Его жена с поклоном извинилась и признала, что он совершенно прав, но что ее замечание не обидная насмешка. Это была маленькая, тоненькая женщина, на десять лет старше его, в течение восьми лет она приносила ему по ребенку в год, пока чрево ее не усохло, и пятеро из них были сыновья. Трое стали воинами, храбро сражались в войне против Китая и приняли достойную смерть. Еще один стал буддийским монахом, а последнего, которому сейчас было девятнадцать, он презирал. Его жена, госпожа Юрико, была единственной женщиной, которую он когда-либо боялся, и единственной, которую он ценил, за исключением покойной матери, она правила его домом мягко и осмотрительно. – Еще раз, пожалуйста, извините меня, – произнесла она. – Оми-сан написал, что за груз? – Нет. Он не осмотрел его, Юрико-сан. Он сообщает, что сразу же опечатал корабль, настолько тот необычен. До сих пор здесь не видели ни одного судна, не принадлежащего португальцам. Он также доводит до нашего сведения, что это военный корабль. С двадцатью пушками на палубах. – А! Тогда кто-то должен поехать туда немедленно. – Я собираюсь сам. – Пожалуйста, откажитесь от этого решения. Пошлите Мидзуно. Ваш брат умен и осмотрителен. Я умоляю вас не ехать. – Мидзуно слаб для такого дела, и я ему не доверяю. – Тогда прикажите ему сделать сэппуку, – отрезала она. Сэппуку, иногда называемое харакири, – ритуальное самоубийство путем вспарывания живота с удалением внутренностей – было единственным способом, позволяющим самураю искупить позор, грех или бесчестье, и составляло привилегию самурайского сословия. Все самураи – включая женщин – с детства готовились либо совершить харакири, либо участвовать в нем в качестве помощника. Женщины совершали сэппуку только одним способом – вонзая нож в горло. – Позже, не теперь, – возразил Ябу жене. – Тогда пошлите Дзукимото. Ему наверняка можно доверять. – Если бы Торанага не приказал своим женщинам оставаться здесь, я бы послал тебя. Но это слишком опасно. Я должен ехать, у меня нет выбора. Юрико-сан, ты все твердишь мне, что моя казна пуста, что я не имею кредита у этих мерзких ростовщиков. Дзукимото говорит, что мы собираем предельно большой налог с крестьян. Мне нужно больше лошадей, оружия, снаряжения, самураев. Может быть, корабль даст мне все это. – Приказы господина Торанаги звучали ясно, господин. Если он вернется и обнаружит… – Да. Если он вернется, госпожа. Я думаю, он сам попал в ловушку. Господин Исидо имеет восемьдесят тысяч самураев только вокруг Осаки и в самой крепости. Для Торанаги безумием было ехать туда с несколькими сотнями человек. – Он слишком хитер, чтобы рисковать собой без необходимости, – заявила она уверенно. – Если бы я был Исидо и он оказался в моих руках, я бы убил его сразу. – Да, – согласилась Юрико. – Но мать наследника остается заложницей в Эдо, пока Торанага не вернется. Господин Исидо не осмелится тронуть Торанагу, пока она не окажется в Осаке. – Я убил бы его. Жива госпожа Отиба или мертва, не имеет значения. Безопасность наследника зависит от Осаки. Если Торанага умрет, дела пойдут вполне определенным образом. Торанага – единственная настоящая угроза наследнику, единственный, кто может, используя Совет регентов, узурпировать власть тайко и убить мальчика. – Пожалуйста, извините меня, господин, но, может быть, господин Исидо способен привлечь на свою сторону трех других регентов, объявить Торанагу изменником и это станет концом Торанаги, а? – спросила наложница. – Да, госпожа, если бы Исидо мог, он бы так и сделал, но я думаю, это не по силам ни ему, ни даже Торанаге. Тайко очень хитро подобрал регентов. Они презирают друг друга так сильно, что не способны хоть в чем-то найти общий язык. Прежде чем принять власть, пять великих даймё поклялись перед умирающим тайко в вечной верности его сыну и его семье. И они прилюдно дали священную клятву править единодушно и передать государство в целости Яэмону, когда тот достигнет пятнадцати лет. Единодушное правление означает, что ничего не изменится, пока Яэмон не получит власть. – Но однажды, господин, четыре регента объединятся против одного из ревности, страха или тщеславия. Четверо решат, что приказов тайко достаточно для войны, так? – Да, но это окажется маленькая война, госпожа, и один будет непременно разбит, и его земли разделят победители, которые затем назначат пятого регента, и через какое-то время один снова встанет против четверых, и опять одного победят, и его земли поделят – все как тайко задумал. Моя единственная задача – решить, кто будет этим одним на сей раз – Исидо или Торанага. – Им будет Торанага. – Почему? – Остальные слишком боятся его, потому что знают: он хочет стать сёгуном, хотя и отрицает это. Титул сёгуна был высшим из всех, которых мог достичь простой смертный в Японии. Слово «сёгун» представляет собой сокращение от «сэйн тай-сёгун», что означает «великий полководец, покоряющий варваров». Два даймё одновременно не могли носить этот титул. И только его императорское величество, правящий император, божественный Сын Неба, живущий в уединении с семьей в Киото, волен был даровать его. Титул сёгуна давал абсолютную власть: императорскую печать и полномочия. Сёгун правил от имени императора. Вся власть исходила от императора, потому что он вел свой род от богов. Всякий даймё, противостоящий сёгуну, признавался мятежником, врагом трона, парией, и его земли отходили государству. Правящего императора почитали как божество, так как он был наследником по прямой линии солнечной богини Аматэрасу Омиками, одной из дочерей богов Идзанаги и Идзанами, которые создали острова Японии из тверди земной. В силу божественного происхождения правящий император владел и управлял всей землей, и ему повиновались беспрекословно. Но на самом деле вот уже более шести веков восседавшие на троне не пользовались действительной властью. Шесть столетий назад в стране произошел раскол, когда две из трех великих соперничающих, родственных императорскому дому самурайских семей: Миновара, Фудзимото и Такасима – заявили претензии на трон и ввергли страну в пучину междоусобиц. После шестидесяти лет войны род Миновара одержал верх над родом Такасима, а семейство Фудзимото, которое оставалось нейтральным, пережило это страшное время. С тех пор, ревностно охраняя свои права, сёгуны Миновара правили страной. Они объявили сёгунат наследственным и начали выдавать своих дочерей за членов императорской семьи. Император и весь его двор жили полностью обособленные от мира во дворцах за высокими стенами и садами на маленькой территории в Киото. Они сильно нуждались, а их занятия ограничивались наблюдением за ритуалами синто – древней анимистической религии Японии – и интеллектуальными изысками, такими как упражнения в искусстве каллиграфии, живописи, философии и поэзии. Управлять двором Сына Неба было легко, потому что он хотя и обладал всей землей, но доходов не получал. Только даймё и самураи имели доходы и право взимать налоги. Получалось, что, хотя все члены императорского двора были по рангу выше самураев, существовали они на содержание, выделяемое двору по решению сёгуна, или кампаку – канцлера, – или правящей военной верхушки. А великодушных среди последней попадалось мало. Некоторые императоры иногда соглашались ставить свою подпись под указами ради пропитания. Бывали случаи, когда денег не хватало даже для коронации. Со временем сёгуны рода Миновара потеряли преимущество перед потомками Такасима и Фудзимото. И поскольку междоусобные распри продолжались столетиями, император все больше и больше становился креатурой того даймё, который был достаточно силен, чтобы захватить Киото. Как только новый завоеватель Киото уничтожал правящего сёгуна и его род, он мог – если принадлежал к роду Миновара, Фудзимото или Такасима – смиренно поклясться в преданности трону и нижайше просить бессильного императора пожаловать ему освободившееся место сёгуна. Потом, как и его предшественники, он пытался простереть свою власть за пределы Киото, пока его, в свою очередь, не проглатывал еще кто-нибудь. Императоры женились, отрекались от трона или восходили на него по желанию сёгуната. Но всегда правящая императорская семья была неприкосновенна. Такое положение сохранялось, пока сёгун был в силе. До тех пор, пока его не свергали. В течение столетий многое менялось, страну дробили на все более мелкие части. За последнее столетие ни один даймё не обладал достаточным могуществом, чтобы стать сёгуном. Двенадцать лет назад военачальник из крестьян Накамура захватил власть и склонил на свою сторону тогдашнего императора, Го-Нидзё. Но Накамура не мог стать сёгуном, как бы сильно того ни хотел, потому что по рождению был крестьянином. Ему пришлось удовлетвориться гораздо более скромным титулом кампаку, канцлера, а позже, когда Накамура передал этот титул своему малолетнему сыну Яэмону – хотя и оставил за собой всю власть, что было совершенно обычным делом, – он поневоле вынужден был удовольствоваться положением тайко. Согласно традиции только потомки вырождающихся древних семей Миновара, Такасима и Фудзимото могли получить титул сёгуна. Торанага происходил из рода Миновара. Ябу мог проследить свою генеалогию до мелкой и незначительной ветви семьи Такасима, и этого было достаточно, чтобы он когда-нибудь мог стать верховным правителем. – Э-э-э, госпожа, – сказал Ябу, – конечно, Торанага метит в сёгуны, но он никогда им не станет. Другие регенты презирают и боятся его. Они не способны связать ему руки, как задумал тайко. – Он наклонился вперед и внимательно поглядел на жену. – Ты говоришь, Исидо возьмет верх над Торанагой? – Да, Торанага останется в одиночестве. Но я не думаю, что в конце концов он проиграет, господин. Я прошу вас, не нарушайте приказ господина Торанаги и не выезжайте из Эдо, чтобы посмотреть на этот варварский корабль, как бы ни расписывал его Оми-сан. Пожалуйста, пошлите Дзукимото в Андзиро. – А что, если на корабле слитки? Серебро или золото? Ты доверишь его Дзукимото или кому-нибудь еще? – Нет, – ответила его жена. Поэтому он и улизнул из Эдо этой ночью, взяв только пятьдесят человек, и теперь был богат и силен, как ему и не мечталось, и имел пленных, один из которых должен был умереть сегодня вечером. А еще он распорядился, чтобы позже к нему привели куртизанку и мальчика. Завтра на закате он вернется в Эдо. Завтра вечером пушки и слитки начнут свое тайное путешествие. «О пушки! – подумал он радостно. – Пушки и хорошо продуманный план действий позволят мне победить Исидо или Торанагу – кого выберу. Потом я стану регентом вместо проигравшего. Теперь уже самым сильным регентом. А почему бы и не сёгуном? Да. Теперь это возможно». Он позволил себе расслабиться. Как использовать двадцать тысяч серебряных монет? Можно перестроить замок. И купить тягловых лошадей для орудий. И расширить шпионскую сеть. А что насчет Икавы Дзикю? Хватит ли тысячи монет, чтобы подкупить его поваров и отравить Икаву Дзикю? Более чем! Пяти сотен, даже одной нужному человеку будет вполне достаточно. Кому? Послеполуденное солнце бросало косые лучи через маленькое окно. Вода в ванне была очень горячей – она подогревалась дровяной печью, вделанной в каменную стену. Это был дом Оми, он стоял на маленьком холме, откуда открывался вид на всю деревню и гавань. Его окружал обнесенный стенами сад – аккуратный, объятый безмятежным покоем, великолепный. Дверь бани открылась. Вошел слепой, поклонился: – Касиги Оми-сан послал меня, господин. Я Суво, его массажист. – Он был высокий и очень худой, лицо морщинистое. – Хорошо. Ябу всегда боялся ослепнуть. Сколько он себя помнил, ему снилось, что он просыпается в темноте, зная, что солнце светит, чувствуя его тепло, открывает рот, чтобы закричать; кричать стыдно, но он кричит. Потом наступало реальное пробуждение, и пот тек ручьями. Но этот ужас перед слепотой, казалось, увеличивал его удовольствие от массажа, который ему делал слепец. Он мог видеть рваный шрам на правой щеке Суво и глубокий рубец на скуле пониже. «Это след от удара меча, – сказал себе Ябу. – Отчего он ослеп? Был когда-то самураем? И кому служил? Он шпион?» Ябу знал, что его телохранители тщательно обыскали слепого, прежде чем разрешили ему войти, поэтому не боялся спрятанного оружия. Его собственный трофейный меч был под рукой. Древний клинок выковал кузнечный мастер Мурасама. Ябу смотрел, как старик снимает свое кимоно и вешает, как зрячий, на колышек. На груди у слепого тоже остались следы от ударов меча. Набедренная повязка была очень чистой. Он встал на колени, терпеливо ожидая приказаний. Ябу вышел из ванны и лег на каменную скамью. Старик аккуратно вытер его, вылил на руки пахучее масло и начал массировать мускулы на шее и спине даймё. Напряжение проходило, по мере того как сильные пальцы двигались по спине Ябу, с удивительным искусством растирая и глубоко разминая мышцы. – Хорошо. Очень хорошо, – простонал он некоторое время спустя. – Спасибо, Ябу-сама, – отозвался Суво. («Сама» означает «господин», это обращение обязательно при разговоре со старшими.) – Ты давно служишь у Оми-сана? – Три года, господин. Он очень добр к старику. – А до этого? – Я странствовал от деревни к деревне. Несколько дней здесь, полгода там, как бабочка на летнем ветру. Голос Суво обволакивал и нежил, как его руки. Он решил, что даймё хочет, чтобы он разговорился, но терпеливо ждал вопроса – надо будет, ответит. Он всегда чувствовал, что и когда делать, – это было частью его искусства. Иногда уши подсказывали ему, что на уме у мужчины или женщины, но чаще секреты открывали пальцы. Сейчас они говорили, что надо остерегаться этого человека, что он опасен и непостоянен, что его возраст около сорока, что он хороший наездник и превосходно владеет мечом. А также что у него плохая печень и что он умрет через два года. Саке и, возможно, снадобья, повышающие половую силу, убьют его. – Вы сильный человек для своих лет, Ябу-сама. – Так же как и ты. Сколько тебе лет, Суво? Старик засмеялся, но его пальцы не прекращали движения. – Я самый старый человек в мире – в моем мире. Все, кого я когда-либо знал, давно уже мертвы. Я служил господину Ёси Тикитаде, деду господина Торанаги, когда его владения были не больше этой деревни. Я даже был в лагере в тот день, когда его убили. Ябу приложил немалые усилия, чтобы тело оставалось расслабленным, но мозг его напрягся, и он ловил каждое слово. – Это был трудный день, Ябу-сама. Уж и не помню, сколько мне тогда было лет, но мой голос еще не ломался. Господина убил Обата Хиро, сын самого могущественного из его союзников. Может быть, вы знаете эту историю – как юноша снес голову господину Тикитаде одним ударом своего меча? Это был клинок работы Мурасамы, и отсюда пошло поверье, что все клинки Мурасамы приносят несчастье роду Ёси. «Он говорит это потому, что мой собственный меч работы Мурасамы? – спросил себя Ябу. – Многие знают, что у меня есть такой меч. Или старик просто вспоминает самый необычный день своей долгой жизни?» – А каков был дед Торанаги? – с напускным безразличием спросил он, проверяя Суво. – Высокий, Ябу-сама. Выше, чем вы, и много тоньше, когда я знал его. Ему было двадцать пять, когда он погиб. – Голос Суво потеплел. – О, Ябу-сама, в двенадцать лет он был уже воин и наш сюзерен в пятнадцать, когда его отца убили в стычке. К этому времени господин Тикитада уже женился, и у него родился сын. Жаль, что он умер. Обата Хиро был его другом и вассалом, семнадцати лет, но кто-то отравил ум Обаты, сказав, что Тикитада замышляет вероломное убийство его отца. Конечно, это все были враки, но мы лишились хозяина. Молодой Обата стал перед телом на колени и трижды поклонился. Он сказал, что пролил кровь из уважения к отцу и теперь хочет искупить оскорбление, нанесенное нам и нашему клану, совершив сэппуку. Ему разрешили. Сначала он собственными руками омыл голову Тикитады и с почестями положил ее на место. Потом вскрыл себе живот и умер мужественно, как велит обычай. Один из наших людей вызвался помочь ему и отделил его голову одним ударом. Потом пришел его отец, чтобы забрать голову и меч Мурасамы. Для нас наступило плохое время. Единственный сын господина Тикитады был взят в заложники. Это было… – Ты лжешь, старик. Тебя там не было. – Ябу впился взглядом в слепого, который замер в испуге. – Меч был сломан и уничтожен после смерти Обаты.