Блу уставилась в темноту, на какую-то машину на дальнем перекрестке. Она не ответила, но и не оскорбила Адама, сказав, что он не прав. – Блу… Она не смотрела на него. Адам обошел вокруг, чтобы она не могла отвести взгляд. – Блу, кто из нас? Ее лицо казалось незнакомым и очень печальным. Блу не плакала. Впрочем, было бы лучше, если бы плакала. Адам задумался, как долго она несла это бремя. Сердце у него колотилось. Он все правильно понял. Одному из них грозила смерть. «Я не хочу умирать, только не сейчас…» – Блу. Она предупредила: – Ты не сможешь об этом забыть. – Я должен знать, – сказал Адам. – Разве ты не понимаешь? Именно в этом будет заключаться дар. То, о чем я попрошу Глендауэра. Я должен знать. И если дар окажется только один, мы все попросим… Она просто удержала его взгляд. – Ганси, – произнес Адам. Блу закрыла глаза. Ну конечно. Конечно, его должны забрать у них. В памяти Адама мелькнула картинка: Ганси, весь в крови, корчится на земле, рядом с ним сидит обезумевший от горя Ронан… Прошло много времени с тех пор, как Кабесуотер показал ему это видение, но Адам о нем не забыл. И не забыл, что в той версии именно он был виноват в смерти Ганси. Сердце Адама представляло собой могилу. «Если это твоя вина, – подумал он, – ты можешь поставить точку». 26 Блу проснулась сердитая. Она не помнила, что ей снилось – только то, что сон был про Мору, – а проснувшись, захотела что-нибудь пнуть. Блу вспомнила, как однажды летом пришла в гости к Адаму и он пнул коробку. Примерно так сердита была и она. Только теперь пинать что-либо было незачем, потому что никто этого не видел. Блу лежала и приказывала себе заснуть, но вместо сна разозлилась еще сильнее. Ей надоело, что Персефона, Калла и родная мать что-то от нее утаивали только потому, что Блу – не ясновидящая. Надоело, что она небогата и ей нельзя мечтать о крутых колледжах. Надоело, что она не в состоянии взять Ганси за руку – из опасения ранить чувства Адама; не в состоянии поцеловать Ганси в губы – из опасения его убить. Надоело знать, что он скоро умрет, и бояться, что Моры тоже не станет. Снова и снова Блу слышала голос Адама, угадавшего правильный ответ: Ганси. Она сбросила одеяло, сердито оделась и сердито влетела в комнату с телефоном. Там сидела Орла и красила ногти. В час ночи. Блу застыла на пороге – намерение было написано у нее на лице. – Что? – спросила Орла. – Заходи. Блу не двигалась. – Слушай, я не собираюсь тебе мешать. Я просто пыталась уберечь тебя от разбитого сердца, но, ради бога, валяй, – сказала Орла. Блу зашагала через комнату, взяла трубку и вновь с подозрением уставилась на Орлу. Кузина принялась рисовать на ногтях крошечные мандалы. Она не притворялась, что не подслушивает, но в остальном вид у нее был безмятежный. Блу позвонила Ганси. Он сразу же ответил. – Я не спал. – Знаю, – сказала она. – Приезжай за мной. В нем было что-то странное, когда он подъехал к дому. Ярость в глазах, намек на оскал в слабой улыбке. Нечто лихорадочное и беспокойное во всем облике. Блу встала на краешек этой улыбки и заглянула на ту сторону. Перед ней был не тот Ганси, которого она видела на кухне несколько часов назад; это был Ганси, которому она тайком звонила по ночам. Он не спросил, куда она хотела поехать. Им не позволялось об этом говорить, поэтому они не сказали друг другу ни слова. Мотор «Камаро» работал вхолостую на тихой ночной улице. Блу залезла в машину и захлопнула дверь. Ганси – беспечный, безумный Ганси – включил вторую скорость, едва они покинули квартал. Он заставлял машину метаться от светофора к светофору, а затем, оказавшись на пустом шоссе, стиснул рычаг в кулаке и позволил «Кабану» бешено набирать скорость. Они ехали на восток, к горам. Блу включила радио и стала крутить, пока не нашла нечто достойное того, чтобы звучать громко. Затем она опустила окно, так что вокруг нее завизжал ветер. Для этого, пожалуй, было холодновато, но Ганси тут же потянулся на заднее сиденье, не сводя глаз с дороги, и достал оттуда пальто. Блу надела его и вздрогнула, когда холодная шелковая подкладка коснулась ее голых ног. Воротник пах Ганси. Они не разговаривали. Радио запнулось, словно танцуя вальс. Мотор ревел. В салоне буянил ветер. Блу положила руку поверх руки Ганси и сжала ее побелевшими пальцами. На дороге не было ни души, кроме них. Они ехали в горы – выше, выше, через перевал. Вершины казались черными и негостеприимными в тусклом свете фар, а когда «Кабан» достиг высшей точки перевала, пальцы Ганси напряглись под ладонью Блу: он сбросил скорость и лихо развернул машину носом туда, откуда они приехали. Они помчались обратно в Генриетту, мимо зловеще пустых магазинных парковок, мимо тихих домов, мимо Агленби, мимо делового центра… мимо Генриетты. На другом конце города Ганси повернул на новую, еще не открытую объездную дорогу. Четыре девственных, окаймленных фонарями полосы шоссе вели из ниоткуда в никуда. Там он остановился, забрал у Блу пальто, и они поменялись местами. Девушка подняла сиденье как можно ближе к рулю и заглушила мотор. Потом еще раз заглушила. Ганси положил руку ей на колено, коснувшись пальцами голой кожи – спасательный трос, покоящийся у нее на коленной чашечке, – и не дал Блу выжать сцепление слишком быстро. Мотор взревел – сильно и уверенно. Машина рванулась вперед. Они не разговаривали. Полосы света от уличных фонарей проникали сквозь ветровое стекло. Блу проехала по одной стороне улицы, развернулась и покатила обратно, снова и снова. Машина одновременно пугала и покорялась – слишком много, слишком быстро, все сразу. Рычаг переключения скоростей стучал под рукой у Блу, когда они стояли; педаль газа залипала, а затем резко дергалась, когда они ехали. Воздух из вентиляционного отверстия под приборной доской, шепча, обдувал ночной прохладой ее голые ноги, жар от гудящего мотора обжигал верх ступней. Звук… он сам по себе был чудовищем. Он усиливался – и она чувствовала его вибрацию, – дергал руль, ревом отдавался в ногах. Блу боялась его, пока не нажала на газ, а потом ее сердце заколотилось так сильно, что забыло о страхе. «Камаро» напоминал сегодняшнего Ганси – пугающего и восхитительного, готового исполнить любую ее просьбу. С каждым поворотом Блу смелела. Несмотря на шум и прочие спецэффекты, «Кабан» был щедрым наставником. Он не возражал, что за рулем сидела миниатюрная девушка, которая раньше никогда не водила машину с механической коробкой передач. «Камаро» очень старался. Блу не могла забыть руку Ганси на своем колене. Она подъехала к обочине. И подумала, что несложно было избегать поцелуев, когда она общалась с Адамом. Раньше ее тело не знало, что делать. А теперь знало. И ее губы не желали помнить, что они прокляты. Она повернулась к Ганси. – Блу… – предупредил он, но как-то хаотично. На столь близком расстоянии от его горла пахло мятой, шерстяным свитером и виниловым сиденьем. Пахло Ганси, просто Ганси. Она сказала: – Я хочу притвориться. Притвориться, будто могу. Он выдохнул. Что такое поцелуй без поцелуя? Скатерть, выдернутая из-под посуды на столе. На несколько хаотических моментов все смешалось. Пальцы, запущенные в волосы, руки, касающиеся шей, губы, скользящие по щекам и подбородкам в опасной близости…