— Все у них, косоглазых, через одно место! Водка должна быть холодной, а закуска горячей! А у них все наоборот. Вот скажи мне, как там тебя… Его собеседник сидел спиной к ярко освещенной стене из полупрозрачной рисовой бумаги, так что виден был лишь его силуэт. — Я самокритично отзываюсь на кличку Оборотень, — усмехнулся он. — Хрен с тобой, Оборотень, так Оборотень. Давай махнем за успешное завершение нашего грязного дела. С армянами, вроде, разобрались. Они выпили. Баринов пил сакэ маленькими глотками, прикрыв глаза, всем своим видом изображая райское блаженство. Оборотень опрокинул в рот свою фарфоровую рюмочку без видимого удовольствия. Речь шла о выселении армянских беженцев из гостиниц и общежитий, где те жили со времен Сумгаитского исхода. Баринов дал распоряжение Оборотню, и тот исполнил его в точности. Помещения освободили в рекордный срок, а населявших их людей выбросили на улицу. Баринов, привычно скрывая отвращение, жевал лепестки сырой рыбы — то ли суси, то ли сасими. Некоторые по незнанию еще называют их «суши» и «сашими». Наливая сакэ в крохотные рюмки, он напомнил собеседнику: — Я сунул тебя на хлебное место в президентскую комиссию не за красивые глаза. Помнишь, я говорил, что мне нужно протолкнуть в Думе новый закон об экстремизме? И в президентской команде его ждут. Ты обещал устроить для этого небольшое выступление где-нибудь в центре города. — Будет вам выступление, будет и экстремизм, — Оборотень посмотрел на часы. — Уже, наверное, начали. — Где? — В самом центре. Улица Калашный ряд, почти напротив парламента. Небольшой фашистский погром. Баринов скривился как от зубной боли. — Ой-ой-ой! — Что не так? — насторожился Оборотень. — Место, — Баринов сокрушенно покачал головой. — Там у нашего кавказского друга Анвара в его модном магазине товара на миллион, — Баринов от волнения вцепился Оборотню в руку. — Я тебя умоляю, проследи, чтобы у него ничего не пропало. Можешь считать это моей личной просьбой. Не надо загонять в угол даже мышь, а тем более такую жирную черную крысу, как Анвар. — Ладно, не волнуйтесь, — Оборотень с неприязнью стряхнул руку Баринова со своего запястья и достал мобильник. — Сейчас предупрежу своего человека, чтобы организовал охрану вашему человеку. — Нашему, — с нажимом поправил Баринов. Брезгливый жест собеседника ему определенно не понравился. Но он посчитал, что время для выяснения отношений еще не наступило. Освобожденный от массивного корпуса гостиницы «Москва» центр столицы радовал глаз удивительным простором. От «Метрополя» до серого Дома на набережной за Москвой-рекой ничто не ограничивало перспективы. «Уж если все сожгли и поломали, лучше бы так все и оставили, — подумал опер Крюков. — Получился бы роскошный сквер в самом центре города. Любимое место отдыха москвичей — сквер «Лужок». Улицы вокруг были перегорожены. Именно здесь проводилось общегородское мероприятие, в котором руководство собиралось задействовать капитана Крюкова и его коллег. Городские власти твердо взяли курс на проведение следующих олимпийских игр в Москве. По такому случаю решили возобновить практику трансляции спортивных игр на большие мониторы, установленные на главных городских площадях. Чтобы не позориться перед иностранцами, начали с малого. С внутренних чемпионатов. Сегодня должны были играть «Спартак» и «ЦСКА». Играли, кажется, в футбол. Крюков точно не знал, поскольку талантом болельщика не обладал вообще. Он предпочитал получать дозы адреналина бесплатно, вернее, на работе и за свою зарплату. Площадь перед экраном монитора была поделена на две части цепью серых милицейских фуражек. По одну сторону разделительных турникетов колыхалась толпа красно-белых спартаковцев, по другую — красно-синих армейцев. Крюков с возвышения возле стеклянного купола подземного торгового центра окинул сборище грустным взглядом. — И зачем мы здесь? Какая наша роль на этом празднике жизни? Тут ОМОН нужен, постовых в форме побольше. Казаки с пиками наперевес и нагайками пригодились бы. Но милиции в форме оказалось немного. Вероятно, власти не хотели заранее дразнить и провоцировать болельщиков. Вместо этого решили внедрить в их ряды оперативников в штатском. Зачем? Крюков такую сложность не понимал. Толпа перед большим экраном все росла. Напарник Крюкова — Мокеев, в отличие от него, был завзятым болельщиком. — Может, передислоцируемся поближе к экрану? — предложил он. Крюков пожал плечами. — За каким хреном? Отсюда лучше видно. — А если заваруха начнется? — Тем более. Здесь безопаснее и есть маневр для организованного отступления. Мокеев не отступал. — Пойдем, потолкаемся. Что полезное услышим. Заодно и футбол посмотрим. У «Спартака», конечно, шансов мало, но чем черт не шутит? Крюков решительно покрутил головой. — Не пойду, ноги отдавят. Если приспичило, топай один. А я потом за тебя отомщу. Мокеев сполз с перил и направился к толпе. Крюков увидел, как к нему подошел длинный парень. Бритоголовый, в коротких камуфляжных штанах и куртке-бомбере. Крюков встречал его и раньше. Фамилия парня была Игнатов, кличка — Игнат. Когда-то он не изображал скинхеда, а был членом ореховской преступной группировки и стукачом Мокеева. Видимо, стукачом он так и остался. Он приблизился к майору, что-то сказал ему на ухо, после чего оба растворились в толпе. Крюков, как ни старался, не смог разглядеть Виктора среди множества людских голов. Тем временем атмосфера в толпе накалялась. Заваруха все-таки началась после назначенного судьей пенальти. В чьи ворота? Крюков так и не понял. За что? Точки зрения сторон расходились, но преобладало мнение — потому что судья козел. Толпа среагировала на забитый гол, как ученый бык на боевое красное знамя. Раздались яростные вопли. Внятно разобрать можно было только два слова: «мясо» и «конюшня». Под «мясом», ясное дело, подразумевался «Спартак», под «конюшней» — «ЦСКА». Постепенно от чисто спортивных аргументов — «кто хуже играть не умеет» — дискуссия плавно перешла на любимое поле — национальный вопрос. Послышались серьезные обвинения. — «Спартачи» — жиды! У вас ни одного русского в команде нет! В ответ неслось. — «Кони» — черные! Вас чечены купили! Под кавказцев прогнулись! Оскорбления были нешуточными. После этого говорить стало просто не о чем, и стороны прибегли к обоюдному физическому насилию. Турникеты разлетелись, как мусор под порывом ветра. Редкую цепочку серых фуражек смели в мгновение ока. В небо над толпой взмыли пустые бутылки. Странно… К экрану со стеклянной посудой вроде бы не пропускали, а на самой площади напитков в стеклянной таре не продавали. Бутылки на излете застучали по головам. Если бы у кого-то из собравшихся вдруг оказались мозги, он мог бы заработать сотрясение. Но таких, к счастью, на площадь вообще не пускали. Эти самые мозги и не пускали. Остальным удары с воздуха ущерба не нанесли, напротив, только раззадорили. Враждующие партии сошлись врукопашную. Футболисты на экране вяло доигрывали матч, но на них уже никто не обращал внимания. Самые интересные события сейчас разворачивались не на экране, а перед ним. Драка определенно удалась. Вперед продвигались отряды спартаковцев, смелых бойцов. Но и армейцы не ударили лицом в грязь. Своим лицом. Зато от всей души постарались вывозить мордами в грязи своих соперников. Крюков безуспешно пытался отыскать взглядом в толпе Мокеева или кого-нибудь из своих. За Виктора опер не опасался, его заинтересовал бритоголовый Игнат. Неужели и скинхеды успели подсуетиться? Обычно они сами использовали болельщиков в своих акциях, а тут получалось наоборот. Непонятно… И уж чего никак нельзя было ожидать от разобщенных и враждующих друг с другом фашистских группировок столицы — так это единой централизованной организации. Крюкову такая догадка очень не понравилась. Но ее следовало проверить. Он направился в самую гущу битвы. Драки он не боялся. Больше того, любил повозиться под настроение. На подступах к эпицентру побоища на него выскочил паренек с бейсбольной битой в руках и ужасом в глазах. Его даже бить не пришлось. Бита как-то сама собой оказалась у Крюкова, а паренек помчался дальше, не разбирая дороги. Крюков двигался в разъяренной, бушующей толпе осторожно, как среди зарослей крапивы. Биту он использовал не как орудие массового поражения, а скорее, как указку. Никого сам не бил, но если замечал атакующего, то коротким тычком палки направлял его в другую, безопасную для себя сторону. Чаще всего вниз, на асфальт. Мокеев как сквозь землю провалился. И лысая башка Игната нигде не светилась. Других бритоголовых Крюков тоже пока не заметил. Неужели он ошибся насчет единой организации? Не тут-то было. Со стороны Охотного ряда с развернутыми черными знаменами, украшенными православным крестом и портретом Сталина и Спаса Нерукотворного стройными рядами приближались защитники веры и отечества. Сами они называли себя «архангелами», так как руководил ими Михаил Архангельский по прозвищу Миха Архангел. Из уголовников. Говорили даже, что он был вором в законе, но Крюков над такими баснями смеялся. Миху он знал не первый год как облупленного. Когда-то тот воровал иконы по деревням, не гнушался и применением силы, если хозяину удавалось схватить его за руку. За эту силу, а также за дерзость, с которой он ею пользовался, его главным образом и уважали. Иконы Миха толкал иностранцам за валюту. Тогда-то он и попал в поле зрения Крюкова. Чистая валютная статья «восемь-восемь», не считая краж и грабежей. Но посадить Миху не удалось. Не дали «ребята с нашего завода». Оказалось, что Архангел давно и усердно стучит для КГБ. Продолжал ли он это плодотворное сотрудничество сейчас, Крюков не ведал, но подозревал, что старая дружба не ржавеет. Особенно, если ее подпитывают производственные отношения. — С нами крестная сила! — дружно заорали «архангелы» и устремились в битву. Они принялись лупить всех без разбора — как красно-белых, так и красно-синих. Но и те быстро сообразили, откуда ветер дунул, мигом перестроились и сообща ударили на нового врага. Неожиданно перед Крюковым мелькнуло лицо Игната. Он был не один. За ним теснились бритоголовые пацаны в курточках без воротника — бомберах, коротковатых камуфлированных штанах и тяжелых ботинках. Многие шли с закрытыми лицами. На «архангелов» они не походили ни видом, ни идеалами и тут же вступили с ними в ожесточенную драку. У бритоголовых бойцов опер заметил нарукавные красные повязки с двумя перекрещенными молниями в белом кругу. Раньше такие символы носили фашисты не то в СС, не то в СД. Крюков пересек площадь и пробился к милицейскому оцеплению возле парламента. Постовые с интересом наблюдали за побоищем, не проявляя при этом никакого желания вмешаться. Это была не их работа. К сфере их защиты относились депутаты-законодатели и кучка девиц легкого поведения, согнанных разгулявшимся народом со своих штатных рабочих мест. Путанкам Крюков сочувствовал. Проститутки, особенно валютные, находились в сфере его профессионального внимания с приснопамятных времен застоя, когда никакой проституции в нашей стране как будто не существовало. Как и секса. При всем внешнем благополучии жизнь барышень легкого поведения отнюдь не напоминала сладкий сон на фоне бесконечного оргазма. Сегодня одна такая в норковой шубе гордо дефилирует мимо сыщика в двери Большого театра, а назавтра он читает в сводке происшествий, что любительницу оперы и балета нашли мертвой со следами насилия на прекрасном теле. Крюков махнул служебным удостоверением постовым милиционерам, прошел за их цепочку и кивнул знакомым девчонкам. Они в ответ мило заулыбались. Крюков был ментом не вредным, кровь не пил, на субботники никого не таскал. Собственно, он вообще их услугами не пользовался. Ну, почти не пользовался, а исключения лишь подтверждали правило. Но всегда мог рыцарски прийти на помощь и сурово наказать не в меру жадного сутенера, клиента-отморозка или своего обнаглевшего коллегу. Такие вот у него были методы воспитания. Помощь участницам куртизанского движения он оказывал без всякой задней мысли, но взамен зачастую получал такую информацию, какую и за большие деньги не купишь. Вот и сейчас одна из путанок, рослая каланча по кличке Маленькая Вера, загадочно подмигнула оперу и поманила к себе. — Ты не Витю Мокеева ищешь? — спросила она с заговорщицким видом. — Он тут с какими-то скинами лысыми крутился. Еще до того, как большая драка началась. Крюков видел, как Виктор удалился в сопровождении одного лысого — Игната, своего стукача. Почему же Маленькая Вера употребила множественное число? — И много с ним было скинов? — спросил опер. Маленькая Вера наморщила лобик. — Кажется, трое. Или четверо. Трое парней и девка. Один такой длинный, совсем бритый. Под ноль.