– Будешь, – выдал Джейми, громко рыгнув. – У Мэл есть подруга в танцевальной студии. Ведет занятия по балету. Красивая, умная, разведенная, с одним ребенком. Опять начинается. С тех пор, как я стал отцом-одиночкой, все вокруг пытались подкинуть мне разведенок с детьми, как ворох бус на Марди Гра[18]. – Родители-одиночки не объект поклонения, – процедил я сквозь зубы и добавил: – И мой ответ – нет. – Не думаю, что Мэл просила твоего разрешения, дружище. Она ждет, когда Кэти даст ответ насчет своего расписания, чтобы понять, когда та свободна. Засада. Прекрасно. – Свидания меня не интересуют, – сказал я им напоследок и вернулся в свой пентхаус, чтобы принять душ перед долгим вечером, который проведу, смотря дерьмовые фильмы и листая страницы бесполезных отчетов, составленных для меня Амандой за последние годы. Но, конечно же, жены моих друзей были гораздо упрямее их самих. И гораздо решительнее меня. Глава 10 Эди – Ты же знаешь, как сильно я хочу с тобой увидеться, но в субботу не могу. Жаль, что ты не даешь заехать к тебе домой. Наверняка твоя мать не настолько невыносима, и я скучаю… по нам, – сказала я Бэйну, позвонив ему с работы. Только он меня слушал. Только ему было не все равно. Мама в последнее время могла только лежать в кровати и смотреть телевизор. – Просто скажи, что соскучилась по моему члену, на том и поставим точку. И назначим свидание. Я слышала, как на заднем плане волны бились о берег. Он опять вел занятия в серферском клубе. Шею начало покалывать от зависти. – Я не это имела в виду, – я закатила глаза. – Скучаю по тебе, как по другу. – Ага. Как скажешь. Я рядом, если буду нужен. Держи оборону против Безумного Папаши. Отец вернулся из Швейцарии, улыбаясь во весь рот, а значит, его нынешняя любовница была что надо. Казалось, его даже не расстроило, что айпад, который я украла у Трента, не был подключен ни к одной из его учетных записей и, по сути, оказался совершенно бесполезен. Он лишь поручил мне новое задание и даже не удосужился поинтересоваться, как прошла моя субботняя встреча с Тео. Или как поживает мама. Отвела ли я ее к врачу, потому что ей опять стало хуже из-за таблеток. – На хрен Джордана, – усмехнулся Бэйн. – Эди, ты опять пытаешься удержать на плечах весь мир и добежать с ним до ближайшего убежища. Не получится. Он слишком тяжелый. Рухнешь. Ты хотя бы раз пыталась отпустить его и посмотреть, что будет? – Нет, – я устало потерла лицо рукой. – Никогда не отпущу. – Значит, никогда не будешь свободна. Ни в этом году, ни в следующем, никогда, черт возьми. Правда ударила меня по больному месту прямо между животом и сердцем. Бэйн был прав. Я оказалась в безнадежной ситуации. Вчера ночью я рыдала в подушку, пока на ней не отпечаталось мое лицо. Врать не стану, было приятно. Я старалась напомнить себе, что нужно сперва сломаться, чтобы суметь построить себя заново. Но проблема в том, что я не знала, с чего начать и как выбраться из неприятностей. – До скорого, Гиджет. – Ладно. Он первым повесил трубку. Бэйну ни к чему было видеть мои слезы, чтобы понять: меня окутали удушающие путы тревоги, но он не позвал меня заняться сексом. А стоило. Я бы переспала с ним только ради того, чтобы позлить Рексрота, пусть даже только в моей чокнутой голове. И теперь в восемь вечера я была в офисе на пятнадцатом этаже и собиралась совершить то, что всегда считала недопустимым. Незаконное вторжение и грабеж. Если меня когда-нибудь поймают, мне грозит тюремный срок. Все уже давно ушли. Сегодня был понедельник, и выдался один из тех летних вечеров, когда все купались в счастье, отдыхая и потягивая напитки на пляже. Я наслаждалась тишиной и мыслью о том, что завтра настанет вторник, а значит, я проведу время с любимыми Камилой и Луной. К тому же так мне удастся избежать выполнения нудной работы, которую мне обычно приходилось делать в офисе, что тоже было мне на руку. Стоять перед дверью Трента было все равно что оказаться лицом к лицу с расстрельной командой, взявшей на прицел мою совесть. У меня заканчивались аргументы, чтобы оправдать свое поведение, даже в собственных глазах. Я пыталась убедить себя, что в действительности вовсе не рушила жизнь Трента. Во всяком случае, напрямую. Что могло случиться в худшем случае? Возможно, отцу удастся выгнать его из совета директоров «Чемпионс Бизнес Холдингс». Но Рексрот все равно будет владеть акциями компании. Все равно останется миллионером и сохранит свои сокровенные денежки. Скорее всего, его будут зазывать в другие компании. Так что я даже окажу ему услугу. Очевидно, что у него были неверно расставлены приоритеты. А так он сможет больше времени проводить с Луной. Ему нужно бороться за нее, и не при помощи денег, нянечек и команды специалистов, а своей любовью. Я сделала глубокий вдох и подергала свою глупую, неуместно смотревшуюся толстовку. Вытащить флешку. Я смогу это сделать. В зале заседаний кто-то пылесосил, громко разговаривая по телефону на иностранном языке. Это был единственный человек, оставшийся на этаже, и он ни за что меня не заметит. Я была слишком далеко. Слишком скрытна. Слишком осторожна. Дверь в кабинет Трента всегда была не заперта. Он, в отличие от моего отца, не страдал от паранойи и тревожности. Но это вовсе не означало, что стойка администратора напротив его кабинета не была оснащена камерами слежения, как Пентагон. Я заранее переоделась в туалете в черную толстовку с капюшоном и джинсы, понимая, что иначе он с легкостью заметит меня на камере видеонаблюдения. А еще зная, что буду отрицать все обвинения, которые он мне предъявит. Все остальные сотрудники на этаже знали, что сегодня я пришла в бледно-голубом платье от DKNY. Трент может говорить все, что ему вздумается – на записи с камер будет кто-то, совершенно не похожий на меня. Опустив голову и спрятав лицо и волосы под капюшоном, я одним махом распахнула дверь в его кабинет и приготовилась броситься к столу. И замерла, почувствовав, как сердце стучит в горле. Сначала я услышала звук. Гулкий перезвон браслетов и шлепки соприкасающейся кожи. А потом передо мной предстала картина, от которой у меня ослабли и задрожали колени. Нагнувшись над столом Трента, стояла женщина с раскиданными по плечам красными волосами, словно языки пламени, и прижавшись щекой к стопке документов. Он, полностью одетый, стоял сзади и долбил ее, схватив женщину за шею рукой, как и меня в тот день, когда поймал на краже и вел к моей машине. Как животное. Я хотела пошевелиться. Понимала, что мне нужно это сделать, и как можно скорее. Но я была слишком потрясена тем, что попалась, застукала их, а также осознанием, что вот-вот загорюсь от ревности. Я стояла как вкопанная, не в силах отвести глаз от развернувшейся передо мной сцены. Мне не было нужды обозначать свое присутствие. Я замерла прямо перед ними, сжимая рукой дверную ручку и комично распахнув рот. Сердце ухнуло вниз, нутро скрутило от боли и трепета. Трент смотрел мне в глаза и, двигая бедрами, показывал мне, как он трахался. Вонзаясь, двигаясь, требуя. Он стиснул пряди ее красных волос своими сильными, длинными пальцами. И смотрел на меня. Смотрел, будто это я стояла, согнувшись перед ним, и принимала его в себя. Я смотрела в ответ. – Ван Дер Зи, ты как раз успела на восьмичасовое шоу, – его безразличный тон противоречил дикому действу, которое он разыгрывал перед своей публикой. Передо мной. – Я знаю, что ты ищешь, и это лежит у меня в кармане. Умный с полуслова поймет, что в эту игру играют двое. Если я кончу раньше, чем ты уберешься отсюда, то брошусь за тобой. И я тебя поймаю. И тогда ты мне все пропоешь, Эди. Расскажешь, чем вызвано пристальное внимание твоего отца ко мне. Так что уходи. В этот момент любая здравомыслящая девушка бежала бы сломя голову. Послушалась бы его совета, развернулась и помчалась прочь. Но я смирилась с тем, что, по всей вероятности, была не вполне в здравом уме и явно не была умной девчонкой, когда дело касалось Трента Рексрота. Опустив взгляд, я рассмотрела женщину. Судя по широко распахнутым глазам, попадаться за этим делом – не ее фетиш, но она все равно продолжала тереться об него. Выражение ее лица источало ужас и смущение. Она смотрела на меня, будто знала, кто я. Будто узнавала меня. Но это невозможно. Рыжеволосая выглядела старше Трента, отчего внутри все болезненно свело, как от впившейся занозы. Если он предпочитал опытных, то во мне ему искать было нечего. Хотя я все равно его не хочу. Мой взгляд вновь метнулся к Тренту. Его глаза внушали ложь, в которую мне хотелось верить, пусть даже она исходила от него. Они говорили мне, будто я была зерном, из которого произрастало все, что есть прекрасного в этом мире. Что я была воздухом, водой и искусством. Женщиной, с которой он хотел спать. Они были лишены всего, чем его запятнала жизнь, и посылали волну мурашек по моей коже. Ревность. Невыносимый зеленый монстр будто высасывал из меня всю логику. Нужно было действовать, даже если я не могла объяснить, что вообще здесь забыла. – Ты хотел, чтобы я вас застала, – тихо сказала я чуть дрожащим голосом. А он не останавливался и, впившись пальцами в ее талию, так сильно ворвался в женщину, что тяжелый дубовый стол со скрипом сдвинулся по гранитному полу. Она закрыла глаза и застонала. Трент не удостоил меня ответом. – Ты извращаешь нашу игру, – добавила я и расслабила руку, которой сжимала дверь. Я все еще была начеку, но вновь проснувшееся напускное равнодушие придало мне храбрости. – Я делаю ее интересной. – Ты обманываешь, – заявила я. Сама не знала почему. Возможно, потому что по глупости так и чувствовала. Словно он, так или иначе, был моим, хотя у меня не было причин так считать. – Ты первая обманула. – Как же? – С Блондином. – Мы с Блондином просто друзья. – Ага, ну а мы с Соней просто трахаемся. Я тяжело сглотнула и бросила взгляд на женщину на столе. Похоже, она настолько обезумела от страсти, что больше не обращала внимания на нашу перепалку, и я мельком задумалась, не это ли означало быть «нормальным» взрослым. Отец был равнодушным. Как и его друзья. И все сотрудники на этом этаже. А моя мать – единственная, кому было дело до любви, сошла от нее с ума. Грудь любовницы Трента была на виду, верх ее строгого синего платья был расстегнут, а сама она громко стонала, закатывая глаза и не оставляя никаких сомнений в том, что их отношение друг к другу как к вещи было взаимным. – Ненавижу тебя, – проговорила я одними губами, чувствуя, как взмокшая ладошка соскользнула с дверной ручки. Я обращалась к ним обоим. И не рассчитывала, что Трент меня услышит. Мои слова служили скорее личным признанием. Но я вновь забыла о том, что Трент жил с девочкой, которая вынуждала его по крупицам собирать слова и вымаливать звуки. – И хорошо, – усмехнулся он, дернув подбородком, – потому что чувство взаимно. Ты будешь стоять на коленях, милая. Буквально и фигурально. – Нельзя так говорить с ребенком, Рексрот, – уязвила я и расплылась в улыбке под стать ему. А затем развернулась и вышла из кабинета, не утруждаясь даже закрыть дверь. Я поверила, когда он сказал, что знает, зачем я пришла. А еще знала, что Соня – его ответ на мои слова о том, что я спала с Бэйном. Она не была частью нашего уравнения. Но он думал, что равняет счет. Я вышла к машине на парковку, ожидая, что он пойдет за мной, остановит, развернет кругом. Такими действиями славился единственный постоянно присутствующий в моей жизни мужчина. Хватал меня за руки, чтобы убедиться: я слушаю, повинуюсь и подчиняюсь. Но Трент был противоположностью Джордана. Ему нравилось наседать на меня, но он никогда не давал мне упасть. Я завела двигатель в своей кряхтящей куче железа и оглядела темную парковку, сглотнув, чтобы подавить зашкаливающий пульс, запах бензина и паленой резины. Ничего не произошло. Я была одна. По пути домой мои мысли были не о дороге. Кое-как мне удалось добраться в целости и сохранности и приготовить маме ужин. Она всегда следила за весом, и я остановила выбор на бургере с киноа, тофу и овощами, который достала из упаковки и бросила в духовку. Я принесла ужин ей в постель на подносе и, сев на край кровати, выдавила улыбку, на какую оказалась способна после такого сумасшедшего вечера. У нее впали глаза и щеки. Когда-то мама состязалась за титул Мисс Америки. Она до сих пор была красива, но красота ее была печальной и увядающей. Как у цветка, растущего в песке без воды, воздуха и корней. Она не просила у Джордана ничего, кроме любви. Но он даже на это оказался не способен.