к отплытию, чуть только их наполнит долгожданный попутный ветер. Солнце уже село, когда захлопал грот, и форштевень "Резвого" начал рассекать воду. Дул легкий южный ветерок, судно держало курс вдоль южного берега, намереваясь при первой возможности повернуть опять на восток. Ночь прошла тихо, сон отдыхавших людей был глубок и покоен. Некоторые трудности возникли было по поводу того, кому командовать куттером, но все наконец уладилось, к общему согласию. Недоверие к Джасперу еще далеко не рассеялось, поэтому Кэп сохранил право надзора над молодым капитаном, которого хотя и допустили к управлению судном, но только при условии, что старый моряк будет неусыпно за ним наблюдать. Джаспер не возражал, предпочитая не подвергать Мэйбл новым опасностям. Он прекрасно понимал, что теперь, когда озеро утихомирилось, "Монкальм" непременно начнет разыскивать куттер. У Джаспера, правда, хватило благоразумия ни с кем не делиться своими опасениями, ибо уже случалось не раз, что меры, к которым, ему казалось, лучше всего прибегнуть, чтобы ускользнуть от врага, чаще всего возбуждали недоверие тех, кто мог расстроить его планы. Другими словами, Джаспер предполагал, что храбрый молодой француз, капитан неприятельского корабля, снимется с якоря близ форта на Ниагаре, как только позволит ветер, и выйдет на озеро, чтобы дознаться, какая участь постигла "Резвый". С середины озера француз сможет просматривать широкое пространство; поэтому молодой капитан решил, что из предосторожности следует держаться ближе к берегу: так будет легче избежать встречи с неприятельским кораблем. К тому же на фоне берега паруса и снасти кут-тера менее заметны, и его будет трудней обнаружить. Джаспер предпочел идти ближе к южному берегу, потому что то была наветренная сторона и, кроме того, француз меньше всего мог ожидать, что встретит неприятельское судно так близко от своих поселений, под самым носом у сильнейшего французского поста в этой части страны. Обо всем этом Кэп, к счастью, не имел понятия, а сержант был настолько занят мыслью о предстоящей военной операции, что не мог входить во всякие тонкости, не имеющие отношения к его прямым обязанностям. Вот почему Джасперу никто не мешал. К утру он уже полностью забрал в свои руки прежнюю власть, без помехи отдавал распоряжения, и они выполнялись исправно и беспрекословно. Лишь только рассвело, все пассажиры собрались на палубе и, по обыкновению путешествующих на кораблях, с любопытством обозревали широкий горизонт. По мере того как отдельные предметы выступали из темноты, пейзаж вырисовывался все ясней в утреннем свете. На востоке, на западе и на севере не было видно ничего, кроме воды, золотившейся под лучами восходящего солнца: но вдоль южного берега тянулась полоса леса, который в те времена как бы заключал все озеро Онтарио в зеленую оправу. Вдруг в открывшемся впереди просвете между деревьями появились массивные стены какого-то дома, своими внешними укреплениями, бастионами, блокгаузами и палисадами напоминавшего замок. Он хмуро смотрел с мыса, сторожившего устье широкой реки. Как раз в ту минуту, когда показалась эта крепость, над ней поднялось маленькое облачко, и все разглядели белый французский флаг, развевавшийся на высоком флагштоке. Неприятно пораженный чтим зрелищем, Кэп крякнул и бросил подозрительный взгляд на своего шурина. — Это французская грязная салфетка болтается на ветру, не будь я Чарльз Кэп! — пробормотал он. — А мы так стремимся к чертову берегу, будто возвращаемся из путешествия в Индию и нас здесь встречают жены и дети! Послушайте, Джаспер, что это вас так тянет к Новой Франции? Или вы хотите забрать здесь груз лягушек? — Я держусь ближе к берегу, сэр. Мне кажется, что неприятельский корабль нас здесь не заметит, а он наверняка носится где-нибудь у подветренного берега. — Так, так… звучит правдоподобно! Хорошо, если это окажется правдой. Здесь-то, я полагаю, нет подводных течений? — Мы теперь у наветренного берега, — с улыбкой ответил Джаспер, — но, я думаю, вы согласитесь, мастер Кэп, что сильное подводное течение иногда помогает стать на якорь. Вот на этом-то озере подводное течение и спасло всем нам жизнь. — Врет, как француз! — буркнул Кэп, нимало не смущаясь тем, что Джаспер может его услышать. — Мне подавай доброе, честное, открытое англо-американское течение, которое можно увидеть с борта корабля, раз уж без него нельзя обойтись. Не нужно мне ваше дурацкое течение, которое прячется под водой, так что его не увидишь глазами и не пощупаешь руками. И вообще, если уж говорить без околичностей, то наше недавнее спасение — не что иное, как заранее подстроенный трюк! — Что ж, нам, по крайней мере, выдался удобный случай обследовать важнейший пост неприятеля на Ниагаре, братец Кэп, — вставил сержант. — Надо нам глядеть в оба и помнить, что мы можем вот-вот столкнуться с противником. Этот совет был, пожалуй, излишним: появление уголка земли, обитаемого людьми, и без того было встречено с живейшим любопытством пассажирами "Резвого", затерянными среди величавой, пустынной природы. Ветер посвежел и гнал куттер с большой скоростью, а когда открылась река, Джаспер повернул руль и подвел судно почти к самому устью Ниагары, этого крупнейшего пролива, который здесь называют рекой. Порывы ветра доносили глухой, непрерывный, тяжелый гул; он напоминал звучание басовых нот гигантского органа, и порою чудилось, будто вся земля содрогается от этих звуков. — Такой сильный грохот, точно прибой обрушивается на пологий морской берег! — вскричал Кэп, когда странный шум достиг его ушей. — Да, да, но здесь единственное место в этой части света, где бывает такой прибой, — отозвался Следопыт. — Это не подводное течение, нет, мастер Кэп, но все воды, которые ударяются о скалы, задерживают тут свой бег, и кажется, будто они возвращаются вспять. Вы слышите голос старой Ниагары, величественнейшего потока, который низвергается с горы. — Неужели у кого-нибудь хватит наглости уверять, будто эта великолепная широкая река падает с той горы? — И тем не менее это так, мастер Кэп, да, это так. А все оттого, что для нее не приготовили удобной лестницы или дороги, чтобы спускаться вниз. Вот какая природа в наших краях, хотя я верю вам, что на океане все гораздо красивее. Ах, Мэйбл, как было бы прекрасно, если бы вы могли пройти со мной вдоль берега миль десять — двенадцать вверх по течению и полюбоваться на чудеса, какие создал здесь господь! — Значит, вы видели этот знаменитый водопад? — живо заинтересовалась девушка. — Да, я его видел и даже стал там свидетелем ужасного происшествия. Мы с Великим Змеем выслеживали в этих местах французов, и он, между прочим, рассказывал мне, что, по преданиям его народа, неподалеку отсюда должен быть могучий водопад, и уговорил меня сделать небольшой крюк, чтобы взглянуть на это диво. Я уже слыхал небылицы о водопаде от солдат Шестидесятого полка, ведь я постоянно числился при нем, а в Пятьдесят пятом состою совсем недавно; но я знал, что в любом полку вралей хоть отбавляй, и мало верил этим россказням. Итак, пошли мы в надежде набрести на водопад по его страшному реву, тому самому, что доносится до нас сейчас. Но мы были разочарованы: тогда он не грохотал так сильно, как сейчас. Бывает и в лесу так, мастер Кэп: бог разгневается, разбушуется там у себя на небесах, а потом кругом воцаряется тишина, точно дух его снова мирно витает над землей Вдруг мы вышли к реке повыше водопада. Один молодой делавар, который шел вместе с нами, отыскал на берегу пирогу и решил переплыть в ней реку, чтобы добраться до островка, видневшегося на самой середине водоворота. Мы убеждали его, что затея эта сумасбродна. Да, мы говорили ему это и доказывали, что грешно искушать судьбу, без всякой нужды бросаясь навстречу смертельной опасности, но молодые делавары очень похожи на наших молодых солдат — такие же они отчаянные и тщеславные. Чего только мы ему не говорит. Он все равно не послушался нас и сделал по-своему. Мне кажется, Мэйбл, что истинно великое деяние всегда исполнено спокойного достоинства и что совсем не то, когда человеком владеют пустые и суетные помыслы. Так было и в тот раз на водопаде. Как только пирога попала в стремнину, она понеслась почти так же быстро, как надутый парус по воздуху, и при всей своей ловкости делавар не справился с течением. Все же он мужественно боролся за свою жизнь. Он работал веслом до самого конца, напоминая молодого оленя, который в воде ищет спасения от собак. Вначале он очень быстро пересек поток, и мы уже было подумали, что он одолеет течение, но он неправильно рассчитал расстояние, а когда заметил свой промах, то повернул пирогу носом против течения, и тут началась такая борьба, что страшно было глядеть. Я бы пожалел его, будь он даже минг! Несколько минут парень так бешено сопротивлялся, что и в самом деле на короткое время победил мощь водопада. Но есть же предел человеческим силам! Один неверный взмах весла — и его отбросило назад; пирогу стало сносить вниз фут за футом, дюйм за дюймом, пока она не достигла того места, где поверхность реки кажется гладкой и зеленой, будто она соткана из миллиона водяных нитей, натянутых над огромной скалой; тут он помчался стрелой в обратном направлении и вдруг исчез из виду, лишь нос пироги торчал из воды, ясно показывая нам, что случилось с юношей. Через несколько лет я встретил одного мохока, который видел все это, стоя внизу по ту сторону водопада. Он рассказал мне, что делавар, летя в, воздухе, все еще продолжал размахивать веслом, пока пучина не поглотила его. — Что же стало с беднягой? — спросила Мэйбл, которую захватил безыскусственный, но красочный рассказ Следопыта. — Он, конечно, переселился в блаженную страну, где охотятся его праотцы. Хоть он и был отчаянным и тщеславным малым, ему нельзя отказать в честности и храбрости. Да, он погиб глупо, но Маниту краснокожих так же милостив к своим творениям, как бог христиан — к своим. В эту минуту с блокгауза возле крепости раздался пушечный выстрел, и небольшого калибра ядро просвистело над мачтой куттера, словно предупреждая, чтобы он не подходил ближе. Джаспер стоял у руля и держал корабль на должном расстоянии от крепости. Он улыбался, его нисколько не раздосадовала неучтивая встреча "Резвый" теперь попал в полосу речного течения, и надувшиеся паруса унесли его так далеко, что ему больше не угрожали выстрелы; затем он спокойно поплыл вдоль берега. Как только открылся весь вид на реку, Джаспер уверился, что "Монкальм" не стоит там на якоре; матрос, которому было приказано влезть на верхушку мачты, спустился и доложил, что на горизонте нет ни единого паруса. Итак, маневр Джаспера удался, можно было надеяться, что капитан французского корабля проглядел куттер, держась середины озера и направляясь к верхней его части. Весь день ветер дул к югу. "Резвый" продолжал свой путь, держась Но расстоянии одной мили от берега и делая от шести до восьми узлов по совершенно спокойной воде. Местность не обличалась разнообразием — без конца и края тянулся лес, — и вместе с тем она была не лишена своей, особенной прелести. Утесы самых причудливых очертаний возникали один за другим, и куттер бежал мимо них, пересекая бухты, такие глубокие, что они вполне заслуживали названия заливов. Однако нигде глаз не замечал ни малейшего признака цивилизации. Время от времени реки вливали свою лепту в огромный бассейн озера, но и по их берегам на целые мили в глубь страны ничего не было видно, кроме той же стены леса; даже окаймленные деревьями широкие заливы, которые сообщались с Онтарио лишь узкими протоками, появлялись и вновь исчезали, не обнаруживая и следа человеческого жилья на своих берегах. Никто из пассажиров, стоявших на палубе, не любовался этой картиной с таким нескрываемым восхищением, как Следопыт. Глаза его были прикованы к бесконечной линии леса; и, несмотря на то, что для него было наслаждением стоять так близко к Мэйбл, слушать ее милый голосок и откликаться хотя бы в душе на ее веселый смех, он всем существом своим стремился под высокие своды кленов, дубов и лип, ибо знал, что только там его ждут истинные, непреходящие радости. Совсем иначе смотрел на окружающее Кэп. Не раз он выражал неудовольствие по поводу того, что на их пути не встречаются ни маяки, ни колокольни, ни бакены, ни стоящие на рейде корабли. Нигде на свете, утверждал он, не найдешь такого побережья. Отведя сержанта в сторону, он с самым серьезным видом стал ему доказывать, что глушь здесь как была, так и останется, — бухты тут в небрежении, берега рек необитаемы и никак не используются, и даже ветер приносит с собой запахи леса, а это к добру не ведет. Но каково бы ни было расположение духа отдельных пассажиров, оно не замедляло быстрого бега "Резвого". К вечеру он уже проделал сто миль по направлению к Осуиго; теперь сержант почел своим долгом явиться в крепость, чтобы узнать, не пожелает ли майор Дункан дать ему какие-нибудь новые указания. Поэтому Джаспер всю ночь держался берега. И, хотя к утру ветер начал спадать, он все еще был достаточно свеж, чтобы, не подвергая куттер опасности — если ветер опять усилится или переменит направление, — довести его до места, которое, как им было известно, находилось в двух милях от берега. Когда забрезжило утро, "Резвый" уже был в двух милях от устья реки Осуиго. Как раз в ту минуту, когда в крепости был подан первый сигнал из пушки, Джаспер приказал ослабить шкоты и взять курс на гавань. Вдруг раздался крик с бака, и все повернули голову к восточному берегу: там, недосягаемый для легких пушек крепости, стоял "Монкальм", с парусами, зарифленными настолько, чтобы держать его на одном месте, и явно ожидал появления "Резвого". Пройти безнаказанно мимо неприятеля было невозможно: прибавив паруса, французский корабль за несколько минут перерезал бы куттеру дорогу. Между тем обстоятельства требовали быстрого решения. После краткого совещания сержант Дунхем опять изменил свой план, решив, что наилучший выход — отправиться как можно скорее к прежнему месту назначения. Он был уверен, что их проворный корабль настолько опередит неприятеля и оставит его так далеко за кормой, что тот уже не сможет его догнать. "Резвый" тотчас же на всех парусах понесся вперед. В крепости выпалили из пушек, выкинули флаги, и на крепостной вал высыпал народ. Но, оказав куттеру и своим людям эти знаки внимания, Лунди больше ничем не мог им помочь, а "Монкальм", тоже дав четыре-пять залпов в знак вызова и выбросив несколько французских флагов, бросился за "Резвым" в погоню, распустив все паруса. Несколько часов оба судна рассекали волны с невероятной быстротой, то и дело меняя галс, с тем чтобы держать гавань под ветром одно пыталось укрыться в ней, другое — помешать этой попытке. В полдень уже виднелись только верхушки мачт французского судна — расстояние между ним и куттером намного увеличилось, а впереди, совсем близко, лежало несколько островов; за ними, по словам Джаспера, можно было пройти незаметно и таким образом скрыть от глаз неприятеля дальнейшие маневры "Резвого". Хотя Фронтенак был недалеко, а Кэп и сержант, в особенности же лейтенант Мюр, если судить по его речам, все еще не доверяли молодому капитану, тем не менее решили последовать его совету, ибо раздумывать было некогда; квартирмейстер вполголоса заметил, что Джаспер может предать их, только войдя открыто в гавань врага, а этому они смогут помешать в любую минуту, потому что единственный на этих водах французский крейсер находился у "Резвого" под ветром и в таком положении непосредственной угрозы не представлял. Получив свободу действий, Джаспер Уэстерн скоро доказал, что он опытный капитан корабля. Он обогнул острова с наветренной стороны и, миновав их, ушел на восток, так далеко от неприятельского судна, что ни в кильватере, ни под ветром его не было видно. Уже вечерело, когда куттер приблизился к первому из островов, расположенных у выхода из озера. Еще до наступления темноты судно вошло в узкую протоку; по ней можно было добраться до поста, к которому они так долго стремились. В девять часов вечера Кэп все-таки потребовал, чтобы Джаспер бросил якорь; лабиринт островов был очень запутан, и старик опасался, как бы в темноте вся экспедиция при каком-нибудь повороте не очутилась под пушками французской крепости. Джаспер охотно согласился, ибо это вполне соответствовало данному ему указанию: приблизиться к посту с такими предосторожностями, чтобы никто не узнал его точного местоположения, иначе случайный дезертир мог бы выдать врагу их небольшой отряд. "Резвый" отвели в маленькую отдаленную бухту, где его и днем нелегко было заметить, а тем более ночью; на палубе остался один вахтенный, все прочие отправились на покой. Кэп был настолько утомлен треволнениями этих двух суток, что, улегшись, тотчас же погрузился в долгий, тяжелый сон и проспал до самого рассвета. Но едва он открыл глаза, как чутье моряка мгновенно подсказало ему, что куттер движется. Выскочив на палубу, он увидел, что "Резвый" опять пробирается между островами, а на палубе нет никого, кроме Джаспера и лоцмана, если не считать вахтенного, который не обращал никакого внимания на их маневры, вполне основательно считая их правильными. — Что это значит, мастер Уэстерн? — резко спросил старый моряк. — Вы все-таки гоните нас прямиком на Фронтенак, а мы все спим внизу, будто матросы, которые ждут, пока на палубе не закричат: "Тревога!" — Все делается так, мастер Кэп, как приказал майор Дункан. Он распорядился, чтобы мы подошли к посту только тогда, когда все люди внизу. Он не хочет, чтобы в это время на палубе были лишние свидетели. Кэп присвистнул: — Хорошенькое дело! Путаемся здесь, среди скал и кустарников, а на палубе ни души! Даже самый заправский лоцман из Йорка не нашел бы дороги в этом лабиринте! — Я уверен, сэр, — сказал Джаспер с улыбкой, — что лучше всего было бы предоставить мне командование куттером, пока он благополучно не достигнет места. — Да мы так бы и сделали, Джаспер, конечно, мы так бы и сделали, если бы не одно обстоятельство! Но это обстоятельство имеет чрезвычайно важное значение, и ни один человек с головой на плечах не смеет пренебречь им. — Ах, сэр, а я думал, что с этим уже все покончено. Если ветер продержится, то не пройдет и часа, как мы будем на месте, и вы избавитесь от всех "обстоятельств", о которых я могу только догадываться. — Гм!.. Кэпу ничего не оставалось, как согласиться с этим, и, поскольку все как будто подтверждало искренность Джаспера, старому моряку пришлось сдаться. Правда, это было нелегко для человека, столь чувствительного к "обстоятельствам" и к тому же знающего, что "Резвый" находится в опасной близости к такой старой и знаменитой на всю границу крепости, как Фронтенак. Островов, возможно, насчитывалось и меньше тысячи, но их все-таки было великое множество, и таких маленьких, что ничего не стоило сбиться со счета, хотя изредка попадались и острова побольше. Джаспер свернул с протоки, которую называли главной, и куттер поплыл извилистым путем, подгоняемый попутным ветром и благоприятным течением, по таким узким проходам, что, казалось, он не сможет здесь пробраться, не зацепившись снастями за деревья; иногда же судно пересекало небольшие заливчики и исчезало среди скал, лесов и кустарника. Вода была необыкновенно прозрачна, так что не требовалось даже лота; одинаковая глубина воды делала плавание безопасным, хотя Кэп, привыкший к просторам океана, не переставал бояться, что они вот-вот сядут на мель. — Я снимаю с себя всякую ответственность, Следопыт, да, да, снимаю! — воскликнул наконец старый морской волк, когда маленькое судно, смело идя вперед, благополучно миновало двадцатую по счету узкую протоку. — Действовать так — значит наплевать на всю науку мореплавания и отправить к черту все ее законы и правила! — Наоборот, Соленая Вода, наоборот, это и есть настоящее умение. Вы замечаете, что Джаспер никогда не колеблется? Так умный пес бежит, высоко подняв голову, будто доказывая, что у него тонкий нюх. Жизнью своей поручусь, парень выведет нас, куда надо, и давно бы уже вывел, кабы с самого начала не ставили ему палки в колеса. — Ни лоцмана, ни лота, ни маяков, ни бакенов, ни… — А след? — прервал его Следопыт. — Вот что для меня самое мудреное во всем этом деле. На воде, как всякому известно, не остается следов, а Джаспер отважно плывет вперед, будто видит перед собой отпечатки мокасинов на листьях, да так ясно, как мы видим солнце на небе. — Тут сам черт ничего не разберет! Мне кажется, у него даже компаса и то нету! — Убрать кливер! — закричал Джаспер, отвечая лишь улыбкой на замечания своих спутников. — Спустить! Теперь право руля! Еще право… на борт! Так… осторожно клади руль направо, веди его легче… а теперь прыгай на берег с канатом… нет, постой, не надо… там есть наши люди, они поймают его! Все было сделано так быстро, что зрители не успели проследить отдельных маневров, а "Резвый" уже был приведен к ветру и грот его заполоскался. Еще минута, один поворот руля — и он всем корпусом подошел к созданной самой природой скалистой пристани, где его немедленно закрепили прочными канатами. Словом, отряд Пятьдесят пятого полка прибыл на пост, где однополчане, нетерпеливо ожидавшие смены, встретили его с обычной в таких случаях радостью. Мэйбл, не скрывая восторга, соскочила на землю, за нею со своими людьми торопливо высадился сержант, крайне утомленный пребыванием на куттере. Пост, как его попросту называли солдаты Пятьдесят пятого полка, был действительно расположен в прелестном уголке, сулившем отраду и отдых людям, на долгое время прикованным к такому маленькому судну, как "Резвый". Все острова были невысоки, но достаточно поднимались над уровнем воды, чтобы климат на них был сухим и здоровым. На всех островах рос более или менее густой лес, и большая часть их в те отдаленные времена была сплошь покрыта девственной чащей. Тот, на котором начальство остановило свой выбор для устройства поста, был невелик, всего около двадцати акров; какая-то катастрофа, случившаяся в этих дебрях, возможно, еще за несколько столетий до описываемых событий, уничтожила здесь часть деревьев, образовав небольшую, поросшую травой поляну, которая занимала около половины всей площади островка. По мнению офицера, избравшего это место для военного поста, прозрачный родник, протекавший невдалеке, издавна привлекал к себе индейцев, которые часто посещали этот уголок во время охоты или ловли лососей, что и помешало деревьям подняться здесь во второй раз; лишь дикие травы успели буйно разрастись и завладели всей поляной. Но каковы бы ни были причины, этот небольшой островок казался наиболее живописным из всех; на нем как бы лежал отпечаток цивилизации, которой в те дни так не хватало этому обширному краю. Берега острова были сплошь окаймлены кустарником, старательно охраняемым, ибо он служил заслоном для людей и предметов, находившихся в его кольце. За кустами, в тени нескольких маленьких рощиц и разбросанных по острову куп деревьев, приютилось пять-шесть низких хижин, где помещались офицеры, солдаты, а также склады для хранения запасов, кухня, лазарет и прочие службы. Хижины, как и везде, были сложены из бревен и крыты древесной корой; весь материал привозился издалека, чтобы не привлекать ничьего внимания следами порубки. Уже несколько месяцев в хижинах жили люди, и хижины имели более или менее уютный вид, насколько вообще может быть уютным подобное жилище. На восточной оконечности острова выдавался вперед небольшой, покрытый густой растительностью мысе, где ветви кустарника так тесно переплелись, что, пока не опадала листва, сквозь них ничего нельзя было разглядеть. Возле узенького перешейка, отделявшего этот клочок земли от остального острова, стоял маленький довольно хорошо укрепленный блокгауз. Между бревнами, такими толстыми, что они могли устоять против ядер, тщательно обтесанными и пригнанными, не оставалось ни единой щели; вместо окон свет давали бойницы, дверь сделали маленькую и очень массивную крышу, как и все здание, соорудили из обструганный стволов и сверху тщательно покрыли корой, чтобы он не протекала во время дождя. Внизу, как обычно, хранились снаряжение и провиант; там отряд держал все свои запасы; второй этаж служил цитаделью и жильем а низкий чердак разделялся на две или три комнаты, где стояли постели на десять — пятнадцать солдат. Все было устроено чрезвычайно просто и незатейливо, но зато достаточно прочно, чтобы защитить отряд от неожиданного нападения. Высота строения не превышала и сорока футов, и потому оно по самую верхушку пряталось под кронами деревьев; его можно было увидеть, только находясь на самом острове; но даже с этой стороны густые заросли кустов почти целиком скрывали основание деревянной башни, и лишь из верхних бойниц открывался вид на остров. Блокгауз предназначался только для обороны, поэтому место для него выбрали совсем близко от источника, бьющего из известковой скалы, которая служила острову основанием; из этого источника в случае осады можно было, спустив ведро на веревке, черпать воду, без которой нельзя долго продержаться. Чтобы облегчить эту задачу и предохранить нижнюю часть строения от обстрела, верхние этажи на несколько футов выдавались вперед над нижней его частью, как это обычно делается в блокгаузах, а проемы, вырезанные в нижнем этаже для бойниц и лестниц, закладывались деревянными брусьями, все три этажа сообщались между собой с помощью приставных лестниц. Если к этому добавить, что такие строения служили обычно цитаделью, где гарнизон и жители поселений укрывались во время нападения врага, то цель наша — дать читателю, не искушенному в военном деле, достаточно полное представление об устройстве блокгаузов — будет достигнута. Однако главным достоинством острова как военного поста являлось его местоположение. Он затерялся среди двадцати других островов, и отыскать его было делом нелегким. Суда, проплывавшие мимо, даже очень близко, увидев его с протоки через просветы деревьев, легко могли принять его за часть какого-нибудь другого острова. В самом деле, протоки между островами, разбросанными вокруг описываемого нами поста, были так узки, что не позволяли определить, где кончается один остров и начинается другой, даже если забраться в самую середину архипелага с твердым намерением это установить. Вход в маленькую бухту, которую Джаспер выбрал для стоянки "Резвого", был совершенно загорожен кустами и соседними островами. Если куттер стоял с убранными парусами, собственные матросы часами не могли его найти, как это случилось однажды, когда они возвращались с близлежащей протоки, где ловили рыбу. Словом, природа как бы нарочно создала это местечко для военного поста, а люди изобретательно использовали выгоды его расположения, насколько позволяли средства и возможности, бывшие в их распоряжении на дальней границе. Первый час по прибытии "Резвого" прошел в суете и хлопотах. Отряд, который сменялся, не добился успехов, достойных упоминания, и солдаты, истомившиеся в своем вынужденном заточении, стремились поскорей вернуться в Осуиго. После небольшой церемонии передачи командования сержанту Дунхему сменявшийся офицер немедленно отправился со своим отрядом на борт "Резвого", и Джаспер, который с радостью провел бы этот день на острове, получил приказ отчалить немедленно, пока дует попутный ветер, и как можно быстрее пройти вверх по реке и пересечь озеро. Прощаясь, лейтенант Мюр, Кэп и сержант доверительно сообщили уезжавшему офицеру о подозрениях, павших на молодого капитана. Офицер обещал соблюдать должную бдительность и взошел на палубу судна; не прошло и трех часов после прибытия "Резвого", как он уже снова снялся с якоря. Мэйбл заняла одну из хижин и с чисто женским усердием и умением начала приводить в порядок свое несложное хозяйство, стремясь по возможности создать удобства для себя и для своего отца. Чтобы избежать лишних забот, в специально отведенной хижине устроили общий стол для сержанта и его ближайших помощников; стряпать поручили жене солдата. Таким образом, в хижине сержанта, лучшей на острове, не приходилось заниматься грязной работой, связанной со стряпней. Мэйбл с присущим ей вкусом сумела придать хижине некоторый уют и впервые после прибытия на границу почувствовала, что может гордиться своим домом. Покончив с этими важными обязанностями, девушка решила побродить по острову и пошла по тропинке, которая вела к красивой лужайке, единственному месту на острове, не заросшему кустарником. Здесь она остановилась, любуясь прозрачной водой, подернутой еле заметной рябью, и размышляя о своем новом положении. Не без удовольствия и волнения она вновь мысленно переживала все случившееся с нею столь недавно и строила догадки о том, что ожидает ее в будущем. — Прелестная фея в прелестном уголке, мисс Мэйбл! — услышала она вдруг голос Мюра, неожиданно выросшего рядом. — И я не ошибусь, если скажу, что красивейшая здесь все-таки вы! — Я не стану утверждать, мистер Мюр, что не люблю слушать комплименты, вы все равно мне не поверите, — с живостью ответила Мэйбл, — но если вы соблаговолите побеседовать со мной о чем-нибудь другом, то убедитесь, что у меня хватит ума обсуждать и более серьезные предметы. — Что вы, Мэйбл, я знаю, ваш ум отполирован, как дуло солдатского мушкета, а ваши речи даже слишком изысканны и мудры для бедного горемыки, который, вместо того чтобы пополнять свое образование, вот уже четыре года обречен тянуть лямку на этой далекой границе. Но я полагаю, юная леди, вы не жалеете, что ваша очаровательная ножка снова ступила на твердую землю? — Еще два часа назад я и сама так думала, мистер Мюр, но "Резвый" так красиво вырисовывается сейчас между деревьями и так легко плывет по озеру! Право, я почти жалею, что не нахожусь больше в числе его пассажиров! И Мэйбл помахала в воздухе носовым платочком в ответ на приветствие Джаспера, не сводившего с нее глаз все время, пока белые паруса куттера величаво огибали остров и не исчезли за темной завесой листвы. — Вот они и уплыли, но я не скажу, что с ними "уплыла радость моя", хотя желаю им благополучного возвращения, потому что без них мы рискуем застрять здесь на всю зиму. Есть, впрочем, и другая возможность — попасть в Квебекскую крепость34. Этот Джаспер — Пресная Вода порядочный негодяй, в гарнизоне о нем имеются такие сведения, что даже слушать страшно. Ваш достойный батюшка и почти столь же достойный дядюшка тоже не слишком лестного мнения о нем. — Мне очень больно слышать это, сэр, но я уверена, что время рассеет все их подозрения. — О прелестная Мэйбл, если бы время рассеяло и мои подозрения, — вкрадчиво ответил квартирмейстер, — я не стал бы завидовать даже главнокомандующему. Я думаю, что, когда я выйду в отставку, мое место безусловно займет сержант.