Троица не возвращалась до тех пор, пока не приготовили еду для пикника, и уселась за стол. Одежда купальщиков полностью высохла на теплом песке и на солнце. У всех разыгрался аппетит, которого их лишил зной предыдущих дней. Молодые Базби собрали плавник для костра, и над пляжем, потрескивая, поднималось яркое пламя. Солнце село, и на землю опустилась глубокая бархатная тьма. Вскипятили чайник, приготовили чай. На скатерти разложили соблазнительные блюда, приготовленные миссис Ковидак. Таинственный свет, необычные костюмы, превосходное вино, принесенное Филиппом, облегчение от изнуряющей жары – все это сделало атмосферу веселой, галльской. Отчасти это было связано с тем, что Конвей и Мэри постоянно упоминали о жизни на юге Франции. Из-за французских междометий они казались почти иностранцами, а Шолто подражал им во всем. Было удивительно, как поведение троих самых молодых присутствующих, если не считать самого молодого Базби, почти потерявшего дар речи от смущения, воздействовало на поведение более взрослых и уравновешенных людей. Никто и никогда еще не видел доктора Рамзи в таком воодушевлении. Ухватив за пухлую талию Лидию Базби, он взмахнул бокалом и прочитал несколько лирических стихотворений Роберта Бернса. Уилмот, по-видимому, хлебнул лишнего. Аделина впала в невероятное возбуждение. Жизнь казалась странной и полной прекрасных и ужасных возможностей. Из-за озера показалась луна. – Пойдемте снова купаться! – внезапно воскликнул Конвей, стоявший, стройный и бледный, у самой воды. – В темноте? – удивилась Лидия Базби. – Ну уж нет! – Мы так делали на юге Франции, – сказала Мэри. – Это было чудесно. Гораздо лучше, чем при дневном свете, потому что не слепило глаза. – Отличная мысль, – согласился Айзек Базби. – Я первый. Он бросился в воду и нырнул. – Славно! – крикнул он. – Идите все сюда! Аделина освободилась от Роберта Вона и, взяв Уилмота за руку, повела его по зыбкому песку, пока вода не дошла до груди. – Теперь тебе лучше, Джеймс? – спросила она. – Лучше? Со мной все в порядке. – Пригнись, Джеймс! Окунись в воду с головой. – Аделина, вы меня совсем не понимаете. Когда я счастлив, вы думаете, что я пьян или болен. Впрочем, у меня действительно туман в голове, и, возможно, если я окунусь, мне станет лучше. – Он покорно посмотрел ей в глаза. – Нырнем вместе? – Да. Сначала сделайте глубокий вдох и задержите дыхание. Они опустились под воду. На мгновение их захватил поющий доисторический мир. Мир, в котором они пережили необычные приключения, заставившие их крепко схватить друг друга за руки. Вынырнув, они вновь обнаружили луну и своих спутников. – Я невероятно счастлив, – произнес Уилмот. – Меня действительно ничего не беспокоит после того, как я узнал, что Генриетта удовлетворена и больше меня не ищет. Я был не прав, сказав, что вы меня не понимаете. Вы единственная, кто меня понимает. Я уже говорил, что пишу книгу. Мне бы хотелось прочитать вам первые главы. Мне нужно знать ваше мнение. – Ой, Джеймс, замечательно! Вы принесете рукопись завтра утром? – Да. Думаю, что она покажется вам довольно трогательной. Нырнем? – Да, давайте нырнем. Они снова исчезли и вновь поднялись из озера. Издалека до них доносились голоса и смех остальных. Лидия Базби в купальном костюме выглядела в лунном свете красивее, чем можно было себе представить. Изгибы ее рук и шеи завораживали, в ее улыбке виднелась обольстительная сладость, новое осознание собственной привлекательности. До той поры она казалась всего лишь сорванцом. Костер угасал. Кто-то отправился на берег и снова раздул пламя, чтобы оно разгорелось. Неожиданно все в едином порыве собрались вокруг него, экстравагантно позируя и жестикулируя. Рамзи подхватил пустую бутылку и, размахивая ею, продекламировал Бернса. В этот момент из-за ив показался Илайхью Базби и зашагал к ним по песку. Прежде чем он заговорил, все поняли, что его чувство приличия оскорблено. Он взмахнул обрубком правой руки. – Никогда не думал, – заявил он, – что доживу до того дня, когда мои дети примут участие в такой сцене. В горах мое сердце, не здесь, не со мною, В горах за оленем несется стрелою[31], — напевал доктор. – Вам должно быть стыдно, доктор Рамзи, – заявил Базби. – Вам, тому, кто должен быть примером для других. – Мне нечего стыдиться. Меня пригласили, и я пришел. Я лишь стараюсь быть любезным. – Если иностранцы приезжают к нам и привозят с собой диковинные обычаи из Старого Света, мы не можем им помешать, но можем сами в них не участвовать. Доктор вновь процитировал Бернса. – А что сказал бы старина Бобби? – провозгласил он. – Он сказал бы: Друг, честный малый, не буян — Неважен чин — Вполне вошел в Природы план, Лишь он один[32]. Илайхью Базби повернулся к старшему сыну. – У меня сердце болит, – произнес он, – когда я думаю, что ты позволил своим сестрам участвовать в такой распутной сцене – прыгать кузнечиком полуголыми и мокрыми. Лидия и ее младшие сестры заплакали. Юный Айзек заявил: – Отец, мы не имели в виду ничего дурного. Вы с мамой знали, что мы едем на пикник. – А вы бы вели себя так же, если бы мы с матерью здесь находились? Если это всплывет, о пикнике будет говорить вся деревня. До сих пор мы были нравственным обществом. Доктор Рамзи поставил бутылку, скрестил руки на груди и снова процитировал Бернса: Мораль, гнал бич разящий твой Десятки тысяч на убой![33] Илайхью Базби проигнорировал его и обратился к дочерям: – Одевайтесь, девочки. Что касается тебя, Кейт, ты теперь замужем, и если твой муж решит позволить тебе остаться, я не могу заставить тебя уйти, но если бы я заранее знал, каковы его вкусы, возможно, я бы не так скоро простил тебя за брак с ним. Тут и Кейт заплакала. – Право, сэр, это совершенно невинное дело, – сообщил Брент со своей обезоруживающей улыбкой. – Я лишь хотел бы, чтобы вы оказались здесь с самого начала и увидели все своими глазами. Но если сестры Кейт уезжают, то мы с ней тоже уедем. Пойдем, Кейт, собери свои вещи. Рыдая, Кейт с сестрами побежали в можжевеловую рощу. Филипп с достоинством подошел к Илайхью и довольно резко сказал: – Не понимаю, почему вы пришли сюда и критикуете мой способ развлечения себя и своих друзей. Базби любил Филиппа и восхищался им. Несколько смягчившись, он произнес: – Я не утверждаю, капитан Уайток, что на этом пикнике произошло что-то постыдное. Я говорю, что такие вольности – это нехорошо. И рано или поздно приведет к постыдным вещам. Если вы пьете вино и танцуете вокруг костра как язычники, что будут делать ваши внуки, когда захотят развлечься? Вероятно, напьются джина и будут танцевать голыми? Воспитание и мораль никогда не стоят на месте. Они или возвышаются, или падают. Как империи. – Значит, вы хотели бы, – улыбаясь, заметил Филипп, – чтобы ваши внуки развлекались на пикнике так: юные леди, окунув лилейно-белые пальчики ног в озеро, сядут в кружок со своим рукоделием, а самый беспечный юноша будет читать им вслух произведения мистера Лонгфелло? Подслушивавший доктор Рамзи подскочил, принял нескладную позу и продекламировал: Жизнь великих призывает Нас к великому идти, Чтоб в песках времен остался След и нашего пути[34]. С этими словами он с силой впечатал свою босую ногу во влажный песок. Затем поднял ее и тщательно осмотрел отпечаток. – Представьте себе радость странника через девяносто лет, когда он наткнется на него! Он тут же станет искать свой путь к великому. – Он наступил на отпечаток и воскликнул: – Ба, да я бы не променял ни одной строки старины Бобби за все, что написал или когда-нибудь еще напишет мистер Лонгфелло! Илайхью Базби повернулся к Филиппу: