Думаю о милом комочке шерсти, который держала на руках две недели назад. Думаю о том, как надеялась снова увидеть Тора, прежде чем мы отдадим его каким-то незнакомым людям. Так легче – думать о нем, а не предаваться печали. – В организации по спасению животных свободных мест сейчас нет, так что наша единственная надежда – общество защиты. Хотя мне оно не нравится – они не гарантируют, что он останется жив. – Кто-нибудь возьмет, – говорит Дрикс. Я закрываю глаза. – Будь он мой, я бы все отдала. – Не надо было давать ему кличку, тогда и не пришлось бы переживать так, словно теряешь мечту. – Мне нужно идти сейчас, но я зайду за ним, когда вернусь в город. – А твои родители? Они уже на тебя злятся. – Я сама все решу. Он подходит на шаг ближе. – В приют его отнесу я. Мне так плохо, что кажется, задохнусь. – Я понимаю, Дрикс. Ты многое теряешь. Понимаю, что ты делаешь правильный выбор. Возьмешь ты щенка или не возьмешь – не важно. Самый лучший парень из всех, кого я встречала, единственный, с кем мне по-настоящему хотелось быть, не может быть со мной – вот что важно. Не беспокойся. Я заберу собаку. – Мы дали ему кличку. Его зовут Тор. – Нет. Новые хозяева дадут ему другую кличку, какую только пожелают. Дрикс вздрагивает, как будто от пощечины: – О нем я позабочусь. Ладно. Если ему так надо – пусть. Срывать повязки с ран – это так по-человечески; я подбираю подол юбки и тянусь к дверной ручке. – Удачи тебе во всем. Ты заслуживаешь лучшего. И тут я допускаю ошибку – встречаюсь с Дриксом взглядом. В его глазах боль, и мне так жаль, ведь он заслуживает лучшего. Заслуживает той улыбки, которую мне повезло увидеть. Вот только не в моих силах вернуть ее. Я отворачиваюсь от Дрикса и отправляюсь на поиски Эндрю. СЕРДЦЕ и РАЗУМ Кайли Плезант «USA Today» Эллисон Монро, дочь нынешнего губернатора Кентукки и кандидата на освободившееся место в сенате США, привлекает внимание не только избирателей штата, но и всей страны. Семнадцатилетняя девушка, заканчивающая в наступающем учебном году школу, показала себя не только знатоком моды, но и рупором проблем, по-настоящему важных для ее поколения. «Пока мы дети, нас предпочитают не слушать, – сказала Эллисон, выступая в университете Луисвилля, – но теперь пришло время отбросить устаревшие правила и осознать, что наши голоса важны и должны быть услышаны». Имея тысячи фолловеров в социальных сетях и пользуясь растущей популярностью, Эллисон становится той силой, которая оказывает положительное влияние на рейтинг одобрения ее отца среди молодых избирателей. Хендрикс Любимое занятие Тора – жевать туфли Холидей. Я дал ему свои старые носки, обвязав ими пустые бутылки из-под воды, но он, поиграв ими, вернулся к паре на высоких каблуках. Приняв боевую позу – голова вниз, хвост вверх, – щенок атакует, рычит и грызет туфлю так свирепо, словно свалил буйвола. Сестра влюбилась в него с первого взгляда – в противном случае Тор долго бы не протянул. Эксл появлению дополнительного нахлебника не рад, хотя я и стараюсь покупать самый дешевый корм. Держать его дома глупо, но щенок – это все, что осталось у меня от Элль. После того вечера прошло две недели. Мы оба ездим с губернаторской командой, но только не одновременно. Наверное, я должен был бы успокоиться, но каждый раз испытываю сильнейшее разочарование. Все втроем мы собрались в гостиной. Холидей лежит на животе, катает мячик. Щенок запрыгивает на него, выставив передние лапы, а потом снова переключается на пожеванные туфли. Я полулежу в старом кресле, морщась от боли в спине. Эксл договорился о работе для меня в его бригаде кровельщиков. Двенадцать часов в день, адское пекло и жалкая плата. Пот катится градом, и домой я прихожу усталый и голодный. Заработок меньше, чем у Эксла, но какие-никакие это все же деньги. Брат улегся подремать на кушетке. Он учится на парамедика и только что вернулся после сорокавосьмичасовой смены. В этот раз ему выпало извлекать семью из перевернувшейся восемь раз машины. А еще в его дежурство случился пожар на кухне. Вентилятор разгоняет по комнатам идущий из окна прохладный воздух. Кондиционер взорвался два дня назад, у Эксла поломалась машина, Холидей выросла на фут за ночь, и ей нужна новая одежда, а ученик кровельщика и парамедик-практикант работают практически даром. Каждый раз на очередном мероприятии губернатор говорит о подъеме экономики, о том, что люди стали жить лучше. И каждый раз я задаюсь вопросом, кто эти люди, потому что простые трудяги так и остались бедняками. Его стратегия экономического роста определенно не для тех, о ком забыли все. Выпуск новостей. Я беру пульт и уже собираюсь переключиться на другой канал, один из шести, которые принимает наша антенна, но тут на экране появляется лицо Элль. Ясные голубые глаза и темно-русые волосы – и то и другое не ее. Пульт выскальзывает из пальцев и падает мне на колени. – Мятликовая Красавица снова на первых полосах газет, – говорит ведущий. – Сегодня было объявлено, что в следующем месяце ее фотография украсит обложку крупнейшего в стране журнала. Редактор журнала заявила, что Эллисон Монро – воплощение грации, очарования и интеллекта нового поколения женщин, выбирающих не только моду, но и участие в решении социальных проблем. Фотографии Эллисон, сделанные на различных мероприятиях, заполняют весь экран. От ее красоты захватывает дух, но я не вижу счастья в ее глазах. Улыбка – вежливая, предназначенная для остальных, – может обмануть кого угодно, но не меня. – На этой неделе Эллисон возвратилась с фотосессии в Калифорнии, и вскоре ей предстоит отправиться в Вашингтон с родителями и Эндрю Мортоном, внуком нынешнего, уходящего в отставку сенатора от Кентукки. Фотографии Эндрю и Элль. Вот они вместе, и ее рука на его локте; вот они танцуют, оба модно одетые; вот улыбаются друг другу, стоя на сцене с моим отцом. Ревность – злая гадина. На экране снова ведущие новостного выпуска. Они смотрят друг на друга. – Значит ли это, что Эндрю Мортон и Эллисон Монро встречаются? – Вопрос интересует многих, но в лагере Монро прессе каждый раз отвечают просьбой не вторгаться в личную жизнь Эллисон. – Отрицательным я бы такой ответ не назвал. – По лицу ведущего растекается сахарная улыбка, а у меня сами собой сжимаются кулаки. – Общественное мнение склоняется к тому, что Эндрю и Эллисон станут парой. Эндрю на несколько лет старше, и люди, знающие ситуацию изнутри, полагают, что пара объявит о своих отношениях на этой неделе, когда Эллисон исполнится восемнадцать. С другой стороны, поговаривают о том, что во время поездки в Калифорнию Эллисон заболела. Близкий друг семьи подтвердил, что ее родители вызывали врача, и девушке ставили капельницу. – Как и многие ее земляки, мы думаем об Эллисон и молимся за ее здоровье. Далее в выпуске… Я выключаю телевизор и поднимаюсь с кресла. Элль больна? Холидей и Тор смотрят на меня снизу вверх. Эксл приоткрывает глаза. Элль больна, а я не могу даже узнать, выздоровела ли она. Ощущение такое, будто кто-то влез в грудь и выдавливает из меня жизнь. Элль больна, а я не могу навестить ее, потому что сам же сказал, что мне лучше без нее. Нужна какая-то отдушина, которой в прежние времена была игра на ударных. – Как насчет постучать? – Из коридора входит Доминик, и его слова звучат эхом моих мыслей, потому что именно там он прежде жил – в моей голове. Мы были так близки, что многие путали нас, как братьев-близнецов. Его появление сбивает меня с толку – я даже не слышал, как он вошел в дом. Черные волосы, боевые шрамы, холодные голубые глаза – вылитый Мрачный Жнец. Эксл переводит взгляд с меня на Доминика и обратно, протирает глаза и садится. – Ты в порядке, Дрикс? – Нет, – отвечает за меня Доминик, – не в порядке. Ладно, давай. – Я уже сказал тебе и всем остальным, что больше на ударных не играю. – Речь не о барабанах, хотя ты и дурак, что не играешь. Хочешь заработать? На больших концертах. Можно взять хорошие деньги, но нам нужен барабанщик. Мой взгляд не сулит ему ничего хорошего, но Доминика это не смущает. Если не обращать внимания на последнюю часть его заявления и взять только первую, то он, должно быть, не в себе, если думает, что я не я буду, если не подерусь с первым попавшимся парнем на улице. – И не об этом речь. – Он снова читает мои мысли. – Ну же. Доверься мне. Довериться ему. Я уже несколько недель дома, а Доминик так и не сказал ни слова о том вечере, когда меня арестовали, и я никак не определюсь, как вести себя с ним. – Соглашайся, – говорит мне Холидей, и я чувствую себя идиотом, потому что сам обещал ей попробовать. Делаю шаг в сторону Доминика, и Эксл, учуяв неприятности, слезает с кушетки. – Поеду я. – Нет. Ты спи. – Нам с Домиником давно пора поговорить начистоту, и я не в том настроении, чтобы откладывать это на потом. Может, и пожалею, но позже. Доминик выходит, и я следую за ним. Он идет по двору, мимо гаража, перепрыгивает через просевшую ограду из ржавой проволоки и берет курс на другой гараж, коробку с разбитыми окнами и провалившейся крышей. Небо скрыто серыми облаками, за которыми то и дело вспыхивают зарницы. Доминик оставляет дверь открытой, и я останавливаюсь на пороге. Электричества нет, в гараже темно, и лишь через потрескавшиеся стекла просачивается унылый свет. В воздухе плавает пыль. Глаза привыкают к полумраку, и я вижу, что Доминик стоит у потертой груши. – Так ты не о том, чтобы я тебе настучал? Губы Доминика трогает едва заметная улыбка. – Что-то мне подсказывало, что ты на это и надеешься. – Он поворачивается ко мне, и лицо его накрывает тень. – Хочешь врезать – давай. Уклоняться не стану. И ответку не получишь.