Мне нравится, как ты ведешь себя, будто мы на равных, хотя это не так. Нравится, что ты пытаешься продемонстрировать крутой нрав, а на самом деле все, чего ты хочешь, это заставить моего ребенка улыбаться. Нравится, как ты лаешь, кусаешься и все в наших перепалках. – В семь, – повторил я в третий раз и осознал, что только Эди Ван Дер Зи удавалось выудить из меня так много слов, иногда одних и тех же, и я взял на заметку, что нужно никогда не повторяться. – Буду платить тебе пятьдесят баксов в час, а это гораздо больше того, что ты получаешь, работая здесь. Добавлю щедрый бонус, если сумеешь не заливать Луне в рот газировку, сахар или чертов алкоголь, пока меня нет. – Не ходи, – сказала она снова. Мне хотелось знать, почему она так настаивает, но спросив ее, я бы признал, что мне не все равно. А должно быть. Владея лишь двенадцатью процентами акций в компании, я был в шатком положении. Джордану принадлежали сорок девять процентов. Если я не буду осторожен, моя карьера, жизнь и упорная работа из-за всего этого, из-за нее, могут вылететь в трубу. – Я скажу Луне, что вы сегодня увидитесь, – я не отреагировал на ее слова. Эди вздохнула. Я был ублюдком, но спасал обе наши задницы. Глава 12 Эди Плохая была идея. Осознание накрыло меня резко, как удар пощечины, едва он открыл двери в свой пентхаус, расположившийся в абсурдно помпезном здании с выходом на пляж Тобаго. Это был один из немногих небоскребов в городе, и к тому же построенный недавно – зданию было не больше двух лет. В нем все еще ощущался запах свежей краски, а все фонтаны и растения выглядели, как со страниц каталога. Трент надел белую футболку с треугольным воротом, облегавшую его объемные бицепсы, темные джинсы и безобразно дорогие на вид кроссовки. Он выглядел, как ходячая реклама Armani. Жутко пропорциональный, симметричный и загорелый. Мягкие губы, жесткие линии скул и подбородка. Одарив меня беглым взглядом, он отошел в сторону и впустил в дом. А потом вместо приветствия крикнул: – Луна, смотри, кто пришел с тобой поиграть. Поиграть. Мне стало противно, что он так сказал, хотя на это не было никакой причины. Это же просто беззлобная насмешка, правда? Я прошла внутрь и впервые увидела его жилье: стеллажи в индустриальном стиле, громадный домашний кинотеатр. Одна из стен была темной и выглядела так, будто на нее наобум плеснули краской. Еще одна стена из голого кирпича, полы из темного дерева и светильники в форме трубок делали помещение похожим на роскошную лабораторию по производству наркотика. Может, Трент Рексрот и был молчаливым, но его квартира красноречивее всяких слов говорила о том, каким он был. Грубоватым. Незаурядным. Возможно, даже опасным. Луна босиком прибежала в комнату, уже одетая в пижаму. Ее волосы были заплетены в небрежные косички (возможно, ее отцом), и хотя я взяла на заметку, что нужно их переделать, мне нравилось, что он попытался. Я присела на корточки и с улыбкой ткнула ее в пупок. – Привет, Микроб. Она закатила глаза и широко улыбнулась. – Микроб? – переспросил Трент. – Ага. Твоя дочь – микробная ферма. И любит ковырять в носу, поэтому я попросила ее не здороваться со мной за руку. Луна в ужасе вытаращила глаза. Было очевидно: никто раньше не пытался с ней дурачиться. Все вокруг всегда были настроены серьезно во всем, что ее касалось, ведь как же иначе? Они хотели, чтобы ей стало лучше. Но никто не понимал: чтобы стало лучше, нужно сначала почувствовать себя лучше. Моя мама наглядный тому пример. Людям нужно за что-то бороться. И я буду давать Луне повод для радости, пока все не закончится, хотя уже знаю: все кончится плохо. – Не буду вдаваться в подробности, потому что Луне это явно кажется забавным. Трент взял ключи и бумажник с черного островка, стоявшего посреди открытой кухни, и я вспомнила, зачем пришла. Чтобы он смог пойти на свидание. Кожу начало покалывать. – Луна ложится спать в восемь. Она еще не ужинала. И раз меня сегодня не будет, разрешаю ей побаловаться. В холодильнике есть спагетти и замороженный йогурт. – Погоди, – я бросила рюкзак на пол и сняла ботинки. – Спагетти и замороженный йогурт считаются лакомствами? Он, не дрогнув, посмотрел мне прямо в глаза. – Да. Не давай ей слишком много. – Да ты что, о-б-д-о-л-б-а-л-с-я? – по буквам проговорила я и встала рядом с ним у кухонного островка. – Или ты плод советского режима? Это никакое не баловство. Я хочу заказать пиццу. Он пожал плечами, надев пиджак. – Нет. И кстати, она умеет читать по слогам. Я задумалась, зачем вообще потакаю и пытаюсь ему угодить. Он ужасно ко мне относился. Был груб, заносчив, а также несказанно холоден. И я тоже отвратительно с ним поступала. Обкрадывала, следила и постоянно совала нос в его дела. Но ответ был предельно прост и ясен. Мне нужны были деньги, и мне нравилось проводить время с Луной. – Уже пять минут восьмого, – он глянул на свои Rolex. – Если понадоблюсь, мой номер телефона записан на дверце холодильника. Под ним номера Камилы, моей мамы и Сони – психотерапевта Луны. Перед сном ей нужно почистить зубы, лампа у нее в комнате остается включенной всю ночь, а еще ей нужно прочесть на ночь сказку, которую она выбирает в библиотеке в соседней комнате. Еще есть вопросы? Соня? У меня был вопрос, но он не имел отношения к Луне. Он заключался в том, что «срань господня, ты что, правда трахаешь терапевта дочери?». – Ты точно пойдешь? Между строк скрывался вопрос: неужели ты меня не хочешь? Глупо. Жалко. Бездумно. С чего Тренту Рексроту меня хотеть, да и какое это вообще имеет значение? Я выпускница старшей школы с дырой в сердце и проблемами, больше меня самой, а он… он был противоположностью тому, что мне сейчас было нужно. – Назови хотя бы одну убедительную причину не идти, – невозмутимо ответил он и, не сводя глаз с часов, убрал бумажник и ключи в задний карман джинсов. – Ты не хочешь идти. – Ты не знаешь, чего я хочу. – А ты сам знаешь? Трент поднял на меня оценивающий взгляд и усмехнулся. – Кстати, у меня в квартире больше скрытых камер, чем татуировок, пирсинга и венерических заболеваний у твоего Бэйна – приятеля по потрахушкам, так что не лезь в мои дела, – прошипел он так тихо, что его дочь, скорее всего, не смогла услышать. Он подошел к Луне, поцеловал ее в макушку и, сказав, что любит, ушел. А я осталась стоять с отвисшей челюстью, утопая в восхитительной темной энергии, которую он за собой оставил. * * * Я заказала пиццу. Маленькие вспышки бессмысленного протеста были моей отличительной чертой. Я часто чувствовала себя жителем оккупированной Европы времен Второй мировой войны. Кому не хватало храбрости присоединиться к сопротивлению, но кто не мог окончательно склонить голову перед злом. Я сама расплатилась за пиццу, хотя Трент оставил на всякий случай несколько купюр на столе. И разрешила Луне выпить газировки. Потому что содовая заставляла ее улыбаться. Она даже рассмеялась, когда мы стали пускать в газировку пузыри. А когда я призналась, что объелась до тошноты, но пицца оказалась такой вкусной, что я бы даже съела то, чем меня вытошнит, глаза Луны заискрились под стать улыбке. После ужина я добавила полторы ложки сахара в органический, не содержащий сахара замороженный йогурт и принесла его в гостиную, где мы смотрели «Истории Райли»[19]. Я была на девяносто девять процентов уверена, что сериал был ей не по возрасту, но он увлек нас обеих. На часах перевалило за восемь вечера. Я обходила правила Трента, потому что он первым их нарушил. Нарушил в тот день, когда сломал дорогущие туфли моей матери. Когда согласился принять меня на работу. Нарушил, когда приказал мне сесть в машину, в то время как я отдыхала с друзьями, и запретил мне заниматься сексом с Бэйном, и еще множество раз, которые даже считать не хочу. Когда мы досмотрели сериал и стали неспешно приходить в себя после пищевой комы и сахарной лихорадки, Луна, сидевшая рядом в кресле из темно-коричневой кожи, повернулась ко мне и с улыбкой уставилась на мою грудную клетку. – Что случилось, Микроб? – нахмурилась я. Девочка указала на мою шею, и я опустила глаза. – Это? Я коснулась пальцем ракушки на моем ожерелье из черного шнурка и раковины темного церициума[20]. Внешне и на ощупь она напоминала кинжал. Луна закивала и похлопала ладонью по бедру. Ей хотелось ее потрогать. Я сняла ожерелье с шеи и положила в ее ладошку. – Только осторожно. Она острая. Девочка коснулась пальцем кончика ракушки и резко вдохнула. – Как-то раз я бегала по песку, оставив шлепанцы в машине, потому что день был жаркий, и напоролась на что-то. Оно так глубоко впилось мне в ступню, что даже связки было видно. Я подняла эту острую штуковину и не могла поверить, как такая красота могла причинить мне столь сильную боль. Поэтому решила ее сохранить. Ведь порой то, что мы любим больше всего, заставляет нас плакать. Недоверчивое выражение лица девочки вызвало у меня смешок. – Ты когда-нибудь плавала в океане? – спросила я. Что-то подсказывало мне: я уже знала ответ на этот вопрос. Луна замялась на мгновение и пожала плечами.