Ронан покачал головой. То, что это было невозможно, его не смущало. Он все равно собирался это сделать. Адам не выдержал: – Энергия. Нужно много энергии. Когда я латаю силовую линию, то в основном делаю именно это – налаживаю связь, чтобы энергия текла нормально. Может, ты найдешь способ отвести кусок линии сюда. – Я уже об этом думал. Это неинтересно. Я не хочу строить клетку побольше. Я хочу открыть дверцу. Они посмотрели друг на друга. Адам – светловолосый и осторожный, Ронан – темный и мятежный. Адам спросил: – Зачем? Назови мне настоящую причину. – Мэтью… – начал Ронан и снова замолчал. Адам ждал. Ронан сказал: – Мэтью мой. Один из. Адам не понимал. – Я его приснил, Адам! Ронан злился: кроме радости, он знал только одну эмоцию – гнев. – А значит, когда… если что-то случится со мной, он станет… таким, как они. Как мама. Все воспоминания о Ронане и его младшем брате обрели в сознании Адама новую форму. Бесконечная привязанность Ронана. Сходство Мэтью и Авроры – еще одного существа из грез. Неизменная позиция Диклана как чужака. Ни сновидец, ни сон… Только половина из уцелевших родичей Ронана была настоящей. – Мне сказал Диклан, – продолжал Ронан. – Две недели назад. Диклан уехал в вашингтонский колледж, но по-прежнему проделывал четырехчасовой путь каждое воскресенье, чтобы сходить в церковь вместе с братьями. Это был такой великодушный жест, что даже Ронан, видимо, признал его добрым поступком. – Ты не знал? – Мне было три года. Что я мог знать? Ронан отвернулся, полуприкрыв глаза, с непонятным выражением лица. Это было бремя человека, которого родили, а не сотворили. «Одиночество». Адам вздохнул и сел рядом с коровой, прислонившись к ее теплому боку и приподнимаясь от медленного дыхания. Через несколько секунд Ронан уселся рядом, и они оба посмотрели на спящих животных. Адам почувствовал, как Ронан взглянул на него и отвел глаза. Их плечи почти соприкасались. Дождь вновь начал стучать по крыше – налетела еще одна внезапная гроза. Возможно, они ее вызвали. Возможно, нет. – Гринмантл, – коротко сказал Ронан. – Паутина. Намотать бы ее ему на шею. – Но мистер Грей прав. Не надо его убивать. – Я и не хочу его убивать. Я хочу сделать с ним то, что он грозит сделать с мистером Греем. Дать понять, что я могу превратить его жизнь в ад. Если я сумел приснить это, – Ронан подбородком указал на одеяло, в которое был завернут «сон», – то почему бы не приснить что-нибудь, чем можно шантажировать Гринмантла. Адам задумался. Насколько легко подставить человека, если тебе под силу создать какие угодно улики? Получится ли проделать это так, чтобы Гринмантл не вывернулся и не стал для них вдвое опаснее? – Ты умнее, – сказал Ронан. – Вот и соображай. Адам недоверчиво фыркнул. – Ты, кажется, просишь меня посвятить все свободное время расследованию? – Да, а теперь я объясняю почему. – Но почему я? Ронан вдруг рассмеялся. Этот звук – странный, радостный и ужасный, как сон, который он держал в руке – вполне мог разбудить спящих животных, если уж им не помогло ничто другое. – Я слышал – если хочешь волшебства, обратись к волшебнику, – сказал он. 21 Было уже довольно поздно, когда Блу позвонила – прошло много времени, после того как на Монмутскую фабрику вернулись «Шевроле» и «БМВ», Мэлори и Ронан. Все спали. – Ганси? – сказала Блу. И тревога в нем улеглась. – Расскажи сказку, – попросила Блу. – Про силовую линию. Он сразу же ушел на кухню, двигаясь как можно тише и по пути думая, о чем бы рассказать. Сев на пол, Ганси негромко начал: – Когда я был в Польше, то встретил парня, который буквально пропел себе путь через всю Европу. Он сказал, что никогда не собьется «с дороги», пока поет. Голос Блу в трубке тоже звучал тихо. – Очевидно, ты имеешь в виду дорогу мертвых, а не федеральное шоссе? – Мистическое шоссе… – Ганси почесал голову, припоминая. – Я прошел с ним миль двадцать. У меня был навигатор, а у него песня. Он не врал. Я мог миллион раз развернуть его на месте и миллион раз сбить с пути, но он упорно возвращался на силовую линию. Как намагниченный. Пока он пел. – Он пел одну и ту же песню? Неужели «Стукни раз»? – О господи. Половицы холодили ему босые ноги. Почему-то это ощущение казалось глубоко чувственным. Оно приводило Ганси в смятение, напоминая о коже Блу. Он закрыл глаза. – Пока мир не знал об этой песне, жить было проще. Просто уму непостижимо, до какой степени она привязалась к Ронану и Ною. Ронан собирается заказать футболку с надписью. Ты представляешь его в такой футболке? Блу хихикнула. – А что стало с тем поляком? – Наверное, сейчас он уже шагает по России. Он движется слева направо. С запада на восток, я имею в виду. – А какая из себя Польша? – Красивей, чем можно подумать. Очень славная. Она помолчала. – Однажды я бы хотела туда съездить. Ганси не дал себе времени усомниться в разумности того, что он хотел сказать. Он ответил: – Я знаю, как туда смотаться, если тебе понадобится компания. После долгого молчания Блу произнесла – другим голосом: – Пойду пропою себе дорогу ко сну. До завтра. Если понадобится компания. Телефон замолчал. Общения с Блу всегда было слишком мало. Но хоть что-то. Ганси открыл глаза. Ной сидел, прислонившись к дверному косяку. Ганси вдруг подумал, что, возможно, Ной просидел тут уже долго. Ничего постыдного в случившемся не было, но Ганси горел от стыда, возбуждения, желания и смутного ощущения, что его по-настоящему понимают. Это все было у него внутри – и только на внутреннюю сторону Ганси Ной всерьез обращал внимание. Выражение лица у Ноя было понимающее. – Не говори остальным, – попросил Ганси.