Лара села на край постели. – Опыт в столовой показал, что ты способна околдовать лишь одного человека. Моя ценность в том, что я околдовываю сразу семерых. Но стоит канцлеру решить, что из-за болезни я потеряла свою силу… Тогда, возможно, нас отпустят. Сестра заморгала опухшими от слёз глазами. – А если нет? – Мы должны попробовать, – настаивала Лара. – Сестра, я боюсь… – Я не дам тебя в обиду! – Обещаешь? – стуча зубами, спросила Лархен. – Тебе становится хуже, – засуетилась Лара. – Скорей учи заклинание, чтобы сделать меня девятилетней! Ши-ги-шин-вос-та-ди-пля… – Но в январе мне исполнится одиннадцать. Ты будешь выглядеть младше. – Я уже в детстве была рослой. Даст бог, никто не заметит разницы. Повторяй за мной – ши-ги-шин… вос-та-ди-пля. – Ши-ги-шин… вос-та-ди-пля. – Повезло, что у тебя цепкая память. Не то что моя, – с грустью улыбнулась Лара. – Теперь протяни руку. Сосредоточься, как учила ведьма, и, не сводя с меня глаз, скажи заклинание. Лархен справилась со второго раза. Когда Крэх прибавлял Ларе десять лет, она не испытала неудобства, но теперь… Давящая боль была похожа на ту, какой сопровождалось её превращение в кошку. Только длилась недолго – не успела Лара осмыслить это знакомое чувство, как боль отпустила. Заклятие значительно укоротило ей рост, одежда Андреаса повисла безразмерным мешком, шляпа лезла на глаза, ботфорты достигали паха, из-за пояса выпала верёвка… А самое главное – с её запястий спали кандалы. Паркет отозвался грохотом, напугав их обеих. «Нас могут услышать!» К счастью, никто не пришёл. Лара скинула шляпу и посмотрела на руки – не больше, чем у сестры. – Раздевайся, Лархен! – Даже голос у Лары сделался выше. – Надо обменяться одеждой. Сестра, ещё поражённая тем, что натворила, распустила шнуровку своего чёрного корсажа. Лара помогла ей стянуть юбки, сорочку и шерстяные чулки, чтобы надеть всё это на себя. – Как же… как? – не смея коснуться мужской одежды, шептала Лархен. – Одевайся, потом не получится! – Боже, прости меня… Лара, постоянно носившая мужское, поняла, что юбки стали ей непривычны. Ещё непривычнее было иметь такие крохотные руки и детское тело… – Похожа я на тебя? – нарядившись маленькой протестанткой, спросила Лара. – Похожа, – кивнула Лархен, – но не как близняшка. – На полное сходство я и не надеялась. Когда я тебя превращу, ты по возможности тоже лицо скрывай. Лара намотала на руку верёвку, которую канцлер повязал ей на шею после превращения в кошку, и одёрнула рукав. Сестра так и сидела на постели, утопая в одной лишь рубашке Андреаса. – Давай помогу! – Лара впопыхах напялила на неё штаны, чулки и камзол. Ботфорты кинула у кровати. – С меня всё сваливается, – пролепетала Лархен. – А ты ляг! Подожди, сейчас всё станет по размеру. Но сперва я надену на тебя кандалы… Сестра послушно легла на бок, заведя руки за спину. Лара продела её худенькие запястья в металлические браслеты и засомневалась, предупреждать ли о боли. – Это больно, милая. Тебя будет словно… разрывать. Но ты не бойся, всё скоро закончится. – Я понимаю. – Лархен помолчала и зажмурилась. – Колдуй. Лара выбросила дрожащую руку вперёд. – Ши-ги-шин-вос-та-ди-плю. Сестра выгнулась дугой – и Лара упала перед ней на колени. – Милая моя, прости! На её глазах Лархен вытянулась и округлилась, чтобы из девочки превратиться в двадцатилетнюю девушку. Мужской костюм сидел на ней как влитой. Эта девушка очень напоминала Лару, но могла сойти за неё разве что в профиль. При этом Лархен лежала без сознания – боль всё же одолела бедного ребёнка. Надвинув шляпу на лицо сестры, Лара подбежала к двери и застучала маленькими кулачками. В замочной скважине звякнул ключ, Хансен и ведьма открыли дверь. – Что такое? – Ларе плохо! – оставаясь в тени, воскликнула Лара. – Ей нужен врач! На лице Хансена отразился такой неподдельный страх, что она опешила. Когда он в один шаг оказался возле Лархен, Лара додумалась крикнуть: – Что, если это чума? Сестра где только не была… Охранник отпрянул от кровати, спотыкаясь о металлический шар и бранясь. – Божье наказание… – пробормотала рыжеволосая ведьма. Они выскочили из комнаты и снова заперли дверь. Лара сама не ожидала, какой переполох вызовут её слова о чуме. Не меньше часа их никто не посещал. Лархен пришла в себя, но металась на кровати в бреду. Её тело всё так же пылало, на висках выступил холодный пот. Из-за мешающих цепей сестра то и дело болезненно кривила лицо. Лара укрыла её одеялом и села рядом на стул, не зная, чем ещё помочь. «Волосы коротковаты, – невольно подумала она, оглядывая Лархен. – Хоть бы не заметили, иначе мы пропали…» Теперь Лара даже при желании не сумела бы сбежать, заколдовывая всех, кто встретится ей на пути. Лархен она бросить не могла и чувствовала – если сестра и получит помощь, то только здесь, у канцлера. Через час в коридоре послышалась возня. Дверь распахнулась, и Лара потеряла дар речи. В комнату вошла птица ростом с человека. Ларе понадобилось время, чтобы понять: от птицы в жутком существе лишь голова, а точнее – маска с клювом и стеклянными окошками для глаз. Под чёрным плащом до самых пят угадывалось вполне человеческое тело. «Это чумной доктор», – вспомнила она, хотя прежде не видела таких врачей живьём, только слышала о них. Рукой в длинной кожаной перчатке врач указал на Лару. – Почему не вывели ребёнка? Из-за полуоткрытой двери ответил мелодичный голос канцлера: – Если девушка умрёт, то и девчонка не важна. Тому, что девушка лежит на кровати в кандалах, врач удивления не выказал. Склонив над Лархен длинный клюв, он стал расстёгивать на ней камзол. – Нужно проверить, нет ли у больной чумных бубонов. Лара вспыхнула. – Позвольте я её раздену! – немедля вызвалась она. Голова в птичьей маске отрицательно качнулась. – Уйди, дитя, – распорядился врач. «Не может быть, чтобы у Лархен была чума! Я ж это сама придумала!» – Сестра жаловалась на живот, – на всякий случай сказала Лара. Чумной доктор кивнул. Проходя мимо него к двери, она ощутила крепкий запах ладана и чеснока. Лара юркнула в коридор и потупилась, чтобы не встретиться глазами с плешивым. К ней никто не подошёл. «Это что за пренебрежение? Боятся, что я заразная?» – приободрилась Лара. Позабытое чувство свободы так огорошило, что она едва удержалась, чтобы не удрать.