2 Старшего спасателя Петю Кубрикова Генчик нашел на рабочем месте — на причале водной станции номер два. Петя разложил на газете детали разобранного мотора и тупо смотрел на них, сидя на корточках. Генчик обошелся без предисловий. — Поругались, что ли? — спросил он у обтянутой тельняшкой спины. Спина дрогнула, Петя повернул похудевшее лицо. Глаза у Пети были скорбные. — Все ясно, — кивнул Генчик. — Наверняка это она виновата. Что за поганый характер! — Нет, я виноват… — Ты?! Да ты же в нее по уши… А она небось это… — Генчик артистически повертел задом. — Мисс Простоквашино… А теперь лежит и подушку пропитывает. Иди к нам, мириться будете! Петя трагически мотнул головой. — Она мне никогда не простит… — Что не простит? — То, что я ей все врал про себя… И тебе врал… Никакой я вовсе не курсант, меня в училище медицинская комиссия не пустила. Я окончил курсы мотористов и вот… тут… Генчик присвистнул. Потом сел рядом на корточки. — Значит… и дуэли не было? — Не было… — вздохнул Кубиков-Кубриков. — Ничего… — А зачем ты про все это… сочинял? Петя съежил плечи. Суетливо переложил на газете железки. Признался шепотом: — Сдуру… Хочется ведь красивой жизни-то. Вот и придумывал… А вчера признался ей. В порыве искренности… Генчику стало жаль Петю. Так же, как обиженного судьбой Карасика. Даже сильнее. — Но так рассказывать… Это ведь тоже талант… — Генчик хотел его чем-то утешить. Подумал и бухнул: — С таким талантом ты, может быть, станешь писателем! Петя позвенел железками. Пробурчал: — Черта с два я им стану… — Главное начать! Ты попробуй! — Да я уже… пробовал… — Правда?! — изумился Генчик. — Ну… вот… — Петя, ежась и не глядя на Генчика, переложил шестеренки и пружинки с газеты на голые доски причала. А газету — рваную и промасленную — сунул Генчику. Это были «Белорыбинские ведомости». — Вот… — Петя стеснительно ткнул ногтем в верх страницы. Там было написано: «Творчество молодых. Петр Кубриков. Лепестки ромашки. Рассказ». — Ух ты!.. — И Генчик уткнулся носом. Рассказ был про любовь. Про то, как двадцатилетний шофер Вася встречает девушку, как по вечерам кладет на ее крыльцо ромашки. Ну и так далее… Вообще-то всякие сочинения про любовь Генчик терпеть не мог. Но Петин рассказ показался ему прекрасным. Тут не в содержании дело! Дело в том, что он именно Пети Кубрикова! Того самого, который сидит рядом на корточках! До этой минуты Генчик и помечтать не мог, что у него будет друг-писатель. Такой, чья фамилия набрана в газете крупным шрифтом! — Я же говорил! У тебя же талант! — Да ну… — зарделся Петя. — А вот еще… Вот здесь. В углу страницы опять была фамилия: П.Кубриков. А под ней стихи. Паромщик Во сне я видел гулкие шторма, Я бредил в детстве книжкой Стивенсона. Звала в дорогу штормовая тьма, Будили душу сладкие муссоны. Я был уверен: буду жить всегда В крутых волнах и океанском громе… Но вот прошли все юные года, И я служу тихонько на пароме. Жду пассажиров, трубочку курю (Все старые матросы трубку курят) И корабли мальчишкам мастерю Ножом, приобретенном в Сингапуре. Стихи понравились Генчику еще больше, чем рассказ. Правда, чересчур грустные, зато такие, что… — Прямо за душу берут, — сказал Генчик. Петя зарделся сильнее. — Значит… не совсем плохо? — Что ты! Наоборот!.. А Елена что говорит? — Да ничего. Она и не знает… — Не знает?! Ты совсем без головы, да? Почему ты ей это не показал?! — Не успел я… Понимаешь, я хотел ей все про себя… по-честному. И признался, что не курсант. А она как взвилась!.. «Ты, — говорит, — такое же трепло, как все остальные. Пустая, — говорит, — и никому не нужная личность! Я тебе верила, а ты… ты вероломно эксплуатировал мое доверие…» Ну, может, не совсем так, но в этом смысле. И бегом от меня. Прыгнула в трамвай… — А теперь лежит и воет, — со сдержанным злорадством сообщил Генчик. — Ладно, пойду. — Куда? — Такое мое дело: склеивать ваши разбитые сердца… А ты сиди тут и не вздумай топиться с горя. А то знаю я вас, влюбленных… — Все равно она меня больше видеть не захочет. — Потерпи до завтра… В крайнем случае, если очень страдаешь, сочиняй пока стихи про несчастную любовь… — Издеваешься? — жалобно сказал Петя. — Да ничуточки! Просто поэтам страдания иногда полезны. Это мне Ленка говорила, когда про Лермонтова учила для экзамена… Может, и тебя когда-нибудь будут изучать в школе. — Иди ты… — сказал Петя. С грустью, но и с капелькой надежды. Не в том смысле, что будут изучать, а что Генчик устроит примирение.