– Там себе постели. Как бы ни плохо было спать на жесткой и узкой кушетке, Таня была счастлива, что исполнения супружеского долга от нее никто не требует. Таня выждала несколько дней и в выходной, когда Отар после обеда расслаблялся в гостиной перед телевизором, подсела к нему. – Послушай, насчет моей Асеньки. У меня появились кое-какие соображения… Отар затянулся сигаретой, выпустил облачко сизого дыма и, не отрывая взгляда от экрана, пробасил: – Давай потом? Я смотрю фильм. – Потом у тебя будет работа. Или мама позовет. Или дети, – мягко возразила Таня. – А ты бы как хотела? Чтобы я бездельничал? Или не уделял внимания своей семье? – оскорбленно фыркнул муж. – Я прошу тебя уделить внимание мне. Я ведь теперь тоже твоя семья, – осторожно заметила Таня. Мохнатые брови Отара пришли в движение, будто бы это замечание повергло его в недоумение. И все же возражать он не стал, с демонстративным вздохом сделал звук телевизора потише и уставился на Таню. – Что ты хотела? – Насчет моей дочки… В Москве мне однажды удалось услышать разговор двух людей, которые знали, кто занимался похищением детей и переправкой их в Турцию. – Послушай, Таня, – перебил Отар. – Мне проблемы в доме не нужны. Если эта твоя навязчивая идея так тебя беспокоит, могу сводить тебя к врачу, пусть пропишет каких-нибудь таблеток. – Что? – ахнула Таня. – В каком смысле – навязчивая идея? Она вскочила с дивана. К щекам прилила кровь, сердце возмущенно колотилось в груди. – Ты же знаешь, что у меня была дочь. Я все тебе рассказала, показывала рисунки… – Ну да, слышал я твои басни, – отмахнулся Отар. – Злодеи украли ребенка… Ты что, сериалов насмотрелась? Что за бредовые фантазии? Если у тебя была дочь, где хоть какие-то доказательства? Где документы? – Украли, я же говорила… – попыталась объясниться Таня. – И документы украли, и ребенка, и мозги твои, видимо, тоже, – хмыкнул Отар. – Все, окончен разговор. Иди займись ужином и дай мне отдохнуть. Таня, оцепенев от такого предательства, стояла, глядя на мужа широко раскрытыми глазами. В груди разливалось что-то тяжелое, темное, требовавшее выплеска. Таких эмоций она до сих пор не испытывала, не знала, как с ними справляться. Ей показалось даже, будто она уже не принадлежит себе, эта плотная, удушающая ярость забрала над ней власть, подчинила себе и заставила кинуться в бой. Таня бросилась к мужу, схватила его за грудки, встряхнула, ошалевшего от неожиданности, выкрикнула, задыхаясь: – Ты же мне обещал! Обещал… Отар вскочил с дивана, с силой отцепил от себя ее руки, отшвырнул прочь. Таня, пролетев через комнату, упала, больно приложившись боком о низкий шкафчик. Уголок рта защипало, Таня прикоснулась к нему – на подушечках пальцев осталась кровь. Отар навис над ней. Белки глаз его подернулись красными прожилками, ноздри гневно раздувались. – Слушай, дорогая, я человек терпеливый, но всему есть предел, – прорычал он ей в лицо. – У меня тоже есть дети, настоящие, а не воображаемые. Я молчал, когда Нателла жаловалась мне, что ты ее обижаешь. Когда видел, что у Бадри плохо проглажены рубашки. Но больше молчать не буду! Или ты выбросишь из головы свои бредни и займешься семьей и домом, или я вышвырну тебя обратно, откуда явилась. Ясно тебе? Ясно? – угрожающе повторил он. – Ясно, – едва слышно прошептала Таня, пытаясь отползти от него. К вечеру Отар, уже отошедший от взрыва, явился на кухню и буркнул мывшей у раковины посуду Тане: – Я погорячился. Не злись. Вот, возьми деньги, купи себе что-нибудь. С этими словами он сунул Тане несколько купюр. Та вытерла мыльную руку о фартук и, не глядя на Отара, спрятала их в карман домашнего платья. Как ни хотелось швырнуть эти бумажки ему в лицо, Таня отдавала себе отчет в том, что рассчитывать ей теперь, как и всегда, впрочем, можно только на себя. И если она хочет как-то выкарабкаться из очередной жизненной ямы, да еще и без всякой помощи попытаться найти Асю, хорошо бы иметь собственные деньги. Купюры она вечером спрятала в косметичку, где хранилось самое дорогое: пара фотографий Асеньки и сандалики, которые она купила ей с первой зарплаты, да так и не смогла примерить. В следующие несколько месяцев Таня научилась ладить с Отаром и его домочадцами. Как ни противно ей было сносить замечания Бадри, придирки Нателлы и капризы Мери, Таня убеждала себя, что нужно терпеть. Раз уж она ввязалась в эту историю, теперь ей нужно получить турецкое гражданство, разрешение на работу, как-то упрочить свои права здесь. Только тогда она сможет послать к чертям всю эту залезшую к ней на шею семейку. И конечно, дождаться удобного случая, чтобы разузнать что-то о дочери. Отар был человеком взрывным, жестоким, властным, с самодурскими замашками, но в целом отходчивым. И когда Тане удавалось сгладить неминуемые конфликты с его детьми, обращался с ней более или менее ласково и дарил деньги. Все их Таня методично прятала в косметичку к своим сокровищам. У нее созрел уже план – как только она накопит достаточную сумму, и документы будут готовы, пойдет в медицинское училище, закончит образование. Тогда она сможет стать здесь самостоятельной, и ни Отар, ни его домочадцы не будут больше иметь над ней власти. Таня уже представляла себе, сколько могут стоить услуги, которые она оказывает Отару совершенно бесплатно. Сиделке с медицинским образованием он вынужден был бы платить 20–25 долларов в день. На эти деньги она вполне могла бы существовать, пусть небогато, но независимо. Постепенно она осваивалась в новой для нее стране, начинала чувствовать себя увереннее. И перспектива закончить образование и жить одной, ни от кого не завися, начинала казаться вовсе не страшной, а наоборот, чрезвычайно заманчивой. Но для того, чтобы осуществить этот план, нужно было выучить турецкий, и Таня исправно ходила на курсы, открытые при посольстве. Отар, правда, ворчал, что она отнимает время от семьи, его дети и мать каждый раз перед Таниным уходом словно нарочно пытались завалить ее новыми поручениями, но тут она была непреклонна. Без знания языка ей в Турции рассчитывать было не на что. Что же касается случая разузнать про Асю, вскоре он Тане представился. Как-то вечером она услышала, как Отар разговаривает по телефону – по-русски, изредка вставляя турецкие выражения. Показалось, будто он назвал человека, с которым говорил, «Тофик-джан», и Таня, протиравшая пыль в комнате, замерла с метелкой в руке. – На сапоги нужен материал, есть заказ, – говорил Отар. – И еще кое-что. Сейчас, назову тебе параметры. Он поднялся и зашелестел бумагами на столе. Таня стояла к нему спиной и наблюдала за отражением мужа, двигавшимся в стеклянной дверце книжного шкафа. Отар что-то продиктовал в трубку, посмеялся со своим собеседником, затем закончил разговор и убрал мобильный телефон в карман. Весь вечер Таня терпеливо ждала возможности завладеть аппаратом. Представилась та лишь тогда, когда Отар отправился в душ. Тогда она, метнувшись к стулу, просунула руку в карман висевшего на нем пиджака, уже прикоснулась пальцами к корпусу мобильного, и тут из своей комнаты заголосила Мери: – Таня! Таня, воды! Я пить хочу! Сделав над собой усилие, Таня выкрикнула в ответ ровным голосом: – Сейчас, уже бегу. А сама вытащила мобильный и открыла историю вызовов. Вот он – номер, с которого звонил неведомый Тофик-джан. Только бы… Только бы это был тот Тофик… Лихорадочно оглядевшись по сторонам, она схватила со стола тетрадку, в которой делала упражнения по турецкому, карандаш и принялась переписывать номер. – Таня! Сколько можно ждать! – недовольно вопила Мери. Она едва успела сунуть мобильник обратно в карман пиджака и рухнуть на постель, когда из ванной выбежал рассерженный Отар. Весь мокрый, в полотенце, обернутом вокруг бедер, он набросился на Таню: – Мать надрывается, а тебе и дела нет? Оглохла, что ли? Я даже в душе услышал. – Ох, прости, я что-то задремала, – безмятежно улыбнулась ему Таня, приподнимаясь на кровати и потягиваясь. – Сейчас, бегу. Отар недовольно заворчал что-то, но успокоился. Таня же, спеша на зов вздорной старухи, счастливо блестела глазами. Это была хоть какая-то зацепка – номер человека, который, возможно, имел отношение к похищению Асеньки. Глава 5 Вкухне аппетитно пахло чем-то сладким и поджаристым. Таня вкатила Синана на кресле и пододвинула его к обеденному столу. Тот застелен был светлой скатертью, красиво сервирован. Заглядывавшие в окно солнечные лучи дробились радужными искрами в до блеска отмытых стаканах. В центре стола стоял стеклянный чайник, до краев наполненный свежей ароматной заваркой. А рядом с ним блюдо с какими-то круглыми золотистыми штуками – не то маленькими блинчиками, не то лепешками. Сидевший у стола Барклай уже с интересом изучал их. – Что это? – спросил Синан, кивнув на угощение. – Такое русское блюдо. Называется сырники. Готовится из творога. Тут, в Турции, его мало где найти можно. Я специально на колхозный рынок ездила. Попробуйте, это вкусно, – отозвалась Таня. Барклай с опаской взял один сырник, покрутил его на вилке, понюхал, откусил крохотный кусочек. И, издав нечленораздельное довольное восклицание, быстро заработал челюстями. – Нравится? – обрадовалась Таня. – Еще с вареньем попробуй. Барклай замотал головой. А Синан не удержался и поддел: – Он за свою красоту неземную переживает. Говорит, от сладкого прыщи появляются. Мальчишка вспыхнул и сверкнул в его сторону злобным взглядом. Таня же склонилась к нему через стол и что-то шепнула на ухо. Тот слушал ее сначала с той же недовольной физиономией, но вскоре заинтересовался и энергично закивал. – О чем это вы там шепчетесь? – с напускной суровостью вопросил Синан. Таня весело выпалила: – Секрет! А Барклай, подмигнув ей, проворчал: – Ты, папа, все равно такими вещами не интересуешься. Они оскорбляют твою брутальность. Синан боялся признаться самому себе, какое небывалое удовольствие доставляло ему происходящее. Как давно не было в его жизни ничего похожего на такой вот семейный завтрак, когда все смеются, беззлобно подшучивают друг над другом, с аппетитом поглощают еду. Он и сам не понимал, как истосковался по такому теплу, близости, доброте. Даже Барклай, обычно колючий, как еж, неприветливый, тронь – тут же взорвется, в присутствии Тани становился покладистым, милым и смешливым. В самом деле, волшебница она, что ли? С тех пор, как Таня, уступив его просьбам, обосновалась у них в доме, Синану казалось, что он совершенно незаслуженно, по ошибке попал в сказку. Несмотря на то что в договоре, который по его настоянию подписала Таня, ей отводилась лишь роль сиделки, она добровольно взяла на себя все заботы о доме и семье. После смерти жены уборкой здесь занимались нанятые приходящие служащие. А что касалось еды – иногда Синан с грехом пополам пытался приготовить что-то сам, но по большей части они с Барклаем довольствовались заказами из ближайших кафе. Когда же Синан бывал на операциях и по нескольку дней не появлялся дома, мальчишка вообще питался в основном в школе или у друзей. Таня же сразу вдохнула в их унылую холостяцкую конуру жизнь. Один Всевышний знает, как ей это удавалось, но при ней оконные стекла блестели, пыль по углам не скапливалась, из кухни всегда пахло чем-то вкусным. А иногда, забывшись за работой, Таня принималась напевать на неизвестном Синану русском языке, и у него болезненно заходилось сердце. Дом жил, звенел, дышал, радовался. И все от того, что в нем через столько лет появилась хозяйка. – Мне пора бежать. На учебу опоздаю, – Барклай, дожевав сырник, кажется, уже десятый по счету, подскочил из-за стола.