– Потому что ей не велено разговаривать! – сердито ответил Хансен. – Стой смирно, сука! Прекрати мычать! Прежде чем он кончил фразу, Лара пусть на секунду, но успела, мыча, выбросить руку в сторону женщин. Служанка с визгами, швея с воплями – обе кинули корсет и побежали из комнаты прочь. – Она не может колдовать! Вернитесь! – закричал Хансен. Он выглядел растерянным, будто не знал, догонять ему женщин или одевать Лару самому. Лара уже не мычала. Только голова моталась из стороны в сторону, как маятник. – Прекрати! Прекрати! – Хансен замахнулся для пощёчины. Даже принуждённая не шевелиться, Лара вся внутренне сжалась. Занесённая над ней рука замерла. Хансен торопливо шагнул к двери. – Ты пожалеешь… «Что теперь будет?» – обожгло её мысленной вспышкой. Лара не знала, сколько времени она простояла столбом с гулко бьющимся сердцем, пока за дверью не послышался топот и в комнату не влетел раскрасневшийся от гнева канцлер: – Ты почему такая тварь?! Ларе хотелось бить его по наглому лицу до кровавых мозолей на руках. – Ши-рва-ци-ас-воль-он-тэ! Отвечай! – крикнул сталеглазый, и слова из её горла полились водопадом: – Это я-то тварь?! А кто ты, плешивая мразь? Мало того что ты меня похитил, ты делаешь из меня механическую куклу! Куклу! Лара уже сама не знала, где её истерика настоящая, а где притворная – настолько она была измучена. Канцлер со вздохом уточнил: – Ты не хочешь надевать корсет? – Да, не хочу! – немного поутихла Лара. – Оставьте мне хотя бы мою одежду! Йорг Хольдт оглянулся на стоявшего позади Хансена. – Пусть это треклятое платье едет в багаже. Иди догони служанку, иначе одевать и причёсывать нашу стерву в Вестфалии будешь ты. Эта угроза привела охранника в такое смятение, что он побежал. Канцлер тем временем поднял с пола одежду Андреаса и бросил Ларе. – Одевайся. Лара повернулась к нему спиной и сняла юбки, в мыслях отмечая: «Одно заклятие для подчинения воли можно перекрыть другим? А если бы два колдуна, наложивших заклятие, потребовали противоположных вещей? Надо будет спросить об этом в пути. – Она осеклась. – В пути… Я уже смирилась с тем, что поеду чёрт знает куда и не спасу своих друзей? Как страшно… Плешивый дюйм за дюймом отвоёвывает у меня позиции. Я отстояла свой наряд, но не отстояла свободу». Когда ей осталось надеть только чулки и ботфорты, Лара обернулась через плечо. – Мне нужно сесть на кровать. – Садись, – дозволил канцлер. Пока Лара подвязывала под коленями чулки и натягивала сапоги, он наблюдал за её действиями с лёгким презрением. – Они ведь явно тебе велики. Как ты в них не спотыкаешься? – Чулки не до конца дотягиваю, чтобы заполнить пустоту в носках сапог, – ответила Лара. – Я уже привыкла. – И эта девица отказалась от прекрасного корсета из китового уса, – проворчал канцлер, направляя руку. – Вы что делаете? – заволновалась Лара, когда он произнёс заклинание. Вдруг ботфорты будто ожили и обхватили её ноги, а висевшая раньше одежда прилегла к телу. Лара испытала странную смесь восторга и ужаса. «Хоть какая-то от тебя польза, плешивый». – Теперь впору, – равнодушно сказал канцлер. – Поднимись. Надев на Лару плащ и шляпу, он положил ей на плечи руки. «Как есть, отец и сын», – подумала бы Лара с усмешкой, если бы внутри себя не умирала от отвращения. – Я понимаю, что ты устала. «Неужели?» – Но если ты поразмыслишь, – мягко добавил сталеглазый, – то поймёшь: в своих страданиях ты виновата сама. «Вот оно как!» – Чем примернее ты будешь себя вести, тем меньше заклятий я буду вынужден на тебя накладывать. Поняла? Лара закивала. – Умница, – похвалил Йорг Хольдт. – Если я ещё раз услышу о своём якобы плохом поведении, я вас прикончу. Канцлер, сдерживаясь, прикрыл глаза. – Ты невыносима. – Как и вы. – Видит чёрт – я не хотел, – вздохнул он, отступая и вытягивая руку. – Ши-ги-шин-па-эр-дли-юх. «Боже мой, нет!» – Ничего более внятного ей в голову не приходило. Лара упала на колени, сдаваясь под натиском боли. Не забытой, не успевшей превратиться в полустёртое воспоминание. Нет, эта боль навсегда останется до безумия яркой и будет сниться ей в пророческих снах. А сейчас она есть, и от неё не скрыться. «Боль не спрашивает», – осознала Лара вместе с ощущением прохладных рук на своём маленьком дрожащем тельце. Канцлер повязал ей на шее верёвку, поднял с пола и понёс вниз. Застучали двери, зазвенели отрывистые голоса, зашаркала обувь, в глаза хлынул солнечный свет… – Ваша милость, первый экипаж готов, – раздалось совсем близко. – Я сяду во второй. Отъезжайте. Кнут ударил так оглушительно, будто ударили не лошадей, а её саму. – Не бойся, кисонька. – На голову легла ненавистная рука. Даже его запах был ей ненавистен. И звуки вокруг. Особенно звуки… – Господи, хватит шуметь! – не вытерпела Лара. – Молчи! – загремело сверху. Язык к нёбу не прилип. Лара удивилась, но на всякий случай затихла. – Ваша милость… – виновато пропищала служанка. – Садись в мою карету, идиотка. – Это ослица? – выглядывая из экипажа, спросил беловолосый верзила. – Можно и так сказать. Канцлер на миг убрал одну руку, чтобы сесть в карету. Запах сентябрьского утра сменился запахом пыльного бархата, которым были обиты сиденья. Сталеглазый посадил Лару на колени, передав Хансену конец длинной верёвки. – Держи крепко. Лара огляделась – напротив, кроме Хансена, сидел ещё один охранник. Служанка недоверчиво косилась на неё сбоку. – Трогай! – приказал канцлер. За свистом кнута последовало громыхание колёс о мостовую. Лара во все глаза смотрела в окно. Она неуверенно приоткрыла пасть, не смея издать звука. Не смея убедиться. «Неужели… заклятие подчинения действует только на людей?» – Сиди спокойно. – Канцлер погладил её по макушке, отчего Лара, брезгливо вжав голову в шею, завела уши назад.