«Трачу время на то, к чему не имею никакого отношения». – Что ты имел в виду, Дрикс? – шепчу я. Открываю карточный пасьянс, но уже через три клика голова начинает болеть, и сосредоточиться на игре не получается. Поворачиваю кресло от экрана. Позади папиного стола толстые папки. Целая тонна папок. Папа любит, чтобы все его политические программы были распечатаны, а главные положения вынесены отдельно. Такая система помогает планировать и не упускать главное, но лучше бы ему позаботиться о том, чтобы защитники окружающей среды не узнали, сколько деревьев он при этом уничтожает. Одна из папок на полу помечена ярлычком «Программа “Второй шанс”». На другой, под ней, ярлычок с надписью «Хендрикс Пирс». «Трачу время на то, к чему не имею никакого отношения». – Мои поздравления, Элль, – говорит папа, входя в комнату. Хотя сегодня среда, он, судя по футболке и джинсам, должно быть, устроил себе выходной. – Ты проходишь первый рубеж своей политической карьеры. Цепляюсь кончиками пальцев ног за пол и медленно поворачиваю кресло в его направлении. – Поздравляешь с тем, что я больна? – Заразилась политической чумой. Пожмешь достаточно рук, поцелуешь деток, и твоя иммунная система окрепнет. Он останавливается возле стола, и его лицо принимает озабоченное выражение. – Ты плохо выглядишь. Стараюсь выжать из себя бодрую улыбку. – Вот уж спасибо. Папа обходит стол и трогает ладонью мой лоб – Да ты горишь. – Я в порядке. Он сочувственно, словно извиняясь, смотрит на меня. – В Вашингтон ты не полетишь. Не это я хотела услышать. Мы уже наметили грандиозные планы на мой день рождения в столице, и я жду не дождусь, когда же смогу наконец провести время с родителями. – Я выиграю выборы, и ты переберешься туда надолго. Если он выиграет выборы… – Как, по-твоему, у меня получается? С выборами? – Я сделала почти все, о чем он просил. Сделала, хотя это и не доставило мне удовольствия. Но достаточно ли сделанного, чтобы он простил меня? Отец убирает за ухо мою упавшую на лицо прядку. – Мы с мамой гордимся тобой. Ты выполнила все указания. Сегодня заходил Шон, сказал, что, согласно всем опросам, мы идем на первом месте. С большим отрывом. В этом и твоя большая заслуга. Ты даже на Шона произвела впечатление. Подтягиваюсь, сажусь повыше, выпрямляю спину. По крайней мере, мысленно – на самом деле я все так же полулежу в кресле. Ну да ладно, папу я все равно люблю. Просто люблю. – Знаю, мы с мамой были строги и требовательны к тебе, но мы знаем жизнь и понимаем, как нелегко в ней приходится. Я поднялся с самого низа, и твоей маме пришлось расправиться со многими демонами, чтобы почувствовать себя живой в эмоциональном плане, и посмотри, что у нас есть теперь. Мы любим тебя так, что и представить невозможно, и хотим для тебя только самого лучшего. Мама и папа не хотели детей. Выйдя из детства с эмоциональными шрамами, они сильно сомневались, что увеличивать население планеты такая уж хорошая идея. Но потом появилась я. Сюрприз – да, приятный, как меня постоянно убеждали, но все-таки сюрприз. Божество, говорила мама, которому они поклонялись с тех пор, как тест на беременность показал две полоски. Я верю им, но иногда их любовь немного напрягает. – Давай-ка вернем тебя в постель, пока тебя не вырвало у меня в кабинете. Начинаю подниматься, но взгляд случайно падает на папку Дрикса. «Трачу время на то, к чему не имею никакого отношения». – Пап? – Да, я тебя отнесу. – Нет, я не то хотела сказать. – Хотя это предложение мне нравится. – Почему ты выбрал для программы именно Дрикса? Он смотрит на меня с прищуром: – А почему ты спрашиваешь? – Любопытно. Как ты понял, что он тот, с кем можно рискнуть? Ведь успех или неудача твоей программы зависели от него. Ты обещал, что поможешь положить конец системе «школа – тюрьма», и почему-то решил сделать ставку на Дрикса. Почему? – Я обмахиваюсь ладонью, защищаясь от еще одной волны болезненного жара. – В той ситуации, когда многое еще оставалось под вопросом, как ты понял, что не ошибся с выбором? Папа прислоняется к письменному столу и складывает руки на груди. Должно быть, я задаю правильный вопрос, если он собирается ответить. Обычно он только отмахивается, когда я пристаю с такого рода расспросами. – Я скажу тебе, но это останется между нами. В нашей работе важно научиться держать информацию при себе. – Поняла. – Ты понимаешь, как устроена система «школа – тюрьма»? Я читала о ней, когда папа предлагал программу, и многие считали ее пустой тратой денег. – В школе подростки часто выражают себя чересчур эмоционально – ругаются, а иногда и делают кое-что похуже. За стенами школы некоторые совершают преступления и попадают в центры содержания несовершеннолетних. Занятия с ними проводятся, но тем не менее они отстают. Потом выходят, однако дела в школе у них не ладятся, они пытаются выразить себя иначе, получают условный срок, совершают преступление и снова оказываются в центре для несовершеннолетних. Все повторяется, пока им не исполняется восемнадцать, и их отправляют уже в тюрьму для взрослых. – По сути верно. Как я выбрал лицо программы? Принял решение на основании собранной информации. Мы присматривались к подросткам на различных стадиях канала. К тем, кто побывал в системе несколько раз, к тем, кто совершил второе правонарушение, а потом нам попался Хендрикс. Первое правонарушение, серьезное, несколько исключений из школы за драки. Плюс сложная ситуация дома. У ребят вроде него большие шансы остаться в системе, однажды в нее попав. Боль сдавливает грудь. Драки. Дрикс говорил, что не хочет снова стать тем, кем был. – Но почему ты выбрал его? – Он не оспаривал обвинений и признал себя виновным в течение сорока восьми часов после ареста. Он сожалел о содеянном, тревожился за собственное будущее, и ему повезло со старшим братом, который пообещал помочь Хендриксу после окончания программы. К сожалению, недостатка в подростках-правонарушителях мы не испытывали, но, поскольку идея считалась непопулярной и у программы нашлось немало недоброжелателей, нам пришлось подойти к отбору с консервативных позиций. Решения принимались в пользу тех, кто имел больше шансов на успех, чтобы потом распространить программу на других. С подростками всегда рискуешь, но Хендрикс был контролируемым риском. С самого начала мы чувствовали, что если изымем его из ситуации, в которой он оказался, покажем, кем он может стать, а потом вернем к брату, у него все получится. Его успех и желание стать лицом программы – пример для других подростков, желающих свернуть с пагубного пути. Индивидуальное внимание. Индивидуальная опека. Индивидуальный план для отдельно взятого парня. Большие финансовые затраты, а все, касающееся денег налогоплательщиков, популярностью обычно не пользуется, даже если помогает спасать жизни. Но мой отец не из тех, кто делает выбор в пользу большинства. Он понимает, что общество не будет успешным, пока голос не обретут безголосые. Папа – мой герой, и я бы отчаялась, окажись он чем-то другим. Колесики в моем перегретом болезнью мозгу медленнее обычного прокручивают папино объяснение, и брови наконец сдвигаются к переносице. – Так, значит, суда над Дриксом не было? – Нет. – А откуда ты знаешь, что он совершил преступление? – Как я уже сказал, он сам признался. В голове начинает стучать. Я жмурюсь от боли и тру виски. – Ты побледнела, Элль, и меня это пугает. Доктор сказал, тебе еще рано подниматься. – Ты – мой доктор. – Верно. И мне будет спокойнее, если ты ляжешь. Мне тоже. «Трачу время на то, к чему не имею никакого отношения. Привык отвечать за себя…» Слова Дрикса – вирус, мутирующий у меня в мозгу. Дрикс признался, так что же они означают? Что они могут означать? Хендрикс – Келлен! – кричит Доминик, едва мы входим в его дом. – Думаю, отправилась к вам поболтать с Холидей. Он заглядывает в гостиную, ванную, отцовскую спальню и, удостоверившись, что мы одни, поднимается по стареньким, подгнившим ступенькам на чердак, который делит с сестрой. В доме чисто, что указывает на отсутствие папаши. В свое время Доминик изрядно настрадался – и физически, и эмоционально – от человека, которому надлежало бы любить его и заботиться о нем. Хорошо бы, сукин сын не вернулся в ближайшее время, потому что промолчать в моем присутствии он не может, а я никогда не оставляю без ответа его придирки. От этой болезни мне не избавиться, даже если бы я провел в лесу не год, а сто лет. Наверху, под крышей, духоте просто некуда деться, и одежда уже прилипает к телу. Доминик пинает знакомый мне с детства сундучок со своими пожитками. – Открой.