— Точно! — кивает Меган. — Все время забываю, что он нашел себе занятие. Думаю, и здесь не обошлось без твоего влияния, Скарлетт? — изогнув бровь, она смотрит на меня. Я отмалчиваюсь. Потому что знаю, что здесь я совершенно ни при чем. Эйден нашел себе подработку, чтобы не зависеть от карманных денег и чтобы родители увидели его стремление. Но, кажется, это замечаю только я. Джек приезжает ровно через час. А ещё через полчаса мы оба стоим перед надгробием из светло-серого камня, где выгравировано: Памела Луиз Брукс. Господь возлюбил её. Лучи закатного солнца бьют в глаза и ослепляют. Но мне не надо смотреть на те несколько строк, высеченных на камне, чтобы вспомнить эту краткую эпитафию. В детстве мне нравилось водить пальцем по углублениям букв, где камень оставался прохладным даже в самые жаркие дни. И я десятки раз перечитывала эту цитату из Библии, пытаясь понять, каким образом Господь возлюбил маму, если она умерла. Рядом с мамой покоятся мои дедушка и бабушка. Развесистый канадский клён делает это место на холме по-своему живым, укромным и таким знакомым. Никогда бы не подумала, что однажды здесь, рядом со мной, будет стоять человек, как и мама, подаривший мне жизнь. Джек садится на корточки перед маминым памятником и кладет на газон пышную бело-розовую охапку цветов, сладкий аромат которых я чувствовала всю дорогу от дома до кладбища. Я разглядываю красивый профиль, очерченный мягким солнечным светом. Мне интересно, что он чувствует, находясь здесь у могилы женщины, в которую был влюблен. Почему-то, у меня нет сомнений, что Джек любил маму. Иначе, зачем он тут? — Я взял пионы… — произносит он, поправляя цветы. И усмехается, но не весело, а отчаянно. — Пэм родила от меня ребенка, но я даже цветы ей ни разу не дарил… Думаешь, ей бы понравились пионы? Джек поворачивает голову и смотрит на меня своими грустными голубыми глазами. Кроме нескольких слов, которыми обменялись в его древней, как мир, тачке, мы почти не говорили. И тут сразу такой вопрос. Понятия не имею, какие цветы любила мама. И любила ли она их? — Дойчрок и пионы, как-то это не очень вяжется, — я пожимаю плечами. — Но они очень красивые. Думаю, ей бы понравилось. Джек садится на траву и подтягивает колени к груди, затем снимает свою джинсовую куртку и раскладывает ее. — Хорошо. — Жестом он предлагает мне сесть, и, не долго думая, я устраиваюсь рядом с ним. — Да, я помню… Пэм любила тяжёлый рок. Мы познакомились на «Лоллапалузе»[15]. Она назвала наше с парнями выступление… милым. Представляешь? — он качает головой и посмеивается. — Не «вау, это было потрясно!», а просто — «мило». Этим она и обратила на себя моё внимание. Обычно, девчонки сами вешались нам на шею, но Пэм была другой. Нас познакомил Йен — наш барабанщик. Он подкатывал к Пэм, но с фестиваля она уехала вместе со мной. Мне кажется, или в его голосе я слышу гордость? — Какой она была? Джек берёт паузу. Он смотрит вдаль и улыбается, покусывая губы. — Крутой… — отвечает он, и кого-то мне этим напоминает. Меня саму конечно. Ведь именно так я ответила Эйдену на этот же вопрос. — Пэм была крутой девчонкой. Она знала, чего хочет и ничего не боялась. С ней было интересно, у нее имелось свое видение на все, своя точка зрения. Правда из-за этого мы и ссорились. Ее упрямство доводило меня до бешенства. Она ни в чем мне не уступала… Единственный раз, когда я видел ее растерянной… — он ненадолго умолкает, — это было в тот вечер, когда она сказала, что беременна… — Он прищуривается. — Ей было девятнадцать и мне столько же. И я повел себя… как подонок. Вместо того, чтобы поддержать ее и быть рядом, я сказал ей, что ещё слишком молод и не готов к детям, к семье… что у меня только все начинается, и я не могу все спустить на тормоза, меняя подгузники… И предложил ей сделать… — Джек понижает голос, — ну ты понимаешь. Конечно. Я делаю над собой усилие и говорю: — Аборт, — на моей памяти, я впервые произношу это слово. Он опускает взгляд и глотает ком в горле. — Да. — Понятно, — бормочу я. Мне становится не по себе, мурашки бегут по коже. Я предполагала, что была незапланированным ребенком, но чтобы до такой степени ещё и нежеланным?.. — И если я скажу, что мне очень стыдно за свои слова и поступки, этого все равно будет недостаточно… — тихо говорит Джек. — Поэтому… я не знаю, что тут еще сказать, — он пожимает плечами. — Теперь ты понимаешь, что за человек перед тобой, Скарлетт, — и смотрит прямо мне в глаза. Я начинаю чувствовать себя каким-то палачом. — И я не заслуживаю того, чтобы даже говорить с тобой, — продолжает он. — Это ты так решил. Я отвожу взгляд. — Да. И мне очень жаль. Но я не думал, что ты захочешь видеть меня. Ведь Эдисон тебе все рассказала? — Нет, — качаю головой. — Она ничего о тебе не говорила… раньше. Про тебя я узнала благодаря Эйдену несколько недель назад. Я рассказывала в прошлый раз. Он нашел тот диск, и потом мы поговорили с Эдди… Но она не сказала о тебе ничего плохого. Думаю, Эдди дала мне возможность составить о нем собственное мнение. Я смотрю на Джека и понимаю, что совсем не злюсь на него. И должна ли я злиться? Не хочу его оправдывать, но ему было только девятнадцать. Многие ли из моих сверстников через год или два будут готовы к тому, чтобы осознанно завести семью и детей? Нет, не многие. — Даже боюсь представить, что это за мнение, — на его лице появляется неуверенность. — Все не так плохо. — Это потому что тебе ещё не всё известно. — Джек снова мрачнеет. Я напрягаюсь, но молчу. Что ещё? — На следующий день, после того, как я узнал, что стану отцом, мы с парнями уехали в тур по Восточному побережью. Мы тогда только записали наш первый альбом… Он же и стал последним. Нам всем хотелось славы и денег, но мы слишком мало вкладывали в это… Я слишком мало вкладывал. Нужно было заниматься музыкой, писать хорошие песни, искать новое звучание, совершенствоваться, а я… Хреновый из меня вышел фронтмен, — он вырывает из земли несколько сухих травинок и мнет из между пальцами. — Новые города, новые девчонки, выпивка… наркотики… Мы были в Атланте, когда меня арестовали за хранение… — его губы трогает горькая усмешка. — Хотя мы все были в тот вечер под кайфом, и это был кокс Йена… — он вздыхает. — Но у него была больная мать и брат-подросток, которых он содержал… А я думал… Не знаю, о чем я думал, — Джек качает головой. — Тогда мне казалось, что я рок-звезда, и был уверен, что рок-звезд не сажают в тюрьму из-за того, что они впервые попробовали наркотики. Я ошибался. Ещё как сажают. Джек опускает голову. Так значит, он сидел в тюрьме. Вот, почему группа распалась, только начав набирать популярность. И об этом Эдди мне тоже не сказала. Но теперь мне понятны мотивы ее многолетнего молчания. Тетя не была эгоисткой, она действительно меня оберегала. — Сколько ты там… — я осекаюсь. — Сколько я пробыл за решеткой? — подхватывает Джек, и я киваю в ответ, поймав его взгляд. — Почти три года… Когда я вышел, тебе было около четырех. В камере у меня была чертова куча времени, чтобы понять, в какой момент я свернул не туда, и почему моя жизнь стала такой дерьмовой. Виноватых не нашлось. Я сам все испортил. Обидел девушку, которую любил и которая родила от меня дочь, ты росла без отца, Йен умер от передозировки через полгода, потому что я взял его вину. В тюрьме он бы точно остался жив. Я очень хотел все исправить, но слишком поздно спохватился. Когда пришел к ней после освобождения, Пэм даже слушать меня не стала, и я понимаю ее. Лишь дала понять, что у нее не может быть ничего общего с наркоманом, отсидевшим в тюрьме. И ещё сказала, что ты не моя дочь… Но я знаю, что это не правда. Он смотрит на меня так, слове ждёт поддержки. — Я тоже это знаю. — Хорошо… — Джек смущённо улыбается. — Отстойная история. Думаю, меня точно не позовут на День отца в твою школу, чтобы я рассказал ее. — Это точно, — я улыбаюсь, оценив его самоиронию. — Скажи… ты живёшь в трейлере, и тачка у тебя… так себе, при этом в комоде моей тети лежат чеки почти на семьдесят тысяч долларов. Как это понять? — Мне не нужно много. У меня есть гитара, трейлер и моя малышка Камаро. Хорошо, что она тебя не слышит, — он тихо посмеивается. — Мне хватает… И так я пытался загладить свою вину… Это глупо и… чёрт, это глупо. Но… ты сказала… лежат? Ты не брала их? — Нет. Я понятия не имею, куда потратить такую сумму. Этого многовато для карманных расходов, не находишь? — Да, наверное, — соглашается он. — Но в колледже они тебе понадобятся. В груди разливается приятное тепло. Пусть это и какие-то бумажки, но Джек хотел позаботиться обо мне. — Спасибо. Джек хмурится. — Да брось ты. — Нет, правда. Спасибо. Не за деньги. За честность. И… я не в обиде, если что. Мы можем общаться, не вижу никаких препятствий. Кто знает, какие ошибки совершу я сама, поэтому мне рано становиться судьей. Я могу либо вычеркнуть его из своей жизни, как когда-то хотел сделать со мной Джек, либо попытаться узнать его лучше. Ему через многое пришлось пройти, и мне не хочется, чтобы он страдал и испытывал муки совести. Ведь этим не исправить того, что уже произошло. А вот то, что будет, никто не знает. — Хорошо. Я понял… Поверить не могу, что у меня есть такая мудрая… дочь. Да, и это не моя заслуга… Думаешь, она простила меня? — Не знаю. Но она сохранила тот бокс с альбомом. — Что ж, Пэм, — Джек переводит взгляд на надгробие, — нравится тебе моя музыка или нет, но она творит чудеса… Можно твой телефон? Хочу кое-что тебе показать. Он берет в две руки телефоны, мой и свой, и параллельно тычет пальцами в оба экрана разом. — Как ты так можешь?! — удивляюсь я. — Я амбидекстр, у меня обе руки ведущие. Это врождённое, — улыбается Джек, — и протягивает мне мой мобильный. — Вот. Послушаешь дома. — И что там? В уведомлении вижу, что это музыкальный файл. — Я написал новую песню, — поясняет Джек. — Она ещё совсем сырая, но мне будет приятно… Нет, не так… Для меня важно знать, что ты об этом думаешь. — Я?.. Но я же совсем не разбираюсь в альтернативной музыке. — В музыке, любой, не надо разбираться, ты либо чувствуешь, что хотели сказать композитор, автор текста или исполнитель… либо нет. При условии, что хотя бы один из них реально хотел что-то сказать… А так как я пишу музыку, слова и пою сам, мне не на кого свалить свою неудачу. Поэтому, послушай и честно скажи, как тебе. Я понимающе киваю. — Хорошо. Я… с удовольствием. 21 Мы приезжаем в кемпинг уже в сумерках. Эйден за каким-то чёртом разобрал этим утром пол своей тачки. Это как к конструктором Лего. Разобрать что угодно ничего не стоит, а вот собрать… Я не беру в рассчёт гениев, которые справляются с этой задачей в считанные секунды. Если Эйден и гений, то он явно никуда не спешил сегодня, и, как результат, мы очень сильно припозднились.