– Это кошмарная история, – сказал Мэлори с облегчением. А потом, увидев то ли лицо Блу, то ли ее позу, рассказал все целиком. И закончил словами: – Я видел, как ее аура медленно гаснет. Иными словами, именно так я и понял, что Гвенллиан лучше всего будет здесь. Блу с усилием вернула себе хоть какое-то выражение лица. – Погодите. Что? Я здесь чего-то не понимаю. – Ее аура – совсем как твоя… она синяя, – сказал Мэлори. – Аура ясновидения! – Да? Блу подумала, что страшно разозлится, если узнает, что именно поэтому ее так и нарекли. Это же все равно что назвать щенка «Пушок». – Такой цвет ауры присущ тем, кто способен приподнять завесу! Блу хотела сказать, что как раз она на это не способна, но решила не удлинять без нужды разговор. – Вот почему меня изначально привлек Ганси, – продолжал Мэлори. – Несмотря на внешнюю взбалмошность, у него очень приятная нейтральная аура. Рядом с ним я совсем не ощущаю присутствие чужого человека. Он ничего не отнимает у меня. В последнее время Ганси стал немного громче, но не особенно. У Блу были лишь самые отдаленные представления о том, что такое взбалмошность, и они тщетно пытались примениться к Ганси. Она спросила: – А каким он был… раньше? – О, то были прекрасные дни, – ответил Мэлори и, помолчав, добавил: – Ну, не всегда, конечно. Тогда он был меньше. То, как он произнес это слово, дало понять, что Мэлори не имел в виду рост; Блу подумала, что знает, о чем речь. Мэлори продолжал: – Ганси пытался доказать, что у него не просто галлюцинации. Он по-прежнему был одержим самим событием. Кажется, теперь он перерос это ощущение – к счастью. – Событие… то есть укусы ос? Смерть? – Да, Джейн, смерть. Он все время ломал голову над тем, что произошло. Постоянно рисовал пчел, ос и так далее. С воплем просыпался от кошмаров. Ему пришлось нанять отдельное жилье, поскольку я не мог ночевать с ним в одном доме, как ты понимаешь. Иногда эти приступы случались и днем. Мы мирно шагали по какой-нибудь конной тропе в Лестершире – и вдруг он валился наземь и корчился, царапая себе лицо, как ненормальный. Я, впрочем, его не трогал, и приступ проходил, и Ганси поднимался, как ни в чем не бывало. – Какой ужас, – прошептала Блу. Она вспомнила небрежную улыбку, которую Ганси научился надевать на свое истинное лицо. Она со стыдом вспомнила, как однажды задумалась, что заставило парня вроде Ганси – человека, обладавшего всем на свете, – выработать у себя такое умение. Как несправедливо было с ее стороны предполагать, что любовь и деньги устранили из его жизни боль и трудности. Она с долей раскаяния вспомнила об их ссоре в машине накануне ночью. Мэлори, казалось, не слышал ее. – Впрочем, Ганси прекрасный исследователь. Какое чутье на всякие скрытые штуки! Этому нельзя научиться. С этим надо родиться. Она вспомнила голос Ганси в пещере, чуть слышный и полный страха: «ОСЫ». И вздрогнула. – Конечно, в один прекрасный день он ушел, – задумчиво произнес Мэлори. Блу поспешно сосредоточилась. – Что? – Не стоило так удивляться, – небрежным тоном продолжал профессор. – Я знал, что он великий путешественник. Но мы, как мне казалось, не проводили настоящих исследований. Так себе, тяп-ляп на скорую руку. Но однажды утром он просто исчез. – Как исчез? Пес вскарабкался на грудь Мэлори и лизнул старика в подбородок. Тот не стал отгонять собаку. – Ну… исчез. Вместе с вещами, со всеми сумками. Многое он оставил – то, в чем не нуждался. И так и не вернулся. Прошло несколько месяцев, прежде чем Ганси позвонил, как будто ничего не произошло. Блу с трудом могла представить Ганси, который что-то вот так взял и бросил. Он окружал себя исключительно вещами, за которые отчаянно цеплялся. – Он даже не оставил записки? – Просто уехал, – ответил Мэлори. – Потом его родители иногда звонили мне и пытались выяснить, где он. – Родители? – Блу показалось, что ей рассказывают о каком-то совершенно другом человеке. – Да. И я, конечно, сообщал им, что мог. Но, в общем, я и сам не знал. Перед тем как приехать ко мне, Ганси побывал в Мексике, а потом, прежде чем вернуться в Штаты, кажется, отправился в Исландию. Я до сих пор и половины не знаю. Он собрался и уехал так легко и быстро. Он уже много раз такое проделывал, Джейн, для него это привычная вещь. В голове Блу медленно связывались воедино прежние разговоры, обретая новые оттенки смыслов. Она вспомнила ту заряженную электричеством ночь на склоне горы, когда они смотрели на Генриетту, похожую на сказочную деревушку. «Дом», – сказал Ганси таким тоном, как будто это слово причиняло ему боль. Как будто он не мог в это поверить. История, которую рассказал Мэлори, не противоречила тому, что Блу знала о Ганси. Просто Ганси, которого она видела, был лишь отчасти правдой. – Нет, это трусость и глупость, – сказал Ганси с порога. Он стоял, облокотившись о косяк и сунув руки в карманы, по своему обыкновению. – Я не любил прощаться, поэтому просто устранился и не подумал о последствиях. Блу и Мэлори уставились на него. Интересно, как долго он успел простоять там? – Очень великодушно с вашей стороны, – продолжал Ганси, – не сказать мне ничего об этом. Я не заслужил такого отношения. Но, поверьте, я очень сожалел. – Ну… – произнес Мэлори. Ему, кажется, было очень неловко. Пес отвел глаза. – Ладно. Каков вердикт касательно вашей пещерной женщины? Ганси сунул мяту в рот; невозможно было не думать о прошлой ночи, когда он положил точно такой же листок в рот Блу. – Пока что она останется здесь. Это решил не я, а Персефона. Я предложил привести в порядок первый этаж Монмутской фабрики. Возможно, в конце концов, именно так мы и поступим. – Кто она вообще? – спросила Блу. Она попробовала выговорить: Гвенллиан. Блу произносила его неправильно: двойные «л» звучали совсем не так, как выглядели. – У Глендауэра было десять детей от его жены, Маргарет. И еще как минимум четверо… не от нее, – с отвращением произнес Ганси; было ясно, что эту часть биографии он считал неподобающей герою. – Гвенллиан – одна из четырех незаконных детей, о которых известно. Это патриотичное имя. Были две очень известные Гвенллиан, которые ассоциировались у валлийцев с борьбой за свободу. Он явно хотел сказать что-то еще, но не стал. Очевидно, что-то неприятное или некрасивое. Блу потребовала: – Колись, Ганси. Ну? Он произнес: – То, как ее погребли… На двери склепа был изображен Глендауэр, и на крышке гроба тоже. Не Гвенллиан. Конечно, мы можем спросить, хотя от нее нелегко получить достоверную информацию. Но лично мне кажется вероятным, что это ложное погребение. – То есть? – Иногда, если хоронят очень богатого или значимого человека, где-нибудь поблизости делают вторую гробницу, которую проще найти, чтобы расхитителям было чем поживиться. Блу возмутилась: – Его родная дочь?! – Незаконная, – напомнил Ганси без особого удовольствия. – И потом, ты же ее слышала. Это было в наказание за что-то. Очень неприятная история. И я умираю от голода. А куда пошли Пэр… Адам и Ронан? – Купить минимум необходимого для Гвенллиан. Ганси посмотрел на свои громадные красивые часы и озадаченно нахмурился. – Давно они уехали? Блу поморщилась. – Ну… так. – И что теперь? – поинтересовался Ганси. Калла прокричала из-за стенки: – СЪЕЗДИ И КУПИ НАМ ПИЦЦУ! И ПОБОЛЬШЕ СЫРУ, СЛЫШИШЬ, БОГАТЕНЬКИЙ РИЧИ? Блу сказала: