Джек улыбается. — Да, я их тоже недолюбливаю… И… я услышал тебя, Скарлетт. Он кивает и продолжает смотреть так, будто хочет, сказать что-то ещё, но так и не решается. Ладно. Я сделала, что могла, пусть меня об этом и не просили. Все же это его жизнь, и только ему решать, что с ней делать. — Сыграй что-нибудь, — прошу, передавая ему гитару. — Какая твоя самая любимая песня? Из… твоих? Джек устраивает гитару на коленях и кладет руку на корпус. — Сложный вопрос. Любая песня не появляется на свет просто так. И каждая — это всегда очень особенные переживания. Все зависит от настроения. Когда мне хорошо, я могу спеть что-нибудь отвязное. Но бывают и другие дни. Музыка — лучший способ, чтобы излить душу, особенно для одиночки. — Ты не одинок, — мягко напоминаю ему. Джек вздыхает, проводя пальцами вдоль грифа. — Теперь да… Ладно. Вот послушай. Мне становится понятно, что Джек имел под словом «отвязное». Он поет о какой-то Кейси и о своем разбитом сердце, но это ни разу не вызывает сострадания. Пара нецензурных слов в припеве, которые я по смыслу вставляю, несмотря на то, что Джек их пропускает, добавляют песне той самой отвязности. Кейси, о, Кейси, у тебя отличные сиськи, но дрянная душа… Лучше бы было наоборот… Вот… Когда Джек заканчивает, я хохочу. — Кто такая Кейси?! — Эту фигню я написал, когда мне было шестнадцать. — Джек откидывает со лба соломенные пряди. — Я тогда расстался с этой девчонкой, точнее, она меня бросила… И мне казалось, что я этого не переживу. — Какой кошмар, — с улыбкой бормочу я и вновь достаю телефон, чтобы проверить, нет ли уведомлений. — Он так и не звонил? — Джек очень проницательный. Я качаю головой. — Нет. — Ему же хуже. Джек хлопает ладонью по гитаре и неожиданно берёт несколько красивых аккордов. Его сильный глубокий голос заполняет все пространство трейлера. Эта песня совсем не похожа на предыдущую, текст простой, но душевный, а мелодия полна интересных нюансов. — Классно. Это… — я щёлкаю пальцами, когда ладонь Джека замирает на струнах, — это что-то… типа кантри? Да? Он кивает. — Слишком сентиментально, правда? Тут я немного поэкспериментировал со стилем, наверное, старею. Я закатываю глаза. — Да конечно, моя подруга Ханна думает, что тебе двадцать пять. — Вау! — он смеётся. — Серьезно?! — И предлагает: — Скарлетт, спой теперь ты. Твоя очередь. Я исполняю балладу Трэйси Чапмэн, а Джек быстро подстраивается под ее незамысловатый мотив. Должно быть, со стороны мы выглядим, как два психа, потому что за окном уже ночь. Но у нас отлично выходит выступать вместе, и отсутствие зрителей тому не помеха. — Ух-ты, это фантастика! Вот, кого надо крутить по радио! — ликующе говорит Джек. — Вот глупости, — смущённо бормочу в ответ. На мой взгляд, его восторженное выражение лица — явный перебор. А ещё тут точно попахивает необъективностью. Поэтому Джек заблуждался, когда говорил, что у него слишком мало отцовского опыта. Все родители одинаковые. Он хмурится. — Ничего не глупости. Ты хоть понимаешь, что многим и жизни не хватит, чтобы научиться делать то, что ты делаешь просто по наитию? — Да, это просто… хорошие гены. — Может быть… — он улыбается и, закусив губу, неожиданно умолкает. — Знаешь… У меня родилась идея. Как насчёт того, чтобы выступить кое-где… вместе? Ты и я? — Ты шутишь?! — у меня отвисает челюсть, и я едва не выплевываю на ковёр ананасовый сок. Джек обхватывает гитарный гриф и перекладывает инструмент с колен на свободный диван. Его глаза загораются азартом. — Сейчас я максимально серьёзен, — он подаётся вперёд. — Давай. Я бы хотел поработать с тобой, и не только потому, что ты моя дочь. Хотя и по этой причине тоже. Но ты… очень музыкальная, Скарлетт. Надо, чтобы и другие тебя услышали. У меня начинают гореть щеки, а язык заплетается от такой похвалы. — Я… не знаю. Правда. Это слишком ответственно. Вдруг я облажаюсь и подведу тебя. Джек решительно качает головой. — Это исключено. — Почему ты так уверен? — Я же слышал тебя, — он крутит пальцем возле уха. Я колеблюсь. Ощущение такое, что попала в сказку про Золушку. В ее альтернативную рокерскую версию, где вместо Феи Крестной появляется отец-музыкант с гитарой наперевес. — Ох… Могу я подумать? — Да сколько влезет. До августа у нас куча времени, чтобы подготовиться. — До августа? — я с удивлением смотрю на него, потому что сейчас только начало октября. — Ну… да, — Джек пожимает плечами и с лукавством во взгляде продолжает: — Лоллапалуза же проходит в начале августа. Надеюсь, у тебя нет никаких планов на это время? Я трясу головой и поднимаю ладони, признавая, что проиграла. — Вот сейчас я поняла… Это прикол, да? Лоллапалуза?! Очень смешно! — Я же сказал, что не шучу, — говорит он со всей убедительностью, и я снова ощущаю растерянность. — Только одно твое слово, и мы там будем… И… черт возьми, это было бы символично. Ведь именно там мы познакомились с твоей мамой. Она бы оценила иронию судьбы. У Пэм было гениальное чувство юмора. Мне приятно слышать это о маме. А ещё у меня поджилки трясутся при одном лишь слове «Лоллапалуза», потому что там бывает несколько десятков тысяч зрителей. А о том, какие группы там выступали в разные годы, вообще говорить страшно. — Да. Помню про фестиваль… Ладно. Я подумаю, потому что… — судорожно потираю лоб, — пока мне с трудом верится в подобное. Мне бы со школьным конкурсом справиться, а тут… фестиваль в Чикаго… — из моего горла вырывается истерический всхлип. О боже. Я ещё помню времена, когда перед одним человеком и рта боялась раскрыть, а теперь вот так спокойно обсуждаю с профессиональным рок-музыкантом участие в фестивале. Надеюсь, я не сплю. Надеюсь, я трезвая. Надеюсь, я не сумасшедшая. — Ты участвуешь в школьном конкурсе? — спрашивает Джек. Я вздыхаю, во всех красках представляя это шоу. Да, это не ежегодный музыкальный фестиваль, но от этого мне не легче. Полный зал старшеклассников, учителей и их родителей. И зачем я только согласилась? Нужно было сразу сказать миссис Коул, что это ошибка и по-тихому слиться еще до прослушивания. И, если бы не оба Мерфи, я так бы и поступила. — Да. На следующей неделе. — Круто. Пригласишь? — Тебя?! — Нет, Джареда Лето, — заявляет Джек и выглядит при этом совершенно невозмутимо. — Я тут встретил его на днях. Он сказал, что мечтает побывать в твоей школе, но все не может найти подходящего предлога. — Ага, так я тебе и поверила! — я негромко посмеиваюсь над его шуткой. — Но ты приходи, мне будет приятно. Правда не обещаю, что не упаду в обморок от страха или меня не стошнит прямо на сцене. — Да брось ты, этого не случится. Ты задашь там всем жару. — Слушай, это всего-то школьный конкурс, — на всякий случай уточняю. — И я буду петь «Где-то над радугой», а не «По дороге в ад». — Знаю эту песню. И уверен, ты споешь ее по-своему круто… — Мне бы его уверенность. — Кстати, а что ты слушаешь? — Всего понемногу. Я, в некотором роде, меломан. Мне не важен жанр, лишь бы это меня вставляло. Вот как сегодня в том магазине пластинок… это было потрясающе, хотя я впервые слышала больше половины тех групп. — Понимаю. Сам такой… в некотором роде. — Правда? Я думала, ты слушаешь какой-нибудь олдскульный рок… — Ну это даже не обсуждается, — прерывает меня Джек. — Но вот что я думаю… Если, слушая музыку, тебе не хочется под нее заняться любовью или застрелиться, то это и не музыка вовсе.