Ронан снял наушники с шеи и нацепил их на Ганси. Они слегка пахли пылью и перьями от близости с Бензопилой. Из наушников вырвалось: – Стукни раз… Ганси сдернул их, а Ронан разразился безумным смехом, к которому, хлопая крыльями, присоединилась и Бензопила. Оба были ужасны и веселы. – Гад, – яростно сказал Ганси. – Ты гад. Обманул мое доверие. – Это лучшая песня на свете, – ответил Ронан, корчась от смеха. Наконец он совладал с собой. – Ладно, птичка, пошли, пусть поест в одиночестве. Уйдя, он выключил свет и оставил Ганси в темноте. Тот услышал, как Ронан насвистывает припев по пути к себе в комнату. Он поднялся на ноги, подобрал телефон и тетрадь и тоже вернулся в постель. Муки совести и тревога совершенно ушли к тому моменту, когда его голова коснулась подушки. Осталась только радость. 19 Ганси и забыл, сколько времени отнимает школа. Возможно, потому что теперь у него было больше дел за пределами Агленби, или потому что он не мог не думать о школе, даже когда не сидел на уроках. «Гринмантл». – Дик! Ганси! Парень! Ричард Ганси Третий! Упомянутый Ганси шагал по коридору вместе с Ронаном и Адамом, направляясь в директорский кабинет. Хотя крик смутно донесся до него, в голове у Ганси было слишком шумно, чтобы разобрать отдельные слова. Отчасти мозг был занят Гринмантлом, отчасти исчезновением Моры, отчасти Мэлори, который исследовал перпендикулярную силовую линию, отчасти пещерой воронов, отчасти мыслью о том, что через семь часов Блу, возможно, позвонит ему. И последняя часть, тревожная – и все разрастающаяся – думала о цвете осеннего неба, о листьях на земле, о том, что время проходит и его уже не вернуть. Что оно истекает и стремится к концу. В честь победы школы на региональной викторине ученикам разрешили прийти на занятия без формы, и отсутствие единообразия отчего-то еще больше усилило тревогу Ганси. Его однокашники болтались по историческому кампусу в стеганых жилетках, клетчатых брюках, стильных пуловерах. И это напоминало ему, что он существует сейчас, а не в иное время. Прочие школьники безошибочно опознавались как принадлежность этого века, этого десятилетия, этого года, этого сезона, этого социального класса. Своего рода, человеческие часы. Только когда они надевали одинаковые синие свитера, Агленби выскальзывал из времени, и все эпохи начинали казаться, по сути, одной. Иногда Ганси думал, что последние семь лет жизни провел в поиске мест, которые вселяли в него это ощущение. «Гринмантл». Каждое утро на этой неделе начиналось с Гринмантла, который стоял у доски и неизменно улыбался. Ронан перестал приходить на первый урок. Завалив латынь, он ни за что не сдал бы выпускной экзамен, но разве Ганси мог его винить? Стены сыпались. Адам спросил, зачем Ганси нужно к директору. Тот солгал. Ему надоело ссориться с Адамом Пэрришем. – Га-а-а-анси-и-и! Вчера вечером мистер Грей сказал Ронану: «Присни мне Грейуорен, и я отдам его Гринмантлу». Ронан ответил: «Вы хотите, чтобы я отдал этой твари ключи от Кабесуотера? Вы об этом просите?» То есть они зашли в тупик. – ГАНСИ! ДИК! Ронан развернулся и зашагал обратно, навстречу крикуну. Он широко раскинул руки. – Не сейчас, Чень. Король немного занят. – Я не к тебе обращаюсь, Линч. Мне нужен живой человек. Свет, отразившийся в оскале Ронана, привлек внимание Ганси и вернул его в реальность. Он остановился и взглянул на часы, а затем обернулся и подошел к Генри, который сидел за складным столиком меж двух колонн. Его волосы напоминали черное пламя. Юноши обменялись товарищеским рукопожатием через стол. Их кое-что объединяло – до прошлой весны Ганси был капитаном гребной сборной, а Генри однажды записался в команду за завтраком, прежде чем вычеркнуть свою фамилию к обеду. Ганси был в Эквадоре; Генри однажды участвовал в модельной фотосессии вместе со скаковой лошадью по кличке «Эквадор в любви». Ганси однажды убили осы; отец Генри занимался созданием дронов-«шмелей». Они были в приятельских отношениях, хотя и не дружили. Генри тусил с ребятами из Ванкувера, а Ганси – с мертвыми валлийскими королями. – Чем могу помочь, мистер Чень? – поинтересовался Ганси любезно. Генри ткнул рукой в его сторону. – Видишь, Ронан? Вот как надо говорить с людьми. Спасибо, что спросил, Ганси. Слушай, мне правда нужна твоя помощь. Подпиши вот это. Ганси обозрел «это». Формулировки были довольно официальными, но, судя по всему, Чень составил петицию об организации ученического совета, избираемого самими учащимися. – Ты хочешь, чтобы я голосовал за право голосовать? – Ты ухватил суть моей идеи гораздо быстрее, чем все остальные. Неудивительно, что о тебе вечно пишут в школьном бюллетене. Генри протянул ему ручку; Ганси ее не взял. Генри достал фломастер, затем карандаш. Но Ганси не спешил подписывать; он пытался понять, не обязуется ли тем самым пожертвовать некоторым количеством свободного времени. Rex Corvus, parate Regis Corvi. – Ганси, давай, – поторопил Генри. – Тебя послушают. Твой голос считается за два, потому что ты красивый европеоид. Золотой мальчик Агленби. Еще круче ты станешь только в одном случае – если твоя мама пройдет в Конгресс. Ронан ухмыльнулся, глядя на Адама. Ганси потер пальцем нижнюю губу, с мукой сознавая, что Генри сказал чистую правду. Он никогда не знал, чего добился честно, а что получил только благодаря позолоченной родословной. И это всегда немного его беспокоило. А сейчас довольно сильно. – Я подпишу, но никуда выдвигаться не стану, – предупредил Ганси, взяв ручку. – Мне некогда. Генри потер руки. – Конечно, старик. Пэрриш? Адам покачал головой. Отстраненно и холодно, так что Генри не стал переспрашивать. – Линч? Ронан перевел взгляд с Адама на Генри. – Ты, кажется, сказал, что я – не живой человек. В ту минуту он совсем не походил на ученика Агленби – бритоголовый, в черной байкерской куртке и дорогих джинсах. Он казался совсем взрослым. Как будто минувшим летом время несло Ронана чуть быстрее, чем остальных. «Кто эти двое? – задумался он. – И что мы делаем?» – Похоже, политика уже разрушила мои принципы, – сказал Генри. Ронан взял самый большой маркер и наклонился над петицией. Он огромными буквами вывел «АНАРХИЯ» и швырнул маркером в Генри. – Эй! – воскликнул тот, когда маркер отскочил от его груди. – Ну ты и урод. – Демократия – фарс, – ответил Ронан, а Адам улыбнулся – чуть заметно и, в общем, только для своих. Эту манеру он вполне мог усвоить от Ронана. Ганси с сожалением взглянул на Генри. – Извини. Он сегодня не набегался. Ну или съел что-то не то. Сейчас я его заберу. – Когда меня выберут президентом, – сказал Генри Ронану, – я объявлю твое лицо вне закона. Ронан улыбнулся – тонко и мрачно. – Суд – это фарс. Когда они вновь зашагали по сумрачной галерее, Ганси спросил: – Ты когда-нибудь задумывался над тем, что, вероятно, вырастешь полным придурком? Ронан пнул камушек. Он заскакал по плитам впереди них и скатился на поросший травой двор. – Ходят слухи, что отец подарил ему на день рождения «Фискер», а он боится на нем ездить. Хотел бы я посмотреть на эту машину. Говорят, он прикатил в школу на велике. – Из Ванкувера? – уточнил Адам. Ганси нахмурился, когда через двор пробежали двое невероятно юных девятиклассников – неужели он сам когда-то был таким же маленьким?