— Иду, — хмыкнул Генчик. Похлопал Петю по крепкому полосатому плечу, сунул под резинку на поясе газету и пошел. Домой. А по дороге думал о странностях любви, которая так осложняет людям жизнь. А что, если и он, Генчик, попадется когда-нибудь в эти сети? Чем черт не шутит! Вот ведь вспоминается почему-то чуть ли не каждый день та девчонка, что живет в доме над оврагом. И она словно отозвалась на его мысли: — Эй, Чайник! 3 Генчик не обиделся. Обрадовался. — Если я Чайник, ты Поварешка! Она тоже не обиделась: — Здравствуй! — Привет! — Я иду и вижу: кто-то знакомый шагает, синий с горошками. — А я нарочно это рубашку не снимаю. Чтобы ты издалека разглядела! Это была такая отчаянная правда, что, конечно же, звучало как шутка. — Нога-то все еще не вылечилась? — Девочка посмотрела на бинт. — Это не для лечения! Просто способ, чтобы тетки в трамвае с места не сгоняли! — Какой ты находчивый! — Не поймешь, с подковыркой она это или с уважением. Наверно, с тем и с другим. — Ага, я такой! — дерзко согласился Генчик. И вдруг опять засмущался. Завздыхал, глядя в сторону. — А почему не заходишь? — совсем по-свойски спросила девочка. — Обещал ведь… — Да все как-то… времени нету. — Значит, уже не хочешь летать с берега? — Но там же колючки! — Да нет никаких колючек! Ты разве не слышал? На той неделе на откос летающая тарелка хлопнулась! А когда улетела — на склоне ни одной травинки. Чистая глина и песок! — Вот это да! — Конечно «да»! Я там уже сто раз прыгала… Хочешь? — Я… хочу! Девочка взяла Генчика за руку. И он сразу перестал стесняться. И они побежали сперва по Кузнечной, потом через дамбу и вниз по Кошачьему переулку. Желто-малиновое платьице девочки трепетало, как маленький костер. Скорей, скорей… И — ура! Радость полета, счастливое замирание в груди!.. Девочку звали по-мальчишечьи — Саша. И этим она еще больше понравилась Генчику. Они раз пять прыгнули с откоса. Потом покачались у нее во дворе на больших качелях. Затем Саша показала коллекцию пластмассовых африканских зверей (такое у нее было увлечение), а Генчик рассказал про город и пружинчиков. Чуть не начал говорить и про капитана Сундуккера, но спохватился: может быть, это нельзя. Ведь капитан — не его тайна, а Зои Ипполитовны. После этого они еще несколько раз прыгнули с откоса — несмотря на то, что глина была влажная после дождика и прилипала к ногам и одежде. — Ох и перемазались мы, — сокрушалась Саша, очищая Генчика сзади. — Ничего, глина сама осыплется, когда высохнет… Плохо только, что в глине какие-то твердые крошки, раньше их не было. — Это не крошки! Посмотри, это шарики такие, оплавленные! Я же говорю, здесь посадка летающей тарелки была, от нее они и остались! Такие же шарики находят, где Тунгусский метеорит грохнулся, я читала… Генчик взял в ладонь смесь влажной глины и песка. И правда, в ней попадались гладкие, будто из черного стекла, шарики. Величиной с крупную дробину! — Ух ты! Мне такие и нужны! Генчик набрал столько «боеприпасов», что шорты поехали вниз от тяжести в карманах. Генчик подхватил их, поправил под резинкой газету и вспомнил: — Пора домой. У моей сестры душевная травма, надо лечить… — Несчастная любовь? — с пониманием спросила Саша. — Вот именно. — Тогда иди… Придешь еще? — Обязательно! Елена уже не ревела, сердито возилась на кухне с посудой. — Припудри нос. Он у тебя как стручковый перец. — Сам ты… стручок недозрелый. Убирайся. — Пожалуйста… Между прочим, я был у Пети. — Катись со своим Петей… Оба трепачи бессовестные… — Ты все-таки совершенно неисправимая дура, — грустно сообщил Генчик. — Прямо как в глупой кинокомедии. Вместо того, чтобы нормально поговорить с человеком, разобраться спокойно, сразу истерика. Что за безмозглые курицы эти старшие сестры… — Иди отсюда, пока не получил теркой по загривку! — Лучше сядь на нее и успокойся. — Ты такой же болтун, как твой друг Петенька. — Да не болтун он! Бестолковая… Думаешь, почему он тебе эти истории рассказывал? Понравиться хотел? Больно ему это надо! Тут совсем другое… Это знаешь как называется? — Бессовестное вранье, вот как! — Никакое не бессовестное! Наоборот!.. У него это плод творческой фантазии, вот! Потому что он писатель! — Че-во? — Елена уронила в кастрюлю с водой дюжину ложек. — Да! Его, может потом будут в институтах изучать! Как Пушкина и Лермонтова! И Горького! А ты будешь локти грызть… что проглядела такого жениха… — Он увернулся (вот они, настоящие-то летающие тарелки!) и прыгнул за дверь. Захлопнул, потом опять приоткрыл. Елена заметала в совок осколки. Генчик сунул в дверную щель газету. — Почитай, а потом уж бей посуду… — И ушел заниматься пистолетом. Шарики были — ну как по заказу. Генчик пальнул из окна по спичечному коробку, что валялся на тропинке у калитки. Коробок взвился в воздух! Ну и ну! Генчик и раньше стрелял метко, но сейчас получился просто чемпионский выстрел. Ведь до цели метров двадцать, и к тому же Генчик вскинул пистолет почти не целясь. — Ай да я, — сказал себе Генчик. И погладил пистолет: — Ай да ты!.. Прекрасная Елена возилась за перегородкой. Натренированным ухом Генчик определил, что она перед зеркалом пудрит нос. И надевает свои самые лучшие сережки. Потом она ушла из дома, бросив на ходу: — Я к Анжеле…