Тут и смотреть было нечего, Таня и сама отлично знала, как будет. По счастью, в этот момент в квартиру вошел Отар, уходивший делать последние распоряжения насчет похорон. И Бадри уплелся в свою комнату. Зато вместо него в коридор вышла Нателла. – Я не понимаю, почему Ахмет не может пойти со мной на похороны бабушки, – строптиво начала она. – Потому что он тебе не муж! – загремел Отар. – Кто он такой вообще? Какие у него намерения? Что-то я не помню, чтобы он приходил ко мне просить твоей руки. Ахметом звали недавно объявившегося у Нателлы ухажера. Тане этот парень с вороватыми повадками и лживо блестящими глазами сразу не понравился. Она пыталась даже поговорить с падчерицей, убедить быть поосторожнее со своим новым знакомым. Но та, кажется, решила, что мачеха задалась целью помешать ее счастью. – Что, завидуешь? Не твое дело, с кем я встречаюсь, поняла? В отсутствие Отара Нателла не раз приводила Ахмета в квартиру, запиралась с ним в своей комнате. Узнай об этом отец, он был бы вне себя, посчитал бы дочь последней шлюхой. Но Таня догадывалась, что в конце концов его гнев выльется на ее голову. За то, что не уследила за его дочерью, допустила в доме такой разврат. Но как отвадить Ахмета, Таня не представляла. Особенно же беспокоило ее то, что, стоило Нателле отойти в ванную, тот принимался рыскать по дому, заглядывать во все комнаты, совать свой массивный нос во все щели. Как-то Таня застала его рывшимся в ящике секретера в гостиной. – Что вы делаете? – спросила она. К этому времени она уже свободно могла поддерживать разговор на турецком. Ахмет отпрыгнул от секретера и заулыбался. – О, простите, вы меня напугали. У Нателлы телефон куда-то завалился, попросила меня поискать. – В секретере? – не поверила Таня. Тут в комнату вплыла Нателла и, не разобравшись, в чем дело, заявила Ахмету: – Что ты перед ней оправдываешься? Она тут никто, прислуга! – а Тане, улучив момент, прошипела: – Нажалуешься отцу, я скажу, что ты опять брала мои шмотки. И Таня в конце концов решила не вмешиваться. Если Нателле так хотелось попасться в капкан к какому-то мутному типу, она ничего не могла для нее сделать. Теперь же падчерица требовала, чтобы ей позволили взять своего возлюбленного на бабушкины похороны. – Он мой жених! – бушевала она. – Почти член семьи. Мы должны его пригласить. – Вот когда станет женихом, тогда и пригласим, – непреклонно стоял Отар. – А пока я его знать не знаю. Мало ли что это за проходимец. – А твою проходимку, значит, я в доме терпеть обязана? – голосила Нателла. – Ты меня спросил, прежде чем жениться? И я никого спрашивать не собираюсь. Бабушка Ахмеда видела, он ей понравился! – Твой Ахмет – турок, как я понимаю? Значит, мусульманин? И что же, он пойдет на похороны христианки, на христианское кладбище? – не унимался Отар. – Папа, он же современный человек. Он не религиозен, и никаких предрассудков у него нет, – настаивала Нателла. Как ни странно, этот аргумент, кажется, убедил Отара, и Нателле было выдано разрешение прийти на похороны вместе с Ахмедом. Поминки решили провести не в квартире, где было бы слишком тесно, а в большом доме одной семьи из грузинской диаспоры, с которой Отар поддерживал дружеские отношения. Те охотно предоставили ему свое жилье, чтобы достойно помянуть старуху-мать. Посреди накрытого стола стоял черно-белый фотографический портрет Мери. Глядевшая с него своенравная девушка с резкими чертами лица и восточным разрезом глаз, должно быть, и правда когда-то сводила мужчин с ума. Тане же, заставшей ее только в образе капризной и злой старухи, грустно было осознавать, как непрочны, недолговечны юность и красота. Вот и ей уже почти тридцать. А что было в ее жизни? Короткое увлечение преподавателем, любителем поэзии, окончившееся унизительной выволочкой в деканате и крушением всех ее надежд? Несколько месяцев оглушительного счастья вместе с дочкой, после которого ее настигла трагедия? Ей все казалось, что все трудности временные, что вот сейчас она немного потерпит, постарается, и очень скоро начнется совсем другая жизнь, яркая, счастливая. Но где все это, где? Оставшиеся ей годы пролетят как миг, и ее, как и Мери, закопают в землю чужого государства, и ничего после нее не останется. Если бы только ей удалось найти Асю! Тогда все стало бы по-другому… Отар, сидевший во главе стола, поднялся произнести тост. И сновавший мимо официант случайно задел его локтем. Отар отшатнулся и пролил вино на пиджак. – Сбегай домой, принеси мне чистый, – шепотом приказал он Тане. Та забрала испорченную вещь и поспешила домой. Когда она вошла в квартиру, из глубины донесся какой-то шорох. – Кто здесь? – выкрикнула Таня. Ей навстречу из ванной высунулась Нателла, раскрасневшаяся, в наброшенном на голое тело халате. А Таня и не заметила, как она исчезла с поминок. Должно быть, затерялась в толпе пришедших проводить Мери знакомых-грузин. – Тебе чего здесь надо? Шпионишь? – тут же взвилась падчерица. На голоса из глубины квартиры вышел Ахмед – без рубашки, в одних брюках. На тощей груди курчавились темные волосы. Вот оно что, парочка решила воспользоваться пустой квартирой и заняться сексом. – Твой отец попросил меня принести ему чистый пиджак, – объяснила Таня. – А ты бы лучше возвращалась поскорее, пока он не заметил, что тебя нет. – Без тебя разберусь, – огрызнулась Нателла. Но все же видно было, что к Таниным словам она прислушалась. Прошла в свою комнату и там скомандовала Ахмеду: – Давай одевайся. Не хватало еще разборок с отцом на бабушкиных похоронах. Последние гости разошлись только к вечеру. И когда Таня с Отаром и его детьми вернулась в квартиру, у нее совершенно не было сил. Бадри и Нателла разошлись по своим комнатам. Отар же тут же принялся отдавать Тане распоряжения. – Мамину комнату надо привести в порядок. Все вымыть, убрать. Постельное белье лучше выбросить. Но я хочу сохранить память о матери. Поэтому вся мебель, все ее вещи должны оставаться на своих местах. Чтобы все было как при ней. Только чисто и аккуратно. Сделаешь? Таня молча выслушала его, сделала глубокий вдох и решительно произнесла: – Нет. Не сделаю. Отар, я давно хотела тебе сказать. Я не могу и не хочу больше быть твоей женой. Ты и твои дети не любите и не уважаете меня, все эти годы я была для вас прислугой. Что ж, свою часть сделки я выполнила сполна – заботилась о твоей матери до самой ее смерти. Но больше я тебе ничего не должна. И я хочу уйти. Как и следовало ожидать, Отар рассвирепел. Таня не питала иллюзий, что муж испытывает к ней какие-то чувства. Но расставаться с беслпатной домработницей ему, конечно, не хотелось. – Я все тебе дал – гражданство, деньги, крышу над головой. А ты теперь меня бросаешь? Ах ты тварь подлая. – Хватит, Отар, – негромко, но твердо сказала Таня. – Мы оба прекрасно знаем, кто и кому из нас что дал. Я считаю, что со своими долгами сполна расплатилась. Отар, кажется, опешил. Привык, что тихая, безответная Таня стерпит все. И не ожидал, что ее терпению тоже может настать конец, а после уже ничто не свернет ее с задуманного пути. Натолкнувшись на такое неброское, но упорное сопротивление, он сменил тактику, издевательски рассмеялся. – Ну и куда же ты денешься, интересно? Где будешь жить? На что? Или рассчитываешь, что я тебя буду содержать? На мои деньги заришься, стерва? – Мне ничего от тебя не нужно. Я откажусь от содержания, которое мне положено при разводе. У меня есть немного денег. Я хочу поступить учиться, закончить образование, – объяснила Таня. Она шагнула к шкафу, опустилась на корточки, выдвинула нижний внутренний ящик, где хранила косметичку со своими сокровищами. И вздрогнула. Молния косметички была открыта, а Таня точно знала, что застегивала ее в последний раз. Ее бросило в жар, сердце гулко заколотилось в груди, задрожали пальцы. Трясущимися руками Таня схватила косметичку, вытряхнула содержимое на ковер. Одна фотография Асеньки, несколько рисунков. Две медные монетки со звоном покатились по полу. – Это твои сбережения? – хмыкнул Отар. – Не густо. – Меня ограбили, – онемевшими губами выговорила Таня. – Украли деньги. Украли! – обретя голос, звонко выкрикнула она. – Кто? Я? – прогремел в ответ Отар. – Или, может быть, Бадри? Нателла? Ты совсем стыд потеряла, обвиняешь нас в воровстве? Таня понимала, что он прав. Какими бы балованными и бесстыдными ни были дети Бадри, до воровства они никогда не опускались. – Ахмед! – осенило вдруг ее. – Это Ахмед взял, парень Нателлы. Я видела его в квартире, когда ходила тебе за чистым пиджаком. – Видела в квартире? – взвился Бадри. – И как же он сюда попал, позволь тебя спросить? Дверь взломал? – Он был тут вместе с Нателлой, – выдохнула Таня. Лицо Отара помрачнело, будто налилось каменной тяжестью. Только глаза остались на нем живыми, яростными, дикими. Он развернулся к двери и гулко пророкотал: – Нателла!!! А ну иди сюда! Скандал бушевал почти всю ночь. Сначала Нателла визжала и обзывала Таню лгуньей. Бадри успокаивал ее и твердил, что это мачеха сама распущенная, неизвестно кого водила в дом, даже на него заглядывалась. Вот теперь получила за свои шалавьи дела, а на Нателлу сваливает. Но в конце концов дочери Отара пришлось признаться, что она приводила Ахмеда в квартиру в отсутствие отца. Правда, она утверждала, что деньги он все равно никогда бы не взял. Что у Тани и не было никаких денег, это она все выдумала, чтобы навредить ей и ободрать отца. Отар обзывал дочь последними словами. Кричал, что Ахмеда больше на порог не пустит, а гулящую Нателлу срочно отдаст замуж. За кого только, не понятно, потому что ее, попользованную, и брать никто не захочет. Потом пошел пересчитывать сбережения. По счастью оказалось, что у него ничего не пропало, должно быть, Ахмет побоялся обчистить главу семьи или просто не придумал, как открыть вмурованный в стену сейф, где Отар держал деньги. Зато выяснилось, что пропали также накопления Бадри. Тут он сразу же переметнулся со стороны сестры на сторону Тани и начал обвинять проклятого Ахмеда во всех грехах. В процессе ругани семья перешла на грузинский, и Таня потеряла нить разговора. Впрочем, не то чтобы он ее особо интересовал. Пропажа денег словно бы огрела ее по голове чем-то тяжелым. Да сколько же это можно? Почему судьба каждый раз методично забирает у нее надежду? Чем она таким провинилась? Что натворила? За что ее так сурово наказывают? Что бы ни вопили разбушевавшиеся Отар и Бадри, Таня отлично понимала, что никаких денег Ахмед не вернет. И доказать, что их взял он, будет невозможно. Все впустую, все годы тяжелого труда, унижений, побоев. Зачем она вообще продолжает жить? Чего ради? У нее ничего нет – ни семьи, ни детей, ни любимого человека, ни дома, ни профессии. Если она сегодня исчезнет с лица земли, никто и не вспомнит о ней. Так, может, не стоит бороться? У нее не осталось больше сил. Просто упасть, уснуть, чтобы боль закончилась, и отчаяние рассеялось в воздухе. Оставив Отара с детьми шумно выяснять отношения в гостиной, Таня тихонько проскользнула в комнату Мери. За окнами уже брезжил рассвет, занимался новый день. Семейная ссора все не утихала, и сквозь прикрытую дверь до Тани доносились рыдания Нателлы и выкрики Отара и Бадри. В комнате все еще едко пахло лекарствами. Таня открыла тумбочку возле кровати Мери и уставилась на стоящие рядком пузырьки. Все эти пилюли уже никому были не нужны, ведь Мери не стало. Но что, если они смогут сослужить службу ей? Она потянулась к одному, высыпала на ладонь мелкие желтые кругляшки, рассматривала их остановившимся взглядом. Ее охватила апатия, мозг не протестовал против того, что она собиралась сделать. Просто не осталось сил. Таня, будто ребенок, с интересом разглядывала таблетки. Вон те, голубоватые, не пойдут, они для пищеварения. А эти, желтые, для снижения давления, вполне сгодятся. Выпить их вот так, все разом. И больше не будет больно, стыдно, страшно. Ничего больше не будет. Мобильный разразился трелью, когда Таня уже поднесла горсть лекарств ко рту. Отвечать не хотелось. Кому она могла понадобится рано утром? Да и в любое другое время? Никому. Скорее всего, какой-то спам. И все же звонкая мелодия разрушила окутавший ее морок, пробудила от тяжелого сна. Таня встряхнулась, с сожалением высыпала таблетки на тумбочку и ответила на звонок. – Ой, ну слава богу, не спишь! – весело заговорила в трубке Ирка. – А я уж думала, не смогу дозвониться. – Ирка… – не веря происходящему, произнесла Таня. – Ты откуда? Ты как вообще? – Да я проездом в Стамбуле. Вечером самолет, – отозвалась подруга. – Ты свободна? Может, подъедешь в центр, посидим где-нибудь? Сто лет не виделись. – Я?.. – неуверенно протянула Таня и тут же решительно закивала. – Да, сейчас буду. Скажи, где тебя искать. – Танька, да ты просто эталон невезучести! – объявила подруга, выслушав ее. – Ты бы даже на конкурсе невезучих заняла второе место. А знаешь, почему второе? Потому что ты невезучая!