А еще больше, чем мать, миссис Вон любила ее детей. «С каждым днем они становятся все милее, – думала она. – Но все же наполняют дом шумом и хаосом». Николас стал вспыльчив, и когда он обижался, по дому эхом разносились его гневные крики. Затем, когда вокруг стало мрачнее некуда, наступил март, кроткий как ягненок. Но не просто ягненок, а как веселый резвый малыш, блеянье которого было журчанием ручейков, чьи глаза сверкали как летние звезды, чей хвостик отметал все заботы. В общем, погода установилась не по сезону теплая. В Джалне вновь закипела работа. Работники приступали к ней ранним утром и трудились допоздна. Вещи, которые, казалось, никогда не произойдут, происходили в мгновение ока. За работой мужчины пели. Жаркое солнце нагревало крышу и било в новые окна. По небу проплывали огромные стаи перелетных птиц. Земля вновь наполнилась жизненной силой. Наконец настал великий день для Аделины и Филиппа: фургон, запряженный четверкой лошадей, остановился у дверей Джалны. Прибыла их мебель! И отделанная расписанной кожей кровать, которую они привезли из Индии; и комод с витиеватой латунной отделкой; и ящик с яшмой, слоновой костью и серебряными украшениями; и ковры, над которыми трудились несколько поколений, и портьеры с изящной вышивкой – запахи и звуки Индии! Прибыли и изящные чиппендейловские кресла и столы, подаренные Филиппу его сестрой, диван в стиле ампир, который они приобрели в Квебеке, массивный шифоньер, купленный в Лондоне! Ирландское серебро и лен, подаренные леди Гонорией! Новая жизнь для старых вещей! До конца марта оставалось три дня, и все еще было тепло. Если бы только была готова комната Аделины – остальной дом мог подождать, – чтобы ребенок мог родиться под крышей ее собственного дома. Мысль о времени стала для нее осязаемой, чем-то враждебным, с чем она бежала наперегонки. Как-то среди ночи она представила себе будущего ребенка судьей-хронометристом в этой гонке. Она вообразила его гномиком, сидящим со скрещенными ногами, с золотыми часами в руках. При этой мысли она рассмеялась. – Что случилось? – спросил вскочивший с постели Филипп. – Я смеюсь, чтобы не плакать. – Глупости. Зачем тебе плакать? – Я лучше умру, чем пройду через то, что мне предстоит. – Вот что, Аделина, веди себя прилично и подумай о данных тебе милостях, – сказал он, лишь бы что-нибудь сказать. – Ты считаешь себя одной из милостей? – Несомненно. – Значит, ты преувеличиваешь. Он приподнялся на локте и посмотрел на нее сверху вниз. Яркий лунный свет падал на его лицо через окно. Сестра Августа прислала ему вышитый ночной колпак, который Филипп щегольски сдвинул набок. – О, Филипп, ты восхитительно выглядишь, – сообщила она, притянула голову мужа к себе и поцеловала. – А теперь тебе надо успокоиться и заснуть, – сказал он, похлопав ее по плечу. Она вздохнула. – Я бы уснула, если бы окно было открыто. – Ты прекрасно знаешь, что доктор особенно предостерегал от ночного воздуха для переболевших коклюшем. – Ну давай откроем, хотя бы чуть-чуть! Он, поворчав, встал и приоткрыл окно на несколько дюймов. Затем поставил стул между окном и ней и разложил на нем большую нижнюю юбку с оборками. – Вот, – сказал он с удовлетворением. – Это убережет тебя от сквозняка. – О, спасибо, Фил, – сказала она, сделав глубокий вдох. – Как же хороша ночная свежесть! Какая жалость, что она опасна! И прижалась к мужу. Наступил бурный и ветреный апрель. Ветер, обнаруживший пять высоких новых труб, дул в них, визжал и ревел, словно нашел выход для всей своей энергии. Новые двери без конца хлопали, во все стороны летела стружка; работники свистели изо всех сил. Мебель была распакована, защитное полотно с нее снято. Ковры стояли по углам. Большую кровать установили в основной спальне. Неро бегал по лестнице вверх и вниз по пятьдесят раз за день, наблюдая за происходящим. Вместе с мебелью из квебекского дома дяди Николаса прибыл рояль. Его доставили в отдельном фургоне. До окончания строительства оставалось еще так долго, что было решено не доставать его, а оставить в ящике, накрытом брезентом, пока не отыщутся люди, способные совладать с таким грузом. Фургон поставили в удобном месте возле оврага. Но земля в тени еще была промерзшей. Колеса фургона начали скользить. Огромная масса стала сползать в овраг, увлекая за собой лошадей. Филипп и Аделина смотрели на все это с тревогой на его лице и с ужасом на ее. Еще мгновение – и лошади упадут с обрыва. – Режь постромки! – закричал Филипп. – Режь постромки! – завизжала Аделина. Двое мужчин рванулись вперед. Возница спрыгнул со своего места как раз вовремя и спасся. Мощные тягловые лошади легко отошли от края пропасти, как только освободились от груза, неотвратимо рухнувшего в ручей. Падая, он обломал ветки и молодые деревья, затем остановился, опираясь на два валуна, и повис над водой. – Чуть-чуть не погибли, – произнес Филипп. – Бьюсь об заклад, рояль разбился на куски, – сказал мужчина в красном шейном платке. – Больше на нем никто не сыграет. Все, кроме возничего, побежали по ледяной слякоти посмотреть на рояль. Он был изготовлен во Франции, пересек океан, много лет стоял в гостиной на улице Сен-Луи, добирался до места на барже, пароходе и в фургоне, а теперь бесславно лежал, онемевший, на дне оврага. – Как вы думаете, мы сможем его поднять? – спросила Аделина, еще бледная от потрясения. – Чтобы его поднять, потребуется четверка лошадей, и по пути он развалится на куски, – заявил тот же человек, что говорил прежде. – Конечно, мы его поднимем, – успокаивающе сказал Филипп Аделине. – Ты еще сыграешь на нем «Арфу, когда-то звучавшую в залах Тары»[29]. Он повернулся к человеку в красном платке: – Это вы направляли возницу. Иначе рояля не было бы там, где он сейчас. Теперь вы говорите, что его нельзя поднять в целости. Я не хочу, чтобы такие люди, как вы, работали у меня. Возьмите у бригадира расчет. Вы уволены. Работник уставился на него. – Меня нанял бригадир, – заявил он. – И только он может меня уволить. Не вы. Филипп схватил его за красный платок. – У меня есть большое желание сбросить тебя на рояль! – Он с силой оттолкнул работника. – А теперь иди отсюда, да побыстрее. Мужчина скрылся. Весь остаток дня Аделину трясло. На дрожащих ногах она ходила по дому, занимаясь подготовкой спальни. Они выбрали себе комнату в конце холла, за гостиной, прохладную летом и теплую зимой, вдали от шума детей. Наняли служанку, дочь батрака с соседней фермы, которая ходила за Аделиной по пятам, скорее мешая ей, чем помогая. Из Девона к ним ехала супружеская пара, мужчина – квалифицированный опытный садовник и жена – хорошая кухарка. Их наняла сестра Филиппа, и оставалось надеяться, что они окажутся в доме до родов Аделины, за две недели или раньше. Аделина всем сердцем желала видеть их в Джалне, потому что пыталась внести хоть какой-то порядок в окружавший ее хаос. Сейчас же, куда бы она ни шла, служанка Лиззи следовала за ней, спотыкаясь о мусор на полу, роняя вещи и удивленно восклицая, увидев чудеса Индии. – Вот это да! – указала она на кровать. – На ней можно спать? – Да. Подтяни матрас к себе. Криво лежит. – Святые угодники! Если бы я спала на ней, мне бы снились дурные сны. – Возможно. А сейчас помоги мне открыть этот сундук. – А что это такое повсюду? – Драконы. – Они вроде язычники. – Так и есть. – Ваша мебель не похожа на христианскую. – Это не так. Что ты уронила теперь? – Похоже на куклу. Небольшая фарфоровая фигурка была завернута в лоскут с восточной вышивкой, который девочка достала из сундука. Аделина подхватила ее с пола и с тревогой осмотрела. – Слава богу! – воскликнула она. – Она не разбилась. Если бы ты ее разбила, девочка моя, я бы с тобой немедля рассталась. – Она с нежностью подержала фарфоровую фигурку в руках. – Это богиня Куань Инь. Она поставила фигурку на каминную полку. – Поставлю ее сюда, – сказала она, – пусть охраняет эту комнату. Она будет стоять тут всегда. – Грешно поклоняться идолам, – сказала Лиззи. – Мой папа не разрешит мне работать у людей, которые поклоняются идолам. – Хорошо, когда его увидишь, скажи, что я молюсь вот этой статуе. Интересно посмотреть, что произойдет. – Я так не сделаю, мэм. Я хочу остаться. – Молодец, Лиззи. А теперь собери в холле бумагу и щепки и разведи здесь огонь. Очень холодно. Позже пришла миссис Пинк, чтобы узнать, не нужна ли ее помощь, но ее восхищение тем, что уже было распаковано, и шок из-за происшествия с роялем забрали большую часть ее сил. Заглянувший следом мистер Пинк присоединился к осмотру и соболезнованиям. Чуть позже пришел Филипп в сопровождении капитана Лэси, Томаса Д’Арси и Майкла Брента. Все это напоминало вечеринку. Филипп спустился в погреб, где уже стоял шкаф с вином, и принес бутылку мадеры. Нашлись винные бокалы. Появился Уилмот и тут же заявил, что знает, как правильно вытащить фортепиано из оврага, и что, если бы он там был, рояль ни за что бы не упал. Аделина вдруг повеселела и преисполнилась уверенности в себе. Когда они с Филиппом возвращались в поместье Вонов, она чувствовала себя сильной и надеялась, что до появления ребенка все устроится. На рассвете Аделина проснулась из-за мелкого дождя, стучавшего по крыше, и стрекота цикад, доносившегося с клена за окном, и вздрогнула от испуга: ей почудилось, будто кто-то положил на нее руку и грубо потревожил. Она лежала без движения, ее сердце быстро стучало. Потом она снова почувствовала прикосновение. Острая боль пронзила все ее тело. Ее охватили дурные предчувствия. Неужели началось, неужели придется родить ребенка там, где она твердо решила не рожать? На лбу у нее выступил пот. Она слабо застонала. Затем ей стало легче. Наверное, это была ложная тревога. Раньше такое уже бывало. Но Аделина не хотела рисковать. Пусть Филипп возражает, сколько может, но в следующую ночь она будет спать в собственном доме. Она лежала и планировала каждый шаг начинавшегося дня, но через некоторое время заснула. Когда она проснулась, все еще моросил дождь. Жара не по сезону спала, и в воздухе чувствовалась весна. Аделина обнаружила, что Филипп уже оделся. В доме было очень тихо. Она спала допоздна. За завтраком были только она и Дейзи. Мужчины ушли, а миссис Вон нездоровилось: она спустилась, выпила чаю, после чего ей пришлось вернуться в постель. Ее мучила головная боль. Дейзи болтала без умолку. В данный момент ее волновали роман Кейт Казби и Майкла Брента. По ее мнению, Кейт должна была бросить отцу вызов и сбежать с возлюбленным. Она уже посоветовала Кейт так поступить. Аделина считает, что она права? В конце концов, что в жизни может быть лучше настоящей любви? Аделина была довольно неразговорчива. Она с удовольствием съела овсянку, холодную ветчину и несколько сосисок. Затем подошла к двери спальни миссис Вон и постучала. – Войдите, – сказала миссис Вон тоном человека, умоляющего оставить его в покое.