– Ах, падает от утомления. – А ее дочь? – Быстро уснула. Как ваш ребенок, бедная маленькая овечка! – Она бросила укоризненный взгляд на Аделину. – Мой брат очень хорошо присматривал за ребенком прошлой ночью, – сказала Аделина высокомерно, потому что всю ночь маленькой Августе не нашлось места в ее мыслях. – Говорите, быстро уснула? Она с няней? – С тем, что от няни осталось – эта женщина скорее мертва, чем жива. – Стюардесса стояла, балансируя подносом в противовес качке. – Боже милостивый! – воскликнула Аделина. – Что за жалкая компания. Она прошла по коридору к каюте няни и заглянула внутрь. В тусклом солнечном свете индианка и младенец выглядели одинаково слабыми и крошечными, но мирно спали. Аделина позвала стюардессу. – Уберите тазик, – приказала она тихо, но сердито. – Приведите все в порядок, но не шумите. Аделина отправилась в каюту миссис Камерон. Там было чисто, но бедная женщина лежала на койке, измученная очередным приступом морской болезни. Мэри сидела перед крошечным туалетным столиком, зачарованно глядя на себя в зеркало. Она не заметила, как отворилась дверь, и продолжала пристально вглядываться в отражение, а судно качало, и с каждым креном дверца шкафа то распахивалась настежь, то с грохотом захлопывалась. Аделина рассмеялась. – Ну и что ты о себе думаешь? – спросила она. – О, миссис Уайток, – отозвалась Мэри. – Я хорошенькая-прехорошенькая! Я путешествовала почти по всему миру и до сих пор об этом не знала. – Да уж, – заметила Аделина. – Странное время для открытия. Но если тебя это утешит, я рада, что ты так думаешь. Могу ли я чем-нибудь помочь твоей матери? – Она говорит, что ей несколько лучше. Она всего лишь хочет покоя. – Ты хоть немного поспала? – Да, немножко. Я не устала. – Ты лучшая путешественница, чем я. Тебе принесли завтрак? – Стюардесса очень добрая. Как и ваш брат. Он тоже такой смелый! – Что ж, я рада слышать. Я теперь пойду посмотрю, как дела у мальчиков. – Можно мне пойти с вами? – Оставайся с матерью. Шолто уже оправился от морской болезни. Он потягивал кофе и ел жесткое печенье, но был очень бледен. Конвей переодевался в сухую одежду. – О, Аделина! – воскликнул Шолто. – Лучше бы мы никогда не отправлялись в это плавание. Скорее всего, мы пойдем ко дну. Ах, как бы мне хотелось вернуться в Ирландию к маме, папе, Тимоти и всем остальным! – Чепуха, – сказала Аделина, садясь на край койки. – Через несколько дней ты будешь над этим смеяться. Вот, ешь свое печенье. Она взяла из его руки печенье, отломила кусочек и положила ему в рот. Мальчик расслабился, и она накормила его остатками печенья, словно младенца. Затем она повернулась к Конвею и попросила: – Пойди поищи Филиппа и скажи ему, что он мне нужен. Просто скажи, что я должна его видеть и это очень важно. – Зачем он тебе нужен? Она бросила на него повелительный взгляд: – Делай, что тебе сказано, Кон. – Очень хорошо. Но он, скорее всего, не придет. Конвей так тщательно повязал галстук, как будто собирался нанести визит. – Ну, ты и щеголь! – ахнула Аделина. – Подумать только, возишься со своим галстуком, а мы скоро окажемся на дне! Шолто уткнулся в подушку. – Ты же сказала, что все хорошо. Ты же сказала, что мы будем смеяться над этим! – всхлипывал он. – Добилась своего! – вскрикнул Конвей. Он открыл дверь и вышел в коридор, но из-за качки дверь за ним никак не закрывалась. Аделине пришлось пойти и навалиться на нее всем весом. Она вернулась к Шолто. – Ты же знаешь, я пошутила, – успокоила она его. – Если бы я думала, что мы идем ко дну, разве я выглядела бы такой веселой? – Ты не выглядишь веселой. Ты выглядишь странно и дико. Она положила голову на подушку рядом с ним. – Я выгляжу странно, – сказала она, – потому что думаю, что Кон заигрывает с малюткой Камерон. Поэтому я его и отослала, – чтобы расспросить тебя, Шолто: он говорил ей, что она хорошенькая? Он что, заигрывал с ней? Зеленые глаза Шолто ярко сверкали. – Именно так! Мы никогда не остаемся наедине, но он способен на все. «О, да ты прелесть, – сказал он. – О, какие длинные светлые ресницы. Подойди ближе и коснись ими моей щеки!» – А что она сделала? – Она коснулась. А он положил ей руку на грудь. – И она не возражала? – Нет. Она выгнула шею, словно кобылица, которую поглаживают. И глаза у нее округлились, как у кобылицы. Но она невинна, а Конвей нет. Он мог бы кое-что рассказать мальчишкам из английской школы. Аделина хмуро сдвинула брови. – Я скажу матери Мэри, чтобы она держала ее подальше от этого негодяя. – Ну, если корабль идет ко дну, Аделина, они вполне могли бы наслаждаться жизнью. – Корабль не идет ко дну! Открылась дверь, цепляясь за нее, внутрь заглянул Конвей и сказал: – Филипп пошел в вашу каюту, он мокрый, как мышь. – Кон, входи и закрой за собой дверь. Он закрыл дверь и встал перед ней, бледный и улыбающийся. – А теперь, – сказала она, – больше никаких шалостей с Мэри Камерон! Если я об этом услышу, скажу Филиппу, и он так тебя встряхнет, что у тебя зубы застучат. Тебе должно быть стыдно – кружить голову ребенку! – Что тебе наговорил этот врунишка? – спросил он, холодно смотря на брата. – Мне не потребовалось узнавать это от него, – сказала Аделина. – Она сама мне сказала, что только сейчас выяснила, что она хорошенькая, и я наблюдала за тобой. Все, хватит об этом! Он постарался открыть дверь и высокомерно выйти, но внезапный крен судна швырнул всех в один угол. На мгновение они вцепились друг в друга, затем она произнесла, крепко прижимая брата к себе: – Ты будешь хорошо себя вести, правда, Кон, милый? – Да, обещаю тебе. Он проводил ее, а затем, склонившись над братом, нанес тому с полдюжины ударов, каждый сильнее предыдущего. Как ни странно, вместо того, чтобы вернуть болезнь, удары оказали оздоравливающее действие, так что уже через полчаса братья снова стояли на палубе и наблюдали за матросами, поднимавшими паруса, вновь пренебрегали опасностью, радуясь жизни, поскольку вышло яркое солнце и пенные волны терзали корабль уже менее жестоко. Увидев Мэри, они отвернулись от нее. Мэри, в свою очередь, казалось, была занята собственными мыслями. Мать держала ее при себе. Аделина обнаружила, что Филипп стоит посреди каюты в мокрой мятой одежде с прилипшими ко лбу волосами и ждет ее. Он отрывисто спросил: – Зачем ты посылала за мной? – Беспокоилась о тебе. – Я стою и жду тебя. – Всего несколько минут! Я была с Шолто, он болен. – Как и все. Я изверг свой завтрак. Что ты от меня хочешь? – Я хочу, чтобы ты переоделся в сухое.