Не считая этого существа, Адам был один; он думал, что оно ненавидит его, или желает его, или то и другое. Ему нестерпимо хотелось увидеть своего собеседника; но это было бы самое страшное. Адам затрепыхался в темноте. Все направления выглядели одинаково. Что-то ползло по коже. Он находился в пещере. Сидел, пригнувшись. Потолок был низким, сталактиты касались спины. Когда Адам протянул руку, чтобы дотронуться до стены, на ощупь она оказалась совершенно реальной. Ну или она была реальной, а он нет. «Адам». Он повернулся на голос и увидел женщину, которую узнал, но не мог вспомнить. Он находился слишком далеко от собственных мыслей. Хотя Адам был уверен, что это она обратилась к нему, женщина не смотрела на него. Она сидела рядом с ним, сосредоточенно сдвинув брови и прижав к губам кулак. Возле нее на коленях стоял какой-то мужчина, но его сложенное пополам, долговязое тело намекало, что он тоже не общался с женщиной. Они, не двигаясь, смотрели на дверь, высеченную в камне. «Адам, иди». Дверь велела Адаму прикоснуться к ней. Она описывала, как приятно будет, когда под его пальцами повернется ручка. Она сулила постижение внутренней тьмы. Энергия пульсировала в нем – голод, все возрастающее желание… Он никогда и ничего так страстно не желал. Адам стоял перед дверью. Он не помнил, как пересек пещеру, но каким-то образом он это сделал. Дверь была темно-красной, ее украшала резьба в виде корней, узлов, корон. Черная ручка масляно блестела. Он так далеко ушел от своего тела, что теперь не мог даже представить, как пуститься в обратный путь. «Нужны трое, чтобы открыть дверь». «Иди». Адам сидел, согнувшись, без движения, вцепившись пальцами в камень. Его наполняли желание и страх. Он чувствовал, как где-то далеко его тело делается старше. «Адам, иди». «Не могу, – подумал он. – Я заблудился». – Адам! Адам. Адам Пэрриш. Он очнулся от острой боли. Лицо у него было мокрым, рука тоже, вены, казалось, были переполнены кровью. Послышался голос Ноя: – Зачем ты так глубоко его порезала! – Я не рассчитала! – ответила Блу. – Адам, придурок, скажи хоть что-нибудь. Боль делала все возможные ответы грубее. Вместо слов Адам зашипел и выпрямился, схватившись одной рукой за другую. То, что находилось вокруг, начало медленно проявляться; он и забыл, что они забрались в пещерку между валунами. Ной сидел, скорчившись, в шаге от Адама, не сводя с него глаз. Блу стояла чуть позади. Фрагменты начали складываться. Адам с особой остротой ощущал собственные пальцы, рот, кожу, глаза, самого себя. Он никогда еще так не радовался возможности быть Адамом Пэрришем. Его взгляд сфокусировался на розовом выкидном ноже в руке у Блу. – Ты ранила меня? – спросил он. Услышав голос друга, Ной с облегчением обмяк. Адам взглянул на свою руку. На тыльной стороне кисти виднелся аккуратный порез. Ранка сильно кровоточила, но причиняла боль, только если Адам шевелил рукой. Нож, видимо, был очень острый. Ной дотронулся до края раны ледяным пальцем, и Адам шлепнул его по запястью. Он попытался припомнить, что говорил ему голос, но слова уже ускользали из головы, как сон. А это вообще были слова? С чего он решил, что это слова? – Я не знала, что еще сделать, чтобы ты вернулся, – признала Блу. – Ной велел ранить тебя. Нож смутил Адама. Он как будто символизировал какую-то другую сторону Блу – сторону, о существовании которой Адам не подозревал. Его мозг чуть не отказал, когда он попытался вписать это знание в известный ему образ Блу. – Почему ты вообще вмешалась? Что я делал? Она сказала «ничего» в ту самую секунду, когда Ной ответил: – Умирал. – У тебя стало такое пустое лицо, – продолжала Блу. – А потом глаза просто… остановились. Они не моргали. Не двигались. Я пыталась тебя вернуть. – И вдруг ты перестал дышать, – подхватил Ной. Он поднялся на ноги. – Я же говорил. Говорил, что это плохая идея, но никто никогда меня не слушает. «Все будет в порядке, Ной, ты просто паникер», – а потом человек вдруг попадает в плен к смерти. Никто никогда не говорит: «Знаешь, Ной, ты был прав, спасибо, что спас мою жизнь, потому что быть мертвым так паршиво». Все всегда… – Помолчи, – перебил Адам. – Я пытаюсь припомнить, что случилось. Было что-то очень важное… трое… дверь… женщина, которую он узнал… Видение меркло. Исчезло все, кроме ужаса. – В следующий раз я оставлю тебя умирать, – сообщила Блу. – Когда ты, Адам, начинаешь считать себя прекрасной и уникальной снежинкой, то забываешь, где я выросла. Есть одно волшебное слово, которое надо сказать, если кто-то помог тебе во время ритуала или сеанса. «Спасибо». Не надо было звать нас с собой, если ты хотел проделать это в одиночку. Адам вспомнил: он заблудился. И если бы он приехал сюда один, то сейчас был бы мертв. – Простите, – сказал он. – Я вел себя как дурак. Ной ответил: – Я не имел это в виду. – А я имела, – сказала Блу. Потом они влезли на вершину горы и там, под палящим солнцем, нашли камни, которые Адам видел в гадальном озерце. Понадобились их совместные усилия, чтобы сдвинуть камни всего на несколько дюймов. Адам не знал, как справился бы с этим без помощи. Возможно, до сих пор он ошибался, а это как раз и было правильное, настоящее поведение мага. Он оставил на камне кровавые отпечатки пальцев, но и в этом было нечто приятное. «Я был здесь. Я существую. Я живой, потому что у меня идет кровь». Он непрестанно был благодарен за свое тело. «Привет, потрескавшиеся руки Адама Пэрриша, я счастлив, что вы у меня есть». Они безошибочно поняли, в какой момент связь восстановилась, потому что Ной вдруг сказал: «О!» – и вытянул руки. Несколько минут его силуэт рисовался на фоне синевато-серого неба, и не было никакой разницы между Ноем, Блу и Адамом. Он ничем не отличался от живых людей. Стоя под ударами ветра, Ной дружески обнял одной рукой Блу, а другой Адама и притянул обоих к себе. Потом они побрели обратно по тропе. Рука Блу лежала на спине Ноя, а пальцами она цеплялась за футболку Адама, как будто они были единым целым, пьяным шестиногим животным. В ране на руке Адама отдавалось биение сердца. Пускай он мог истечь кровью на пути вниз с горы, но совершенно не возражал. И вдруг, сделавшись сильнее втрое от присутствия Ноя и Блу, Адам вспомнил женщину, которую видел в воде. Он сразу понял, кто она такая. – Блу, – сказал он, – я видел твою мать. 40 – Это одно из моих любимых мест, – сказала Персефона, сидя в качалке и отталкиваясь от пола босой ногой. Волосы каскадом спадали ей на руки. – Здесь так уютно. Адам пристроился на краешке кресла-качалки рядом с ней. Ему здесь не так уж нравилось, но говорить этого он не стал. Персефона попросила встретиться с ней тут, хотя в норме никогда не назначала место для встречи; она предоставляла выбор Адаму, и это всегда казалось очередным испытанием. Они сидели на крыльце странного древнего магазина, из тех, что вымерли почти везде, но в окрестностях Генриетты встречались нередко. Снаружи эти магазины обычно выглядели именно так: низкое длинное крыльцо с креслами-качалками, обращенными лицом к дороге, изрытая гравиевая парковка, окна, облепленные объявлениями о продаже сигарет и наживки. Внутри обычно продавались продукты первой необходимости: тех марок, о которых никто никогда не слышал, – футболки, которые Адам не стал бы носить, рыболовные принадлежности, игрушки десятилетней давности, а иногда – чучело головы оленя. Сюда ходили люди, которых даже деревенщина Адам считал неотесанными. Хотя Ганси, наверное, здесь понравилось бы. В этих местах время как будто не имело никакого знания, особенно в такой вот вечер, когда сквозь листву падали пятна света, скворцы кричали, сидя на телефонных проводах, а мимо медленно проезжали старики в древних машинах. Все это с таким же успехом могло происходить двадцать лет назад. – Три – очень сильное число, – сказала Персефона. Занятия с Персефоной всегда были непредсказуемы. Приходя, Адам никогда не знал, чему научится. Иногда он не понимал этого даже после окончания урока. Сегодня он хотел спросить ее о Море, но трудно было задать Персефоне вопрос и получить ответ, когда ты того хотел. Лучше всего получалось, если ты задавал вопрос в ту самую секунду, когда она сама собиралась на него ответить.