– Я говорила о щенке. – «Дочь Губернатора Спасает Щенка». Представляю, как бы это тебе не понравилось. – Заголовок был бы другой: «Звездный Протеже Губернатора Спасает Его Дочь и Щенка». – Спасибо. – Твой вариант звучит сексуальнее. На его лице то скептическое выражение, которое появляется на лицах многих мужчин, когда я о чем-то говорю. Терпеть его не могу. Щенок убегает от меня к Дриксу, на кровать. Я могла бы при желании последовать за ним, вытянуться и опустить голову на подушку, но при всей своей смелости позволить себе такое не могу. Общаться с Дриксом легко, и мне приятно, что хотя бы что-то в моей жизни дается без напряжения. – Ты действительно не представляешь такого рода заголовки? Он раздраженно поигрывает скулами. – «Губернаторская Дочь Спасена Сомнительным Героем». Дрикс невесело усмехается: – «Ярмарка Полна Опасностей, Губернаторская Дочка в Беде». Лично мне больше нравятся те, где я выгляжу супергероем. «Крестоносец Приходит На Помощь». – «Бурный Роман Губернаторской Дочери». Дрикс поворачивается ко мне. – Такого я не видел. Видел другие, где они задаются вопросом, сойдемся мы или нет. Переворачиваюсь на спину, опускаю голову на подушку и смотрю на белый потолок. Дело не в смелости, дело в отчаянии. – Этого моя мама и боялась. – Поэтому и приняла меня так холодно. Разумно. – Да. – Я кладу руки на грудь и живот и ощущаю ритм своего дыхания. – Я попала на ту ярмарку, потому что хотела хотя бы несколько минут побыть нормальной и вовсе не собиралась становиться объектом обсуждений. Если случившееся превратилось в постоянную тему для разговоров за обедом с выяснением, что я сделала не так, то это произошло помимо моего желания. Прогулка по ярмарке не планировалась как нечто предосудительное. Я просто хотела побыть нормальной. Хендрикс Трибуна взрывается восторженными криками, телекомментатор твердит о хоумране. Вид у Элль такой чертовски потерянный, что та часть меня, которая тоже чувствует себя потерянной, хочет подхватить ее на руки и крепко обнять. Склоняюсь над кроватью, которая больше целой комнаты Холидей, шарю по столику и выключаю телевизор. Ни ей, ни мне дополнительный шум не нужен. Если она схожа в чем-то со мной, то голосов у нее в голове предостаточно. Поворачиваюсь на бок и смотрю на Элль. Элль смотрит в потолок. Волны грусти идут от нее одна за другой. Несколько недель назад я бы сказал, что она – богатая девушка, у которой есть все, но с тех пор мое мнение переменилось. Я увидел, как люди обращаются с ней во время пресс-конференции, увидел гнев на лице ее родителей, когда мы вернулись в комнату, услышал, как они кричат, а потом обнаружил, как вся жизнь Элль разворачивается и проигрывается, твит за твитом, в интернете. – Твой отец давно в политике? – Вечность. Своей политической партии он помогал всегда, а когда мне исполнилось одиннадцать, отказался от медицинской практики и принял участие в губернаторских выборах. – Тебе это нравится? Она пожимает плечами: – Нравится или не нравится – от меня ничего не зависит. Отец любит быть в гуще перемен. Он попросил моего разрешения баллотироваться, я согласилась, потому что у него есть прекрасные идеи насчет того, как сделать мир лучше. Признаюсь, медиа добавили сложностей, которых я не ожидала, но оно того стоило. Папа действительно добивается позитивных перемен. С этим не поспоришь. Если бы не предложенная ее отцом программа, для участия в которой меня выбрали, я и сейчас сидел бы в тюрьме. Благодаря ему я дома, с семьей, пытаюсь наверстать потерянное время. То же относится и к Маркусу, который сам признает, что попал бы в уличную банду, если бы не программа. – Нравится работать на отца? Слышал, тебя привлекают, и ты даже с речами выступаешь от его имени. Она тянет в сторону розовые губы, и это движение воплощает само совершенство. – И кто тут кого преследует в Фейсбуке? Она права. Побывав у нее дома, я зашел в библиотеку и постарался узнать как можно больше об Элль. – Так тебе нравится? – Следующий вопрос. – В голосе слышится напряжение, и я смотрю ей в лицо. Да, не нравится, но она делает, что должно. В этом я прекрасно ее понимаю. – А если скажешь, что не хочешь? – Не могу. У них связаны со мной некоторые ожидания, и я обязана оправдать их. Такая вот работа, часть меня самой. По крайней мере, сейчас. Но так будет не всегда. Еще один год, а потом я смогу носить очки постоянно. Главное – пройти этот год без ошибок. – Носить очки отец не разрешает? – Был проведен опрос насчет очков, и вроде бы я нравлюсь людям больше без них. Так что в разъездах приходится носить контактные линзы. – А мне нравятся твои очки. Элль поворачивает голову в мою сторону. – Лгунишка. Я скрещиваю пальцы над сердцем, и по ее губам растекается грустная улыбка. – Тогда ты один такой. Через несколько минут мне нужно быть в мамином номере. Мне сделают укладку и макияж. Подберут одежду и обувь. Меня сфотографируют, а снимок поместят в Инстаграм. Все мои аккаунты давно ведут другие люди. На следующей неделе мы с мамой идем в салон, где моим волосам придадут нужный оттенок, благодаря которому люди станут воспринимать меня более серьезно. А потом я получу линзы, которые сделают мои голубые глаза еще голубее. Голубее голубых. В голове у меня сплетается целая цепочка ругательств, вот только ни одно из них нельзя говорить в присутствии Элль. – Тебе не нужно ничего менять. Щенок грызет ей пальцы, и она чешет его за ушами. – Как думаешь, не дать ли ему кличку? Родители ни за что не разрешат взять его домой, а мне до смерти хочется как-то его назвать. Думаю, ему подойдет что-нибудь свирепое, вроде Спайка[2] или Слейера[3]. Злость толкает меня в спину, как пружина. – Так тебе это люди говорят? Что ты должна меняться? Чушь. Пугающий взгляд голубых глаз впивается в меня, и где-то в затылке включается сигнализация, настойчиво предлагающая брать ноги в руки и искать спасения. – Неужели? Когда мы разговаривали в последний раз, ты вроде бы объяснял, что намерен выполнять все указания моего отца, а теперь, когда я воспользовалась твоим советом, называешь это чушью? – Тут другое дело. – Как это? – Может, ты забыла, но я – преступник. Облажаюсь – загремлю в тюрьму. Еще один второй шанс мне никто не даст, и у меня нет команды, которая бы «подчищала» за мной мои ошибки. – Это шутка? Насчет ошибок? Я гуляю на ярмарке, и это становится новостью национального масштаба. Мне не позволено делать ошибки. Эта игра называется «Совершенство», и ты заблуждаешься, если считаешь ее легкой. Если я облажаюсь, то пущу под откос карьеру отца и потеряю свой шанс заняться в жизни тем, что мне по-настоящему нравится. А потому не веди себя так, будто под давлением здесь ты один. Таких полно вокруг. Эллисон Дрикс смотрит на меня так, словно все мои проблемы смехотворны. В его мире оно, может быть, и так, но моя жизнь тоже важна. – Не надо, не старайся представить мои тяготы как нечто незначительное. Никто так не делает. Я не вожу дружбу с людьми, которые хотят доказать, что мои цели, мечты и я сама ничтожны и пусты. Этой ерунды мне и дома хватает. Я уж не говорю про газеты и телевизор. Обойдусь и без помощи со стороны. Я жгу его взглядом, а он не сводит с меня своих темных глаз. Как будто и вправду думает, что я уступлю. – А чего ты ждешь от меня сейчас, Элль? – Жду, что ты извинишься. Как я извинялась и буду извиняться перед мамой, когда не права сама или кто-то, за кого я несу ответственность. Это не так трудно, если ты об этом думаешь. Всего одно слово. Два, если хочешь по-настоящему.