В ту ночь и Холидей находилась ближе к месту преступления, чем я мог представить. У обоих была в этом деле своя выгода, оба считали, что им нечего терять, и у каждого был свой мотив. Но представить Холидей с оружием в руках для меня было почти невозможно. С другой стороны, Доминик мог не только навести на кого-то ствол, но сдуру и выстрелить. К счастью, в продавца пуля не попала, а иначе мне предъявили бы обвинение не только в вооруженном ограблении, но и в кое-чем похуже. Получил бы за убийство двадцать лет – и вся жизнь под откос. Уверен ли я на все сто, что стрелял Доминик? Нет. Есть вариант, что в тот вечер моя сестренка не совладала с растрепанными чувствами и подговорила на это дело моего лучшего друга. И все же я на восемьдесят процентов уверен – он был один. И как мне с этим жить? О том, чтобы сдать его полиции, не могло быть и речи, потому что, как бы все ни обернулось, я люблю Доминика. Он бы за решеткой не выжил. А я выжил. Шевелю плечами, но напряжение в шее не проходит. Как простить того, кто не признает вины? Как можно простить, если не знаешь, кого прощать? Подходит Эксл. – Мы нашли столик за каруселью. Совсем скоро мне предстоит сообщить миру о том, что я – преступник, хотя это не так. Ни закрытое дело, ни правда не будут значить ровным счетом ничего, как только я открою рот перед репортерами. Наверное, консультант был прав насчет правды. Ее просто не существует. – Мне надо побыть одному. – Есть уже не хочется, аппетит пропал. – Твоя одежда в машине. Встретимся через полчасика? – Ага. Эксл возвращается к семье, а я иду вперед, в том же направлении, что и блондинка. Ее дорожка лучше моей. Эллисон Придурок Номер Один и Придурок Номер Два возвратились из небытия и, как и все, что умерло и вновь призвано в мир, типа зомби, возвратились в более гротескном варианте, чем прежде. Тянутся за мной, и при этом Придурок Номер Два сыплет подколками и насмешками. Его реплики одна отвратительнее другой, и моя кровь уже нагрелась до такой точки, что в ней можно плавить сталь. – Так ты из тех, да? – кричит он. – Из тех, кому надо показывать, что делать? Иди сюда, и я все тебе покажу, что и как. Они смеются, поздравляют друг друга с очередной достигнутой вершиной остроумия. Кулаки сжимаются сами собой, и я бросаю взгляд через плечо. Придурок Номер Один поглаживает себя по промежности. – Разве ты не знаешь, что у парня… – Неподалеку звенят колокольчики, и его слова теряются в криках победителей «Прибей Крота», но я читаю по губам, и слезы наворачиваются на глаза. Так бы и шлепнула себя по щеке. Слезы. Так бывает всегда, когда я злюсь, и от этой своей слабости я злюсь еще сильнее. Тычу пальцем в телефон, набираю сообщение для Эндрю: Где ты? Эндрю: На центральной. Иду к тебе. Слезы еще горше оттого, что приходится унижаться и просить помощи у Эндрю, но другого выхода нет. Разве что отчитать парней на глазах у всех. Что-то подсказывает, что еще один фокус с пепси, и они совсем слетят с катушек. Оглядываюсь по сторонам, выискиваю возможного союзника, но подходящих кандидатов нет, если не считать нескольких мамочек, которые, судя по их возмущенным лицам, расстреляли бы моих преследователей на месте, если бы только имели разрешение на ношение оружия. Но у мамочек дети, и их долг – оберегать малышей. Остальные больше посматривают на меня, чем на пару кретинов, и предпочитают помалкивать, следуя принятому обществом неписаному закону: не совать нос в чужие дела. Варианты действий: Следовать выбранным курсом, слушать издевательства и насмешки и в конце концов добраться до Эндрю, сохранив достоинство и доказав всем, что я – девушка благоразумная. Растоптать гордость и предаться бегству на глазах у толпы. Схватить бейсбольную биту на игровой площадке и ударить по мячу, как учил Генри, в надежде вырубить одного из придурков и проинформировать другого, что я не только знаю, но и могу по буквам продиктовать адрес, по которому ему следует отправиться. Третий – мой любимый. Заключается он в самой естественной, свойственной моему естеству реакции. Но поддавшись порыву, я бы огорчила всех, за исключением Генри. И прежде всего папу и маму, которым обещала никогда не терять самообладания и не позволять эмоциям выплескиваться наружу в общественных местах. – Эй, ты! – кричит один из парней. – Давай, я покажу тебе, для чего у девушки рот! Это чтобы… И снова взрыв смеха и визга со стороны карусели, но я все равно слышу фразу целиком. Подстегиваю себя, хочу прибавить шагу, но ноги как будто врастают в землю. Все вокруг плывет, звуки перемешиваются и чахнут, остается только звон в ушах. Снова слезы жгут глаза, и я зажмуриваюсь. Ну почему, почему они не уходят? – Ты в порядке? – спрашивает кто-то. Открываю глаза и опускаю голову. Знаю, слезы уже пролились. Чувствую, как припухли щеки. Делаю глубокий вдох, поднимаю голову, чтобы объяснить, мол, да, в порядке… и замираю. Ну и ну. Парень, с которым я играла в «Прибей Крота». Вблизи он еще сногсшибательнее. Как такое может быть? – Те ребята, они к тебе пристают? Морщу лоб. Да, пристают, но сказать ему правду и тем самым пригласить к решению моих проблем… нет, это неправильно. – Ну, раз уж ты такая разговорчивая, то начну я, – продолжает он. – Если хочешь избавиться от этих парней, то стой здесь и говори со мной, а я буду стоять вот тут и говорить с тобой. Можешь улыбаться, как будто мы знакомы, потому что заставить улыбаться меня довольно трудно, и моя улыбка будет выглядеть фальшивой. А потом попробуем выиграть для тебя мягкую игрушку. Не змею, конечно, но что-нибудь достойное. Эти лузеры решат, что мы друзья, и в конце концов пойдут дальше своей дорогой, вернутся в свое лузерское общежитие и будут до утра развлекаться на пару, потому что они не знают, как следует разговаривать с девушкой. Моргаю. Все мыслительные процессы странным образом прервались. Может, со мной что-то не так? – Просто улыбайся. Произнеси несколько слов. Расскажи мне что-нибудь. Стихи читать необязательно. Шевели губами, смотря на меня, и придай лицу осмысленное выражение. Я снова моргаю несколько раз: все вокруг – люди, звуки, ярмарочные запахи – внезапно оживает, словно кто-то щелкнул кнопкой «play» на моей остановившейся на паузе жизни. Я выдаю отрепетированную до автоматизма белозубую улыбку, возможно, немного потускневшую из-за чрезмерного использования. – Не представляю, что нужно сделать, чтобы они оставили меня в покое. – Останавливаюсь, и горечь вытекает из меня вместе с хмурой усмешкой. – Если, конечно, не хвататься за бейсбольную биту. Некоторым определенно следует запретить обзаводиться потомством. Правый уголок его рта тянется вверх, и я смотрю ему в глаза. – Ты же вроде бы сказал, что тебя трудно рассмешить. – Извращенное чувство юмора. Никогда бы не подумал, что такая девушка, как ты, сумеет меня рассмешить. У тебя это получилось уже дважды. Мой рекорд за последний год. Злость еще не утихла. – Такая девушка, как я? – ощетинившись, спрашиваю я. – Да, такая, до которой мне не дотянуться. Послушай, если хочешь выйти из положения, не обостряя ситуацию, дай мне знать. В противном случае я отступаю в сторону, и поступай как знаешь. Помочь я готов, но махать кулаками не собираюсь. Решай сама, как ты хочешь все это закончить, но если ты за силовой вариант, то это без меня. Говорит, что не желает драться, но достаточно посмотреть на него один раз, чтобы понять: этот парень уложит любого, не особенно напрягаясь. Он смотрит на меня, я смотрю на него, и в груди снова что-то дрожит и вибрирует. – Спасибо за предложение, но о себе я позабочусь сама. Да, я это могу. Мне бы только бейсбольный мяч, хороший бросок, и вот тогда моя мама заведется всерьез. Я устала от людей вроде тех двух придурков, устала притворяться совершенством и в изнеможении тру глаза. – Нисколько не сомневаюсь, но не думай, что они отстанут, если ты на них отреагируешь. И даже если просто пойдешь дальше, они уже не отвяжутся. Это не школьные задиры, которые убегают, стоит только дать им в нос. И делать вид, что их не существует, здесь тоже не сработает. Парни вроде них ловят кайф от твоей злости, балдеют от твоего страха. Можешь мне поверить. Я почти год провел среди настоящих кретинов. – А почему ты мне помогаешь? Он дергает плечом, словно у него нет ответа или ему наплевать, есть ответ или нет, но тем не менее отвечает. – У меня есть младшая сестра. Ты видела ее сегодня. Объяснение так себе, но уж какое есть. Он кивает в сторону игрового автомата. Я подхожу и открываю сумочку, словно собираюсь достать деньги, но он качает головой и вытаскивает из кармана свой бумажник. – Эта за мной. Злость и раздражение отступают. Своей готовностью заплатить за игру он напоминает старичка-милашку Джеймса Дина. – Спасибо. – Пожалуйста. Но многого не ожидай. Шансов на победу мало. Мне уже спокойнее, и даже не тянет оглядеться, поискать глазами преследователей. Наверняка они где-то поблизости. Хищники от добычи так легко не отказываются. – Они справа от нас, – словно в ответ на мои мысли говорит он. – Возле киоска с попкорном. Но ты на них не смотри, не дай им удовольствия думать, будто у них есть над тобой власть. – Нет у них надо мной никакой власти. – Хорошо. – Он кладет на прилавок пять долларов. Работник аттракциона долго смотрит на него, потом долго смотрит на меня, будто мы участники некоего древнего научного эксперимента, и наконец кладет на прилавок три мяча. Мы – разные. Совершенно. Почти противоположности. Общее, насколько я успела заметить, лишь то, что мы примерно одного возраста и оба обуты. У меня сандалии, у него потертые армейские ботинки. На нем мешковатые рваные джинсы и белая футболка, на мне – отглаженные шорты-хаки и обтягивающий голубой топик. Мои сережки с брильянтами и золотой браслет с подвеской-сердечком против его черного ремня с металлическими заклепками и серебряной цепью, удерживающей бумажник в кармане. Посмотреть со стороны, у меня должно быть больше общего с теми лузерами, но с этим парнем мне легко и приятно. – Как тебя зовут? Он бросает мяч, и предсказание сбывается. Бросок невероятной силы и столь же неточный. Мяч глухо ударяет в черную штору и падает на пол.