– Пойдете! – Вы меня не заставите! Он схватил ее за руки и развернул к себе. У Рамзи была железная хватка. На мгновение она почувствовала себя беспомощной, затем, навалившись всем весом на его плечо и протянув руку, схватилась за его довольно длинные жесткие волосы. – Отпустите меня! – задыхаясь, выпалила она. Он издал возбужденный смешок. Резко вздохнув, он наклонил голову и поцеловал ее в губы. Некоторое время они стояли неподвижно. Послышались легкие шаги по недавно насыпанному на дорожку гравию, доктор Рамзи поднял свою шляпу и, покраснев еще больше, повернулся лицом к Дейзи Вон. Увидев Аделину, она изумилась. – Как, миссис Уайток, вы встали? – воскликнула Дейзи. – Замечательно! – Да, правда? – Как вы хорошо выглядите! Какой чудесный цвет лица! Не правда ли, доктор Рамзи? – Она пристально посмотрела на него. – Вполне, – сухо ответил доктор. Наступила неловкая пауза, нарушенная восклицанием Дейзи: – Представьте себе, Кейт Базби сбежала с мистером Брентом! Ее отец в бешенстве и говорит, что никогда ее не простит. Как вы думаете, доктор Рамзи, простит он их когда-нибудь? – Не имею ни малейшего понятия. – Думаю, побег – это так романтично. Ничто меня не остановит от замужества с любимым человеком. Я полечу с ним на край света. Кажется, все считают, что мистер Брент – неплохая партия, хотя его состояние сомнительно. Что вы думаете о такой страсти, доктор Рамзи? Держу пари, что вы ее не одобряете. – Я не в той должности, чтобы судить о чьем-то поведении, – ответил он. Аделина окинула его смеющимся взглядом. Она прислонилась к каменной стене крыльца, скрестив руки на груди. – Обоим повезло, – сказала она. – Из них выйдет славная пара. – Я так рада, что вы так думаете, – согласилась Дейзи. – Но я ждала, чтобы они обвенчались. Даже если я никогда сама не стану невестой, я бы хотела быть подружкой невесты. – Вы, несомненно, станете невестой, – уверила Аделина. Из спальни донесся слабый крик. Аделина перевела взгляд с выражением прекрасной персидской кошки, равнодушной, но внимательной к плачу своих детенышей. – О, милый малыш! – воскликнула Дейзи, бросившись в холл и упав на колени возле кровати. – Ах, милый маленький ангелочек Эрнест! Она прижала его к своей груди. Но у нее не было ничего из того, чего он хотел. Младенец продолжал плакать. В следующие несколько недель он процветал и продолжал представлять живой интерес для всего окружения, поскольку поставил печать своего рождения на новом доме. Важность Николаса уменьшилась. Гасси часто приходилось присматривать за Николасом, развлекая его, пока малыш спал. Несмотря на малолетство, она неплохо с ним управлялась, и он часто выполнял ее приказы. Но если он противопоставлял свою волю ее, она уже не могла с ним сладить. Он начинал кричать и визжать ей в лицо. Николас весил уже больше Гасси и мог оттолкнуть ее, чтобы схватить игрушку или дотянуться до колен матери. Гасси полюбила маленького Эрнеста, но она не любила Николаса. Бывало, он ей очень нравился, но в другое время она хотела бы избавиться от него. Теплым солнечным майским утром няня усадила Николаса в коляску и поставила ту на траву. Это было недалеко от оврага, мимо которого проходили работники и пролетали птичьи стаи, и зрелище могло его развлечь. В Джалне всегда было на кого посмотреть. Батрак провел мимо прекрасную упряжку першеронов, недавно купленных Филиппом. Они прошли мимо уверенной мягкой рысью, послушные легкому натяжению поводьев. Николас бросил игру с шерстяным ягненком и подался вперед, словно оценивая их взглядом. Огромные лоснящиеся бока коней вздымались и опускались, звенела яркая металлическая сбруя. Николас увидел, что их буланые хвосты завязаны в узел красными лентами. Он повернул ягненка, чтобы посмотреть, какой у него хвост, и, обнаружив лишь небольшой клочок шерсти, неодобрительно выпятил нижнюю губу. Гасси, сидевшая рядом с ним на маленьком стульчике, подумала, что он вот-вот заплачет. Опытной рукой она принялась катать коляску туда-сюда. Он несколько обиженно взглянул на нее. Он не хотел, чтобы его катали. Он хотел выбраться и прогуляться. Николас попытался отстегнуть удерживавший его ремень. – Нет, нет, – сказала Гасси. – Непослушный. Она встала и взяла его руки в свои. Это привело Николаса в ярость. Он сверлил ее взглядом и вырывался. Она подумала, что толкнет коляску, чтобы его успокоить. Земля была ровной и гладкой, и коляска ездила легко. Ей доставляло большое удовольствие толкать коляску, хотя няня строго-настрого запретила так делать. Но Николас был крайне недоволен. Он не мог забыть, как она держала его руки. Он выбросил ягненка из коляски, повалился на спину и принялся брыкаться. Гасси с большими усилиями притащила коляску к месту, где на краю обрыва стоял поднятый из оврага запакованный рояль. – Хорошее пианино, – сказала она. – Гасси будет на нем играть. – И добавила: – А не Николас. Он не понимал, что в большом ящике находится рояль, но понимал, что ему не дадут что-то, что будет у сестры. Он перевернулся, с трудом встал на колени, по-прежнему стянутый ремнем. Гасси не видела, что он сделал, потому что наклонила голову в титаническом усилии. Земля стала ухабистой. Николас перегнулся через спинку коляски и схватил за верх шляпку Гасси. Он натянул шляпку ей на глаза, сильно дернув при этом за волосы, застрявшие в резинке. Гасси вскрикнула от боли и гнева, но продолжала изо всех сил толкать коляску. Рояль с громкими криками и щелканьем кнута вытянули с берега реки на обрыв всего лишь за день до этого. Вся округа собралась посмотреть, как четверка лошадей с натугой бьется, пытаясь поднять груз. Один раз веревки сорвались, и рояль чуть было не полетел обратно, но в конце концов он оказался в безопасности наверху. Сегодня его должны были отнести в гостиную. Все, что Гасси вынесла от брата, сейчас переполняло ее. Он всегда хотел все, что у нее было. Что бы она ни делала, он вмешивался. Он стал центром всего. Мама, папа, няня, Лиззи – все любили его больше. Даже Пэтси О’Флинн этим утром снял ее со своих плеч, чтобы вознести Николаса на эту высоту. Вот маленький Эрнест хороший. Она может иметь с ним дело. Но терпеть Николаса дальше – ни за что! Перед ней лежал длинный крутой склон, по которому тащили рояль. Под тяжестью ящика он был укатан до относительной гладкости. Гасси вложила все силы в последний толчок коляски. И отпустила ее. Коляска понеслась вниз по склону. Николас все еще цеплялся за спинку сиденья. Удивление на его лице сменилось безудержным восторгом. Колесо ударилось о камень, коляску от толчка подбросило. Николас снова сел, но уже в другом положении, Гасси больше не видела его лица. Тут коляска достигла речного берега, опрокинулась, и Николас оказался под ней. Он не двигался. Передние колеса зависли над водой. Внезапно Гасси испугалась. Она решила, что осталась одна в этом бескрайнем мире, и посмотрела вниз. Рояль лежал внизу. Сейчас – он наверху. Коляска была наверху, сейчас – внизу. Николас шумел, теперь молчит. Все так изменилось. Гасси стало страшно. Она побежала туда, где слышались звуки топора и песни двоих франко-канадцев. Их пение напоминало ей что-то давно ушедшее и приятно-успокаивающее. Гасси, притаившись, встала и принялась следить за взмахами топоров и за тем, как бугрятся мышцы на загорелых руках. Вдруг она слегка подпрыгнула от удовольствия. В одно мгновение лес пропал, и она увидела кухню в доме на улице Сен-Луи, почувствовала, как ее обнимают и укачивают руки Мари, услышала, как Мари поет: Alouette, gentile Alouette, Alouette, je te plumerai…[30] Она увидела в молодой траве у своих ног крошечные розовые цветочки и наклонилась к ним. И тут она услышала, как ее зовет няня. – Августа! Августа! – В голосе няни слышалось отчаяние. Тут няня увидела ее и сама подбежала к ней. – Где малыш? – задыхаясь, спросила она. – Там, внизу, – сообщила Гасси, показывая на дно оврага. – Боже милосердный! Няня подбежала к краю оврага и глянула вниз. Гасси пошла следом, наблюдая, как няня отчаянно бежит вниз по крутому склону. Сунув палец в рот, она следила, как няня подняла коляску, взяла Николаса на руки, осмотрела его и, раскрасневшись, с трудом взобралась наверх. Николас пострадал не больше, чем пианино, решила Гасси, посмотрев на его лицо. Он казался спокойным и озадаченным. Чепчик сполз на один глаз. Няня посадила его на землю, затем снова спустилась в овраг и подняла коляску. Она совершенно запыхалась. Достав подушку и покрывало, она стряхнула с них землю, взбила подушку и все заново перестелила. Время от времени она испуганно поглядывала в сторону дома. Наконец, обняв и нежно поцеловав Николаса, няня склонилась над Гасси. – Как это случилось? – злобно спросила она. – Что ты наделала, дрянная девчонка? – Я толкнула коляску, и она перевернулась. Я его катала, – ответила девочка. – Просто чудо, что ты его не убила. – Няня схватила Гасси за плечи и с силой затрясла. Затем шлепнула сначала по рукам, а потом и по щекам. – Вот тебе! И не смей рассказывать об этом маме с папой. А теперь прекрати реветь. Ты не получила и половины того, что заслуживаешь. В этот день рояль избавили от ящика. Инструмент стоял, освещенный солнцем, похоже, после всего, через что ему пришлось пройти, он не сломался. Оставалось выяснить, насколько он расстроен. Соорудили платформу на колесиках, на которой рояль потащили к дому. Его везли шестеро мужчин и довольно страшно, по мнению Гасси, кричали и толкались. Когда наконец рояль обрел покой в гостиной, они его обступили и стали восхищаться корпусом из розового дерева, резными ножками, серебряными канделябрами так, словно он был их собственностью. Когда работники ушли, в гостиной остались Аделина, Филипп, Дейзи и Уилмот. – Теперь все выглядит по-домашнему, – заявила Дейзи. – Я всегда говорю, что фортепиано – это душа дома. Очень надеюсь, что он не слишком расстроен. – Пожалуйста, сядьте и сыграйте что-нибудь, – попросил Филипп. – Давайте сразу узнаем худшее. Дейзи устроилась на вращающемся табурете, покрутив его вверх-вниз, подгоняя к нужной высоте, и заиграла вальс Штрауса. – Неплохо, – заявила она, не прекращая игры. – Совсем неплохо. Прекрасный звук. Филипп просиял. Он обнял Аделину за талию и, не спрашивая, в силах ли она танцевать вальс, закружил по залу. – Оп-ля! – воскликнул он. – Да ведь мы уже целую вечность не танцевали вместе. Гибкая и сильная, Аделина скользила по полу вместе с ним. Уилмот стоял и мрачно-уныло наблюдал за ними, явно жалея, что у него нет партнера. Увидев, что из-за двери выглядывает Гасси, он подошел к ней, низко поклонился на французский манер, перенятый в Квебеке, и спросил: – Не окажете ли честь, мисс Уайток? Она учтиво поклонилась, и он, держа за руки, повел ее круг за кругом. – У нас тут часто будут вечеринки, – сказала Аделина через плечо Филиппа. – Конечно, мы самая счастливая пара в мире! Она опустилась на диван, раскрасневшаяся от удовольствия, но немного уставшая после вальса. Дейзи повернулась на табурете. – Я бы с радостью потанцевала, – сказала она. – Вот бы кто-нибудь потанцевал со мной. – Сыграй нам что-нибудь, Уилмот, – попросил Филипп и поднял Дейзи на ноги. Игра Дейзи была веселой, легкой, хоть поверхностной и несколько неверной. Мелодия Уилмота лилась медленно, с какой-то точной чувственностью. Гибкое тело Дейзи почти бесстыдно выражало удовольствие от ритмичных движений. Прошедшей зимой Филипп и Дейзи часто танцевали вместе.