В гостях хорошо, а дома – лучше – Товарищ младший лейтенант, ну-ка вернитесь. Или вы полагаете, что если я занимаюсь с вашим стрелком, то можно попытаться сбежать? Пришлось с глубоким, как горное ущелье на Алтае, вздохом вернуться на своё место, которое я так бесшумно (как мне казалось) покинул. – Товарищ военврач, мне же надо рапорт отнести. – Вот когда допишете, тогда и отнесёте. Не отвлекайте меня, пожалуйста. Бородулин внимательно осматривал Бура, который со своими синяками на спине и боках делал вид, что косит под леопарда. Только неубедительно. У леопарда пятна поменьше и чёрно-коричневые. А у моего стрелка они были фиолетово-синие с желтизной. – Как интересно… – тихонько бормотал Бородулин, осматривая бок моего стрелка. – Разрешите спросить, товарищ военврач, – не утерпел Устин Борисович, стойко переносящий осмотр, – а что интересно? – Интересно, сколько рёбер у вас, товарищ красноармеец, сломано: два или три. К сожалению, без рентгена определить не представляется возможным. Так что будем оформлять направление в госпиталь. – Не надо меня в госпиталь, товарищ военврач, – не на шутку перепугался Бур. – Я лучше здесь отлежусь. – В принципе не возражаю. Только за то время, пока вы отсутствовали, произошли некоторые события. В частности, пришёл приказ об отводе полка на доукомплектацию. Так что весь личный состав, нуждающийся в медицинском уходе и наблюдении, будет направлен в стационарные лечебные заведения. То есть санчасть нашего ШАП сворачивается и убывает к месту нового назначения. Я привёл достаточно оснований для того, чтобы вы, товарищ Смирнов, перестали противиться направлению в госпиталь? – Я согласен, товарищ военврач… – обречённым голосом ответил стрелок. А потом охнул, когда фельдшер под руководством Бородулина обрабатывал какой-то мазью из баночки коричневого стекла синяки и ссадины. К моменту, когда я закончил писать своё произведение под скромным названием «Рапорт», Устина Борисовича отправили в компанию к Колосову, Пятыгину и Якименко. Вот что за напасть? Вторая эскадрилья плотно оккупировала наш «мини-госпиталь». Наверно, поэтому Храмов, которому они мешали своим шумом и смехом, спать предпочитал в личной землянко-палатке – «у себя», приходя только на обязательные процедуры. Подбородок и щёку мне ничем мазать и бинтовать не стали. Бородулин только велел не трогать грязными пальцами и не мочить. Ссадины на локтях и коленках помазали лечебной массой из той же баночки. Мазь Вишневского? А потом было самое весёлое. Наш медик с фельдшером размотали плечо и начали осматривать ранку на предмет наличия в ней чего-то, что не заметил Кузьмич. Я пытался возразить, что пехотный медик всё сделал качественно, но меня убедили в необходимости контрольного осмотра. При этом выдали тряпочку и предложили зажать её зубами. Для каких целей – я узнал минутой позже. Как оказалось, это предосторожность, чтобы не орать и не материться. Осмотр проводился зондом. Это такая длиннющая тонкая проволока, которую суют в рану и ищут там осколки металла или обломки костей. В принципе можно терпеть, но в местную медицину надо срочно добавлять более продвинутые методы. Это ж садизм чистой воды! Средневековье какое-то дремучее. Ещё бы наркоз киянкой делали, как тогда! Так что предписание «не мочить ожоги» я нарушил. Когда после проведения экзекуции, то есть осмотра, мне дали полотенце, вытираясь которым, я понял, что холодный пот у меня выступил не только на лбу, но и на всей роже, шее и спине. Это хорошо, что Бородулин не нашёл в ранке ничего постороннего. А то он уже подготовил инструменты для того, чтобы расширить дырочку во мне и достать из неё всё лишнее. В качестве поощрения была выдана мензурка спирта. Жадина всё-таки наш товарищ военврач второго ранга. Кузьмич-то вон по сколько наливал. И вообще, чего экономить спиртягу, раз мы всё равно через пару дней покидаем это место? Парни, которые составляли временное население полкового медицинского учреждения, сидели на краю опушки и принимали солнечные ванны. Кто-то покуривал, кто-то просто дремал. От лестного предложения остаться на пару дней – понаблюдаться я отказался, резонно решив, что в своей землянко-палатке теперь я остался в гордом одиночестве и никто мне не будет мешать своим храпом. Ребятам я пообещал зайти после ужина, а сам отправился на невесёлый разговор к командованию. Разговор больше походил на допрос. В принципе все и так были уверены в моей личной невиновности в произошедшем. Но требовали уточнить отдельные моменты. Да, обстановка насторожила. Нет, кроме того, кто завёл нас в засаду, других голосов на радиоволне не слышали. Ракеты, которые показывали направление, были белые. Отличия от обычных наших ракет не обнаружили. ФАБы бросал при снижении со скольжением. Скорее всего, мимо. В зенитное орудие, замаскированное под куст, попал. Думаю, что после восьми РС и длинной очереди из бортового оружия его можно считать уничтоженным или, по крайней мере, выведенным из строя. Видел, как отходил в сторону на подбитой машине Сотник. Да, Павлова сбили первым же залпом. Вероятно, прямое попадание. – Кто ещё вернулся или дал о себе знать? – вопрос мне дался с усилием. Кажется, ответ я уже вычислил. Чернов глубоко вздохнул, а комиссар закурил. Храмов молча покачал забинтованной головой, посмотрел в сторону и снова задал вопрос о нашем последнем вылете. Гибель группы произвела на отцов-командиров гнетущее впечатление. Так «купиться» мог каждый. Внимательно посмотрев на наших майоров, я понял, что и они «примерили на себя» такую ситуёвину, и выводы были неутешительные. И Храмов, и Чернов не успели бы вычислить ловушку. По поводу рапорта мне намекнули, что его надо переписать в том смысле, что парашюты у нас сгорели вместе с «шестёрочкой». А про самодельную амуницию можно было и не упоминать – она казённым имуществом не являлась. Больше всего меня добило, что Гришка Сотник за сутки, прошедшие после этого проклятого вылета, не дал о себе знать. Полгода с парнем локоть в локоть, а тут… Ладно, не будем хоронить раньше времени. Сколько было случаев, когда ребята отыскивались чуть ли не месяц спустя. Всё равно на душе погано… Но мне женщины молча Намекали, встречая: — Если б ты там навеки остался — Может, мой бы обратно пришёл[57]. Операция «Трансвааль» На следующий день меня ангажировали в штаб для помощи в оформлении документов, целую кипу которых надо срочно выпустить в связи с нашей передислокацией. А нечего было выпендриваться и показывать, что умеешь на машинке печатать. На мой вопрос о переводе красноармейца Смирнова из БАО в ШАП Матвеич неопределённо ответил, что, мол, посмотрим. Потом, после всех разговоров и допросов, когда мы шли на ужин, я ещё раз «подкатил» к Храмову по этому же поводу. – Ну, кем я его могу зачислить в полк? Должности воздушного стрелка у нас в штате нет. – А если к особисту? В комендантский взвод? – Ты там что, головой ударился при посадке? Даже и не подходи к нему с таким предложением. – Так как же? – Говорю же, подумаем. Завтра на него представление напишем. Медаль твой анархист заслужил. А дальше – видно будет. Невесёлые у нас последнее время ужины-завтраки. Рацион стал скудноват, и больно много свободных мест появилось за столами. Кого-то отправили в тыл – в госпиталь (ходячие из нашей санчасти «заправлялись» вместе со всеми), а трём ребятам из первой эскадрильи даже дали по десять суток отпуска, не считая времени проезда. Сюда они уже не вернутся, поскольку получили предписания встретиться с полком в ЗАБе. Вот только, блин горелый, места пустуют больше по другой причине. Ну, чего, Лёха Цаплин – Лёшка Журавлёв, подведём итоги трёх месяцев на фронте в должности командира звена штурмовой авиации? К реальным боевым действиям полк приступил в конце апреля – начале мая, когда окончательно просохло поле и стало возможным взлетать и садиться без риска поставить машину на нос. За это время сам сделал полтора десятка боевых вылетов. «Шестёрочку» так и не сберёг, несмотря на все старания техников, которые каждый раз восстанавливали разбитую машину как феникса из пепла. Как все – летал, бомбил, стрелял, пускал эрэсы. А вот насчёт толка… Однако сомнительно. Нет, конечно же, попадания во вражеские объекты были. Только результат несопоставим с затраченными средствами. Чтобы разбить какую-нибудь зенитную «точку» или «Опель», целую эскадрилью штурмовиков поднимать? Вагон всё же разнёс, помнится. Про вражеских солдат и сказать трудно – бегали, падали… А вот из-за попаданий или же оттого, что продукты жизнедеятельности, вышедшие от страха из их организма, мешали дальнейшему передвижению, – кто же разберёт. Так что ничего выдающегося совершить не довелось, и свой лётный паёк по большому счёту я не оправдал. Значит, задача, для решения которой я оказался (по моему мнению) призван таким странным образом, не выполнена и дорога домой мне пока закрыта. Вот ведь разнюнился! Развёл интеллигентские сопли! Видимо, это оттого, что уж слишком много теперь пустых мест в столовке. Под канцелярщину приспособили столовую, потому что в штабе и на КП места не хватало. Чернов мобилизовал в писари всех ребят с приличным почерком. Кто-то формировал отчёт о проделанной работе, кто-то с начштаба переписывал в общую ведомость всё, что было израсходовано полком, от портянок до эрэсов, кто-то заполнял представления на награждения, кто-то приводил в порядок лётные книжки. Большинство пациентов Бородулина отправлялись в тыловые медицинские учреждения. Чтобы ребята не отстали от полка, им готовились соответствующие документы и предписания. Я, конечно, представлял объёмы военной бюрократии, но не до такой же степени. Наш обстоятельный и аккуратный, как старый бухгалтер, начальник штаба и так всё время, пока мы базировались на этой «точке», постоянно что-то считал, составлял сводки и отправлял отчёты. Лично меня засадили печатать акты передачи техники… Вот ведь с этой передачей кино было. Приехали соседи и стали «гнуть пальцы» – типа «всё у вас не в комплекте», а здесь вот этого и этого тоже нет. Когда Салихову заявили, что без полного комплекта ключей и ЗИП он технику не сдаст, Муса чуть не заехал их зампотеху в ухо и заявил, что полк ещё ведёт боевую работу и что если приёмщики не перестанут выёживаться, то могут вообще ничего не получить. Потому что произойдёт боевая убыль лётной техники. А штурмовики будут уходить на задание исключительно в полной транспортной комплектации (то есть с инструментом и ЗИПом), так как приказ о перебазировании уже получен. А также он намекнул, что у нашего командира отличные отношения с истребителями и напоследок, от всей широты душевной, полковую заначку краски, фанеры и перкаля мы подарим именно им. Препирались до вечера. Пока не приехали от соседей перегонщики. Их командир, комэск-старлей, когда забрался в ковалёвскую «семёрку» с БС, установленным в самодельной задней огневой точке, велел своим технарям «закрыться» и перестать балаганить. А «семёрочку» забирает себе, и пусть хоть кто-нибудь посмеет к ней подойти. Затем он сбегал в БАО и оформил перевод в свой полк сержантика, который несколько раз ходил с Ковалёвым на боевые вылеты. Видя такой разворот, мы с Толиком, который тоже отрабатывал «барщину», переглянулись и решились на авантюру. За пачку папирос, кирасу и шлем, а также обстоятельный разговор с Андреем по поводу «поделиться опытом использования штурмовика с задней огневой точкой» он нам отдал на время переводные документы на своего будущего стрелка. По образцу и подобию мы при помощи печатной машинки и самописки соорудили аналогичные на красноармейца Смирнова Устина Борисовича. Вот только незадача – старлей, не моргнув глазом, вписал «своего» сержанта лётчиком. На наши недоумённые вопросы: «А что, так можно было? Да?» – он ответил, что сам потом со своими разберётся. Когда я подошёл к Андрею с нашими «документами», то думал, что Ковалёв пошлёт нас довольно далеко. Но он хмыкнул, сходил к командиру БАО и вернулся с подписанным «переводником». (Но, кажется, с опустевшей фляжкой.) Вопрос о звании решили с ребятами, которые заполняли документы на представление. От парней узнал, что для комсостава, оказывается, приказом установлен сокращённый ценз. И что для лейтенантов (в том числе и младших, и старших), постоянно летающих на боевые задания, он составляет всего два месяца. Думаю, у меня появился повод в автолавке среди фурнитуры поискать дополнительные кубари. Приказ о зачислении в состав полка красноармейца Смирнова без подписей ни у кого изумления не вызвал, осталось только, чтобы и отцы-командиры тоже не удивлялись. Ещё один приказ – о присвоении звания младшего сержанта – мы замаскировали в общей кипе документов «на подпись». В канцелярии штаба нашлась пустая лётная книжка, которую мы заполнили на нашего товарища. Он у нас стал резервным пилотом штабного «У‑2». Представление на медаль «За отвагу» я набил на печатной машинке уже с чистой совестью. Храмов же сам обещал. Канцелярия спешно заканчивала оформление документов. До отвода полка оставалось совсем немного времени, а Храмов решил закончить все дела на месте. Тем более что по здравому разу-мению и по настойчивой рекомендации нашего военврача ему предстояло предоставить своё тело в распоряжение медиков. Отрицательный опыт затерявшихся наградных и представлений на следующее звание уже имелся, поэтому и была поставлена такая глобальная задача по завершению всей канцелярщины на месте, пока полк не стронулся. Про «ход конём» знали только трое «заговорщиков» – Андрей, Толик и я. Когда уже ближе к отбою мы собрались возле КП покурить и обсудить это дело, то пришли к выводу, что когда всё раскроется, то по голове нас никто, конечно, не погладит. Но и чего-то монументально преступного мы тоже не совершили. Ну не корову же из чужого стойла увели. В конце концов, всё равно придётся предстать пред светлыми очами командира и объяснить свои мотивы и действия. А там, пока время пройдёт, пока суд да дело, может, всё и так прокатит. Андрей покурил, мы все дружно помолчали, и комэск дал отмашку на начало операции «Трансвааль». – Товарищ майор, вот акт передачи техники. В трёх экземплярах – третий для дивизии. Я его сюда положу. – Я показал верхнюю бумагу из принесённой стопки. – Завтра придут соседи, и вы его вместе подпишете. Начштаба и Чернов сидели в плотном окружении бумаг. Генератор уже вырубили, и отцы-командиры продолжали работу при свете коптилок и «летучих мышей». Между столами суетливыми тенями мелькала пара самодеятельных писарей с плодами своего творчества. По помещению плавал слоями табачный дым, лениво вытягиваясь в завешанные сетками окошки и открытую настежь дверь. А чего такого? «Фумитокс» ещё не изобрели, хоть так от комарья защищаться. Лучшей обстановки для нашей «диверсии» и придумать сложно. – Товарищ майор, разрешите? – Я вопросительно посмотрел на своего комполка. – Что там у тебя ещё, Журавлёв? – Чувствуется, что Матвеич уже порядком устал, что былые и свежие раны ему здорово досаждают и отвлекают от внимательного рассмотрения документов. А ещё что он хотел бы уже на сегодня всё закончить и идти спать. – Товарищ майор, ещё по вашему приказанию выписал представление на красноармейца Смирнова. – Я типа сделал вид, что его пожелание воспринято как приказ, не терпящий возражений. – Хорошо. – Подпишите, пожалуйста. Вот здесь. Да, плохо видно, темно тут у вас. – Я подсунул на подпись несколько листов с одинаковым окончанием. Но с немножко разным текстом. Храмов быстро пробежал глазами верхнюю бумагу, одобрительно кивнул и подписал представление. – Товарищ майор, распишитесь, пожалуйста, ещё в этих экземплярах – для командира БАО и его канцелярии. Они там просили. Храмов, не глядя, подмахнул и остальные листы. Потом снова закурил и принялся красным карандашом править текст какого-то документа. При этом он как-то хитровато усмехнулся. Интересно, чего же это ему там нарисовали такого, что смешно стало? Начштаба сверял приход-расход топлива (кажется). Без калькулятора, прошу заметить, и даже без арифмометра «Феликса», а только на древних бухгалтерских счётах. При этом он заглядывал в какие-то свои тетрадки и сверялся с прежними записями. Собственную закорючку он поставил ниже подписи Храмова, даже не прочитав. Дальнейшее было уже делом техники. Писарь, увидев росчерки командиров, шлёпнул на приказы полковую печать. На основании подписанных документов о зачислении в штат полка пилота-стажёра Смирнова и присвоении ему звания младшего сержанта были выписаны и остальные документы. В том числе и предписание «…после прохождения лечения прибыть в распоряжение *** ШАП, направленного на доукомлектацию в запасную авиабригаду (ЗАБ), в город Куйбышев, аэродром Кряж». Бородулин обещал, что нашего Бура через месяц-полтора отпустят. Вот в середине августа он нас и найдёт в Куйбышеве. Оставалось самое малое – экипировать будущего лётчика и снабдить его финансами на предстоящую дорогу. Операция по трансформации нашего товарища в пилоты прошла успешно. Будем так считать, скрестив пальцы. Командование полка в суматохе вроде бы не заметило, что теперь у нас появился ещё один лётчик. Или же всё-таки заметило? Храмов, подписывая листы, как-то странно усмехнулся. Может быть, своим мыслям, может быть, что-то прикольное нашёл в тексте, а может быть, чему-то ещё. Заметил и не сказал, чтобы не раздувать дело.