Уже когда самолет взлетел и можно было отстегнуться, Симин встала, прошла до туалета и, запершись в кабинке, почувствовала, как грудь разрывают рыдания. Она закусила губу, чтобы не завыть в голос. Через несколько минут, вернувшись на свое место, она до самого Парижа сидела в кресле, уставившись в одну точку, обессилев совершенно. Июнь 2019 года. Москва Пулю, чуть не прикончившую его, Егоров привез из Сирии в стеклянной баночке из-под таблеток валерьянки и поставил на письменный стол на работе. Виктория, едва увидев «эту дрянь», потребовала, чтобы Вася унес ее куда угодно, но подальше с ее глаз. Егорова уже избавили от дренажной трубки под лопаткой. Он шутил, что из нее ненароком и мозг может вытечь, если вовремя не убрать. Врач шутку не оценил. Он грозил майору тяжелыми последствиями такого ранения. Целую лекцию прочел про переломы лопатки, а в случае Егорова еще и с контузией мягких и костных тканей. Ну нет кусочка лопатки, она на Васину конструкцию в целом никакого влияния не оказывает. Егоров замечал отсутствие юмора у докторов в их ведомственной поликлинике. Залечат безо всяких шуток. Ходили слухи про некоего полковника, которого насмерть напугали в их поликлинике, сообщив ему о неизлечимой болезни. Он побежал консультироваться в платную клинику, а когда диагноз не подтвердился… Тут слухи разнились: одни говорили, что полковник обещал засудить врача, другие утверждали, что он угрожал врачу табельным оружием, дабы тот почувствовал себя в шкуре настрадавшегося полковника. У Васи до этого дело не дошло. Но ему пообещали стойкие боли в качестве возможного осложнения. Хирург намучил его перевязками — рана долго мокла, тем более конец весны и начало лета выдались в Москве адски жаркими. Правда, пекло продержалось недолго. Завертела такая непогода, разве только снег не пошел. И предсказания недоброго доктора стали сбываться. Лопатка ныла так, что челюсть сводило. Вася сидел на рабочем месте с унылым лицом и жевал горький анальгин с кислым выражением лица. Его русопятое лицо древнерусского богатыря не сулило никому ничего хорошего. Сунься к такому типу, вмиг достанет дубину из-под стола и пойдет гвоздить направо и налево. Говоров тихонько дремал над документами, во всяком случае, со стороны так выглядело. Он навис над папкой и сопел, стараясь не мешать страдать своему товарищу. Звонок от Ермилова вывел из транса обоих. Говоров перестал медитировать над бумажками, Вася поперхнулся анальгином, а кашель только усилил боль. — Немедленно ко мне, — потребовал Ермилов. Тон его ничего хорошего Васе не сулил. Прикидывая, какие за ним огрехи, Егоров метнулся к шефу. — Что с тобой? — встретил его не слишком приветливо полковник. — Глаза красные. — Я кашлял, — смутился Егоров. Он понял, что его заподозрили в принятии горячительных напитков, чем он никогда не грешил, считая алкоголь губительным для стрелка. — Разве можно так кашлять, что глаза вываливаются? — Ермилов сидел с опущенной головой, и Василий терялся в догадках, к чему все эти прелюдии. Нечто шефа настолько вывело из себя, что он никак не мог собраться с мыслями или, что хуже, подбирает приличные слова, которыми собирался майора за что-нибудь отчитывать. «Отчитывать всегда есть за что, — так заявлял Ермилов на совещаниях, чтобы подчиненные не расслаблялись. — А если не за что, не обольщайтесь, я найду». Вася ошибся. Выговаривать ему никто не собирался. — Нам скинули, если можно так выразиться, бомбу. И надо чтобы она не взорвалась у нас в руках. — Кто скинул? — задал правильный вопрос Егоров. — Формально СВР, но после решения руководства, — Ермилов ткнул указательным пальцем в потолок. Майор машинально поднял глаза к потолку и рассмотрел в деталях две старые, еще советские люстры с огромным плафоном по центру и дюжиной маленьких плафонов, ответвлявшихся от центрального на бронзовых рожках. — Такое решение было принято в связи с деталями, изложенными в твоем весеннем отчете по курду. Детали нашли продолжение в полученной СВР информации. Более того, руководство после консультаций с нашим Плотниковым пришло к выводу, что в большей степени это должно проходить по линии ДВКР. В самом деле — наш профиль. — Что-нибудь о Докторе? — оживился Вася и после одобрительного кивка Ермилова сел к столу для переговоров. — Нет? — Да как сказать. Есть запись, уникальная в своем роде. Как уж ее добыли агенты СВР, остается только гадать. Мне лишь сказали, что это стоило жизни одному парню. Информация едва не оказалась в руках Ирана, но на данном этапе она стала нашим эксклюзивом, как сказала бы Меркулова. Значит, так, Василий Стефанович, — Ермилов погладил столешницу, — дело настолько секретное, что секретнее не бывает. Работать по нему необходимо со всеми предосторожностями. Никаких сотрудников не привлекать, кроме Говорова. Создается группа, вернее сказать, дуэт, с целью проведения всесторонней аналитической работы. Ты старший. Вот распечатка записи одного чрезвычайно занимательного диалога, по-видимому состоявшегося этой весной. Он протянул Василию папку с грифом особой важности и регистрационным номером, открытой датой, когда ориентировочно данный документ может быть рассекречен. Внутри имелась вклейка с перечнем должностных лиц, которые имеют право ознакомиться с данным документом. Василий нашел в очень коротком списке фамилии Говорова и свою. Егоров ерзал от нетерпения. Горел желанием приступить к чтению. Он успел углядеть в шапке, что это стенограмма с аудионосителя. — А где сама запись? Ермилов показал ему красноречивую фигу: — Получишь, когда прочтешь это и сделаешь предварительное заключение о целесообразности дальнейших экспертиз. Нам не нужны лишние уши и глаза. — Хорошо бы проанализировать собеседников так же, как мы интервью курда разложили по полочкам. А тут явно необходима фоноскопическая экспертиза. — Ты хоть выслушай задачу. — Как в школе. Условия задачи, — пробормотал Вася. Он уже догадывался, что будет. Его сейчас прибьют гвоздями запретов к полу и прикажут переползти площадь, где некогда стоял незабвенный товарищ Дзержинский, а теперь постамент Железного Феликса закатали в плитку, как и всю Москву. — Первое — необходимо установить личности говорящих. — Вот для этого и нужна экспертиза, — встрял Василий. — Второе, — строго взглянул на него Ермилов, повысив голос, — выяснить, была ли эта беседа единственной или нет. — Ха! — не сдержал эмоций майор. — Шутка? Ермилов покосился на него и вместо ожидаемого выговора за фривольный тон пожаловался: — Я тоже так подумал, когда меня инструктировали. Не шутка, — мрачный Ермилов покачал головой. — Ты думал, это все трудности? Нет, дорогой ты мой Стефаныч. Это только цветочки. А ягодки — без необходимости не проводить никаких экспертиз, держать все в глубочайшей тайне. Так что тебе с Говоровым придется стать и лингвистами, и аналитиками, и политологами, и геополитиками, чтобы понять что к чему. Единственное, о чем я договорился, мы сможем делать запросы в СВР с конкретными вопросами, которые не позволят кому бы то ни было догадаться о нашем главном интересе. — Так ведь СВР нам и дала эту запись… — Знает только их руководство. Некоторые экспертизы они провели сами. Но я пока тебе их не дам. Хочется получить твое и говоровское независимое мнение. Вася покрутил головой, словно его душил галстук. — Шеф, вы ведь ознакомились, — он тряхнул папкой. — А что тут за бомба в двух словах? — Это, если можно так выразиться, сепаратные переговоры американцев, турок в присутствии израильтян. По Сирии. Есть уже некие предположения, кто бы это мог быть, я имею в виду по персонам. — Если мы с Леней будем иметь список кандидатов, надо же провести фоноскопическую экспертизу. Люди, как я понимаю, известные, значит, есть образцы голосов, выступления в прессе. — Образец голоса американца, я думаю, мы отыщем, а вот турка и израильтянина — навряд ли. Это наши коллеги, как мне кажется. Они не засвечены на телевидении. Имен друг друга не называют, только что-то вроде псевдонимов. Если тебя волнует подлинность записи, так она подлинная. Что нам еще дает фоноскопическая экспертиза? — Ермилов включил следователя по особо важным, который неоднократно проводил эту экспертизу и прекрасно знал все аспекты вопроса. — Она частично включает психологическую и лингвистическую экспертизы. Это можно сделать отдельно. Далее, идентифицировать личности говорящих можно тогда, когда мы предоставим экспертам несколько образцов речи предполагаемых объектов. Акустическое окружение. Ясно, что запись делали не на улице. Это если слышны какие-то дополнительные шумы. Не уверен, что во время записи не глушили посторонние звуки — есть такая функция в цифровых диктофонах. К тому же соль данного пункта в том, чтобы определить, соответствует ли акустическая обстановка описанным в деле обстоятельствам. У нас нет никакого дела и даже предположения, где проводилась запись. Далее. Элементы монтажа, подлинность записи в СВР проверили. Запись подлинная, без монтажа, без изменений в записи. Ты с Говоровым изучишь запись и вычленишь показательные куски, особо выразительные, но не отражающие суть беседы в целом, тогда мы сможем отдавать их экспертам. — Сепаратные? — переспросил Василий. — По другому не назовешь. Иди изучай. Через два часа доложишь. Стремительно влетев в кабинет, Вася хлопнул перед Говоровым папку: — Леня, горим. Два часа на все про все. Ву компрене? — Ты что французский изучил? Что это? — Леня поежился, глянув на гриф на папке. — Как будем читать, копию ведь делать нельзя? — Вместе, — Егоров выхватил у товарища папку и переместился на диванчик в углу кабинета, похлопал по сиденью рядом. — Давай живее, по ходу все поймешь, некогда объяснять. Из нас с тобой сделали группу для работы с этим, — он постучал ногтем по папке. — Я — старший. — Последнее мог и не уточнять, — чуть ревниво заметил Леня, усевшись рядом. — Мы как на завалинке, семечек не хватает. — Зато нам потом на орехи достанется, если не уложимся и в срок не дадим хоть какие-то выводы о прочитанном. Склонив головы, они читали минуты две, потом одновременно поглядели друг на друга. Леня поцокал языком, Вася потер мощный загривок и выругался. Дальше читали в молчании, даже словно бы и не дышали. Через полтора часа Егоров заглянул в кабинет шефа. — Нужна аудиозапись, — попросил он. — Стенограмма, конечно, хорошо, но живой звук… Полковник достал из сейфа флешку с закрепленной на ней биркой с таким же уровнем секретности, как и на папке, и регистрационным номером. Но отдавать не торопился. — Садись, рассказывай. — Говорят трое. Первый из них Зам, то бишь заместитель. Я подозреваю, что это один из замов нашего Доктора. Второй, судя по репликам и уровню информированности, человек из Госдепа США. Третий, если вникнуть в его требования и под каким углом зрения он все преподносит, вероятнее всего, из Моссада. Оговорился о Голанских высотах, о том, что они ведут встречи с игиловцами, лечат их у себя в госпиталях. Однако там есть и четвертый. Ермилов вскинул брови. Достал свой экземпляр стенограммы (у него он, само собой, имелся): — Где? — он, привстав, протянул папку майору через свой объемный письменный стол. Василий полистал и ткнул пальцем. — Смотрите. Там слова дяди из Госдепа идут, и вдруг ему же приписанный текст, только, по нашему с Говоровым мнению, это говорит его помощник. Цэрэушник не иначе. Из контекста следует, что встреча эта, как минимум, вторая именно в этом составе. Они ссылаются на ту, предыдущую, которая была года три-четыре назад. По времени совпадает с событиями разоблачения турок с поставками игиловской нефти, со съемками колонн со спутника из космоса. Турки хотели защитить канал поставок нефти и сбили в 2015 году наш самолет, в 2016 году попытка мятежа в Турции. — Да, слишком там много военных, руководитель Турции сидит как на пороховой бочке. — Предполагаемый моссадовец упоминает еще одну встречу вскользь. Приблизительно 2010 или 2011 год. Он сказал: «Мы вам говорили еще лет десять назад, русских туда не пускать, не допустить даже гипотетической возможности такого развития событий. Теперь обсуждаем детали, потому что глобальное профукали». — Значит, один неизвестный есть, — кивнул Горюнов. — Заместитель главы MIT, но все же который из них? У него два зама, очевидно, что это тот, который курирует оперативный блок, а не административный. Надо посоветоваться с «турками», нашими и эсвээровскими. Что у кого на него есть. Может, есть записи голоса с каких-нибудь наших совместных встреч. Держи флешку. Будут новости, докладывай. Егоров и Говоров слушали запись разговора до одури, пока наконец Леонид вдруг не сказал: