– Не понимаю, – отвечает миссис Полссон. – Ладно. – Марино кладет розу на комод, чтобы она оставалась на виду. – Вернувшись домой из аптеки, вы прошли сюда. Давайте начнем сначала. С того, как вы припарковали машину. Где вы ее оставили? – Перед домом. Прямо на дорожке. – Вы всегда ее там оставляете? Она утвердительно кивает и медленно, опасливо переводит взгляд на кровать, аккуратно застеленную серо-голубым, как глаза у ее бывшего мужа, покрывалом. – Не хотите присесть? – спрашивает Скарпетта и выразительно смотрит на своего спутника. – Я принесу стул, – предлагает Марино и выходит из комнаты, оставляя женщин с давно увядшей розой и образцово убранной кроватью. – Я итальянка, – говорит Скарпетта, рассматривая постеры на стенах. – Родилась, конечно, здесь, но мои бабушка и дедушка жили в Вероне. Вы бывали в Италии? – Фрэнк был в Италии. – Больше миссис Полссон о постерах сказать нечего. Скарпетта смотрит на нее. – Знаю, это тяжело, но чем больше вы нам расскажете, тем вернее мы сумеем помочь. – Джилли умерла от гриппа. – Нет, миссис Полссон. Она умерла не от гриппа. Я осмотрела вашу дочь. Я видела слайды. У нее была очаговая пневмония, но Джилли уже шла на поправку. На руках и на спине у вашей дочери обнаружены синяки. Вы можете объяснить, откуда они взялись? Миссис Полссон шокирована. – Нет. Но как это могло случиться? – Она смотрит на кровать, и глаза ее снова наполняются слезами. – Может быть, она ударилась обо что-то? Свалилась? Например, с кровати. – Нет, не помню. – Давайте восстановим все шаг за шагом. Выходя из дома, вы заперли дверь на ключ? – Да. Я всегда так делаю. – И дверь была заперта, когда вы вернулись? Марино выжидает, давая шанс Скарпетте. Он и действуют в унисон, легко и без предварительной подготовки, как будто исполняют хорошо знакомый обоим танец. – Думаю, что да. Помню, что открыла дверь ключом. И сразу позвала ее, чтобы она знала, что это я вернулась. Джилли не ответила, и я подумала… подумала… что она уснула и что это хорошо, потому что ей нужен сон. – Миссис Полссон роняет слезы. – Я подумала, что она уснула с Суити, и еще крикнула: «Эй, надеюсь, ты не притащила Суити в постель». Глава 19 Она бросила ключи, как обычно, на столик под вешалкой. Через фрамугу над дверью в обшитую темными панелями прихожую просачивался тонкой полоской солнечный свет. В его лучах плавали крохотные белые пятнышки пыли. Она сняла пальто и повесила его на крючок. – Я звала ее: «Джилли, милая!» – рассказывает миссис Полссон женщине-доктору, чье имя уже забыла. – «Я дома. Суити с тобой? Где Суити? Если он с тобой в постели, а я знаю, что так оно и есть, то вот увидишь, ему это понравится. Приучишь и потом не отучишь. И не говори, что он сам к тебе забрался, у щенка слишком короткие лапки, чтобы залезать на кровать». Она прошла в кухню, поставила на стол пакеты с покупками. Решила, что раз уж выехала, то надо бы заскочить в бакалейный, и свернула в торговый центр на Уэст-Кэри-стрит. Достала из пакета и поставила на стол две банки куриного бульона. Открыла холодильник. Взяла упаковку куриных окорочков и положила в раковину – размораживаться. В доме было тихо. Она слышала, как тикают часы в кухне, монотонно и размеренно – тик-так, тик-так. Обычно она не замечала этого тиканья, потому что замечать приходилось слишком многое другое. Она нашла в ящике ложку. В шкафчике – стакан. Налила холодной воды из-под крана. И понесла все – стакан с водой, ложечку и бутылочку с сиропом от кашля – в комнату Джилли. – Я вошла в ее комнату, – рассказывает миссис Полссон, – и спросила: «Джилли, что такое?» Потому что увидела… Я даже не поняла. «Джилли? Где твоя пижама? У тебя жар? Господи, где градусник? Только не говори, что у тебя снова температура». Джилли лежала на кровати лицом вниз, голая. Полностью голая. Руки у нее были вытянуты над головой. Золотистые волосы рассыпались по подушке. Ноги согнуты, как у лягушки. Боже… У нее вдруг сами собой затряслись руки. Покрывало, простыня и одеяло сбились к задней спинке кровати и свисали с матраса до самого пола. Суити на кровати не было, и это почему-то отпечаталось у нее в голове. Она настолько опешила и растерялась, что даже не заметила, как все, что было в руках – пузырек с сиропом, ложечка и стакан с водой, – выскользнуло из пальцев и упало на пол. Пальцы тоже разжались сами собой, и она очнулась только тогда, когда стакан и бутылочка покатились по полу, а вода разлилась по половицам. Вот тогда она закричала, схватила дочку ставшими вдруг как будто чужими руками за теплые плечи, встряхнула ее, перевернула и закричала. Глава 20 Руди ушел куда-то и еще не вернулся. В кухне Люси видит последнюю составленную службой шерифа сводку происшествий по округу Броуард. Ничего особенного. В числе прочего сообщение о нарушении границ частной собственности; неустановленный нарушитель может быть связан с уже имевшим место на той же территории взломом и незаконным проникновением. Рядом со сводкой большой конверт из плотной бумаги, а в нем сделанный карандашом рисунок глаза. Полицейский его не взял. Молодец, Руди, хорошая работа. Теперь с рисунком можно будет поработать основательнее. Люси смотрит на окно соседнего дома. Как там Кейт? Пустилась ли, достигнув конечного пункта, в обратный путь? Люси невольно вспоминает вкус шампанского, и ее передергивает от отвращения. О шампанском она знает все, как знает все о флирте с незнакомцами, которые кажутся тем симпатичнее и милее, чем больше выпито алкоголя. Она знает об этом все и не хочет снова пускаться в это путешествие, а когда кто-то или что-то напоминает о прошлом, она съеживается от страха и чувствует глубокое сожаление. Хорошо еще, что Руди куда-то ушел. Если бы он узнал о случившемся, то тоже вспомнил бы кое-что, и оба надолго замолчали бы, глубже уходя в себя и закрываясь друг от друга, и молчали бы до тех пор, пока не поругались бы и не преодолели еще одно мучительное для обоих воспоминание. Пьяная, Люси брала то, что – как ей представлялось – хотела, и только потом с опозданием понимала, что взяла совсем не то, что хотела, и что ее либо воротит от этого, либо совсем не цепляет, и это при условии, что она вообще помнила, что взяла или сделала, потому что многое просто забывалось. Для человека, которому идет третий десяток, Люси забыла очень многое. Когда такое случилось в последний раз, она стояла холодной зимней ночью на балконе тридцатого этажа какой-то квартиры в Нью-Йорке и на ней не было ничего, кроме коротких шортов, а происходило это с ней в Гринич-Виллидж, куда она попала неизвестно как и с кем. Люси и поныне не знает, каким ветром ее занесло на балкон, и лишь предполагает, что, возможно, она шла в ванную, не там повернула, открыла не ту дверь и, может быть, уже собиралась перекинуть ногу через перила, думая, что перед ней ванна или что-то еще. Она могла запросто перекинуть вторую ногу и пролететь тридцать этажей до встречи со смертью. Тетя получила бы отчет о вскрытии и решила – как и ее коллеги, – что Люси совершила самоубийство в состоянии алкогольного опьянения. И никакие тесты и экспертизы не выявили бы тот факт, что Люси, оказавшись в квартире кого-то, с кем только что познакомилась, всего лишь отправилась спросонья в ванну и шагнула не в ту дверь. С кем и как она познакомилась, это уже другая история, вспоминать которую не хочется. Та история – последняя из ей подобных. Люси объявила войну спиртному, чтобы посчитаться с ним за все. Теперь она не пьет. Теперь запах алкоголя напоминает запах нелюбимых любовников, тех, до кого она бы и не дотронулась на трезвую голову. Люси смотрит на соседский дом, потом выходит из кухни и поднимается на второй этаж. Хорошо уже хотя бы то, что в выборе Генри решение принималось без совета с бутылкой. Слава Богу… У себя в кабинете Люси включает свет и открывает черный дипломат, который внешне ничем не отличается от обычного, но имеет особо прочный корпус и вмещает в себя ЦУГН – Центр удаленного глобального наблюдения, позволяющий подключаться к беспроводным приемникам в любой части света. Она проверяет, не требуется ли подзарядка, работают ли все четыре канальных репитера и записывают ли рекордеры, потом подключается к телефонной линии, включает ресивер и надевает наушники – может быть, ее новая знакомая уже разговаривает с кем-то по телефону из спортзала или спальни. Кейт ни с кем не разговаривает, а потому в наушниках тихо и записывать нечего. Люси сидит за столом, смотрит в окно на прыгающие по воде солнечные зайчики, на трепещущие под порывами ветра пальмы и слушает. По прошествии нескольких минут она снимает наушники, кладет их на стол, переносит дипломат на другой стол и ставит рядом с формирователем изображений. Освещение в комнате меняется, облака то закрывают солнце, то пробегают мимо. Люси надевает белые хлопчатобумажные перчатки, вынимает из конверта рисунок с глазом и кладет на чистый лист черной бумаги. Потом снова садится, надевает наушники, достает из ящика стола баночку с нингидрином, снимает колпачок и начинает опрыскивать рисунок. Хотя спрей не содержит хлорофтороуглеродов и считается безвредным, но в каком-то особенном расположении к человеку заподозрить его довольно трудно. Капельки тумана попадают на легкие, и Люси кашляет. Она снова снимает наушники, поднимается, берет влажный вонючий лист и идет за стоящим на термоустойчивой подкладке утюгом. Нагревается он быстро, и Люси, нажав кнопку, проверяет, работает ли режим отпаривания. Потом кладет лист на термоподкладку, поднимает утюг и, держа его на высоте чуть более четырех дюймов над рисунком, включает пар. Буквально через считанные секунды бумага начинает менять цвет на лиловый, и Люси видит проступившие на ней лиловые следы пальцев. Следы эти не принадлежат ни ей – она знает, в каких местах прикасалась к рисунку, ни Руди – он не трогал его голыми руками, ни полицейскому, которому рисунок даже не показали. Люси действует осторожно, чтобы не попасть паром на клейкую пленку, потому что пленка непористая и не реагирует на нингидрин, а при высокой температуре просто расплавится вместе с имеющимися на ней следами бороздок. Вернувшись за стол, Люси надевает наушники и очки и кладет листок с лиловыми пятнами под окуляры. Она включает прибор, включает ультрафиолетовую лампу и смотрит на ярко-зеленое поле. От бумаги и перегретых химикалиев исходит неприятный запах. Следы карандаша принимают вид тонких белых линий, а на радужной оболочке глаза проступают бледные отпечатки бороздок. Люси подстраивает фокус, увеличивает резкость до максимальной и видит, что отпечаток содержит достаточно характерных узоров для идентификации. В прошлый раз, проверяя отпечатки, снятые в спальне, она не получила положительного результата, потому что в базе данных не оказалось стандартной карточки Зверя. На сей раз Люси собиралась расширить базу поиска до двух миллиардов отпечатков. Она устанавливает камеру и начинает фотографировать отпечаток. Минут через пять, когда Люси фотографирует другой отпечаток, чуть смазанный и с менее четко выраженными характеристиками, из наушников доносится первый звук. Люси прибавляет звук, настраивает уровень чувствительности и проверяет, записывает ли рекордер то, что она слышит. – Что делаешь? – звучит в наушниках нетрезвый голос Кейт. – Нет, в теннис я сегодня не играю. Замаскированный под адаптер приемник работает отлично. Кейт находится в спортзале, но никаких фоновых шумов нет, да и трудно ожидать, что человек в таком состоянии встанет на беговую дорожку или начнет качать пресс. А вот пошпионить Кейт может и такой возможности не упускает. Похоже, только это ей и остается: подсматривать да напиваться. – Нет. Знаешь, я, кажется, простудилась. Слышишь, да? Ты бы услышала меня раньше. Нос совершенно заложило. Поглядывая на красный глазок рекордера, Люси смотрит и на лист под окуляром. Бумага от нагревания свернулась, но лиловые отпечатки на нем проступают отчетливо. Судя по размеру, они вполне могут принадлежать мужчине, однако Люси не спешит с выводами. Если эти лиловые следы, эти выделенные с потом аминокислоты действительно принадлежат Зверю, то они должны совпасть с теми, что остались в спальне. – Хочешь узнать новость? Моя соседка – кинозвезда. Ну как тебе такое? – Голос Кейт звучит в голове Люси. – Нет, дорогуша, нет. Нисколько не удивилась. Скажу больше, я с самого начала подозревала нечто подобное. Все эти машины, накачанные красавчики… А дом! Боже! Ты представляешь, сколько он стоит? Миллионов восемь, а то и все десять. Отпечатки его не беспокоят. Он даже не попытался их стереть. И это плохо. Это означает, что ни в каких базах данных их нет и, следовательно, сам он ни в чем преступном уличен не был. Зверь оставляет следы, потому что уверен – сравнивать их просто не с чем. Ладно, посмотрим, думает Люси. Она чувствует его незримое присутствие, как чувствует неотступное внимание Кейт, и в ней закипает злость, мирно спавшая где-то, пока ее не разбудили. – Теперь ты веришь? А вот фамилия из головы выскочила, хотя она и называла. Конечно. Она мне рассказала. И про своего бойфренда, и про ту девушку, на которую напали и которая потом вернулась в Голливуд… Люси добавляет звука, и лиловые пятна на листке расплываются, внимание сосредотачивается на том, что говорит соседка. Откуда ей известно, что на Генри напали? В новостях об этом не было ни слова. И сама Люси ни о каком нападении ей не рассказывала. – Очень… очень… Блондинка, с приятным личиком. Хорошая фигура… худенькая. Они же все такие, голливудский стандарт. Нет, в этом я не уверена. По-моему, он не с ней. Почему? Подумай сама. Если б он был дружок блондинки, то и уехал бы с ней. Нет, ее здесь не было с того самого дня. Ты бы видела, что здесь творилось… полицейские, машины, «скорая помошь»… «Скорая помошь», черт бы ее побрал! Кейт видела, как кого-то выносят, вот и сделала вывод. Что-то я плохо соображаю, думает Люси. Не прослеживаю связи. К недовольству собой добавляется злость и нарастающая паника. Да что с тобой, думает она и ругает себя за глупость, за несдержанность, за «феррари»… – Вот и я подумала, почему в новостях ни словом не обмолвились. Обязательно посмотрю… обязательно, – говорит Кейт, и язык у нее заплетается все сильнее. Кейт набралась, но, похоже, останавливаться не собирается. – Да, ты права. Кинозвезда, а в новостях ни слова. Я так тебе скажу, они это все держат в секрете. Конечно, подумай сама… – Боже, да скажи же ты что-нибудь, чего я не знаю, – бормочет Люси. Думай, думай! Что-то же она видела. Черные волоски на кровати. Длинные вьющиеся волоски. Черт! Почему ты ее не спросила? Люси снимает и кладет на стол наушники. Оглядывается. Рекордер продолжает записывать. – Черт! – шепчет она. Ни номера телефона, ни фамилии Кейт она так и не узнала, а заниматься поисками сейчас нет ни времени, ни желания. Позвонить? Кейт скорее всего не ответит. Она переходит к другому столу, включает компьютер и принимается за работу. Два пригласительных билета на премьеру ее нового фильма «Прыжок» в Лос-Анджелесе. Дата – 6 июня. После показа – закрытая вечеринка. Люси распечатывает их на матовой фотобумаге, обрезает по размеру и вкладывает в конверт с запиской: «Дорогая Кейт, спасибо за чудное знакомство! Вопрос на сообразительность: кто та женшина с длинными черными волосами? (Попробуйте угадать!)» Люси пишет номер сотового, выходит из дому и идет к особняку соседки. Ни на звонок, ни на стук Кейт не отвечает. Она пропустила остановку и скорее всего погрузилась в нирвану. Люси бросает конверт в почтовый ящик и возвращается домой. Глава 21