– Я не могу просто оставаться в доме, Миша. Это просто смешно. Я не пленница. На его лице появилось раздражение: – Это всего на неделю. И то если они действительно пробудут здесь так долго. – Неделя – это целая вечность. – Пара дней в доме, где есть практически все, чтобы занять себя, – это не вечность, ты, непослушный ребенок, – сказал Миша, опуская руки. – Ты можешь сидеть, есть и смотреть телешоу вместо тренировок. – Я не хочу просто сидеть сложа руки. Это заставит меня сделать что-нибудь совершенно безответственное и безрассудное. – Неужели? – Эй! Я знаю свои пределы. – Ты же знаешь, что большинство людей были бы счастливы закончить учебу и просто расслабиться. – Я не такая, как большинство людей. Наши занятия закончились в середине мая, так что мы с Мишей перешли от тренировок по четыре часа в день примерно к восьми. Это означало, что мне было невероятно скучно еще около десяти часов. Он проигнорировал мое очень веское замечание: – Ты могла бы отнестись к этому как к отдыху. – Отдыху от чего именно? – огрызнулась я, теперь уже вне себя от раздражения. – Чем я таким занимаюсь, от чего мне нужно отдыхать? – Трин, – вздохнул Миша. – Не говори со мной так, Миша. Ты можешь покинуть эту общину, когда тебе заблагорассудится… – Это не так, и ты это знаешь, – от злости челюсти Миши сжались. – Если думаешь, что у меня есть свобода, в то время как у тебя ее нет, то ты несправедлива. Чувство вины зародилось в глубине моего живота, быстро сменившись слишком горьким укусом сердечной боли. Он был прав: я вела себя как ребенок. Не похоже, что Тьерри предоставил ему выбор, объединив со мной, прежде чем хотя бы один из нас понял, что это на самом деле значит… Я резко втянула воздух, уставившись на мальчика, с которым выросла. Мальчик, за которым я наблюдала, превратился в молодого человека. Впервые что-то внутри поразило меня с такой силой, будто врезался грузовик. – Ты хочешь этого? – прошептала я. Его брови сошлись вместе: – Хочу чего? – Нас, – сказала я. – Быть связанным со мной. Такую жизнь. Понимание промелькнуло на его лице: – Трин… Я обхватила его руки: – Будь честен со мной, Миша. Знаю, мы ничего не можем изменить. Все уже сделано, но я… мне просто нужно знать. Он молчал. И чем дольше длилось молчание, тем сильнее колотилось мое сердце. – Это то, для чего меня растили, Трин. Это все, что я знаю. И, как ты сказала, мы ничего не можем изменить. Чувствуя слабость, я отвела взгляд и отпустила его руки: – Это не то же самое, что хотеть этого. Миша отвернулся, и я увидела, как он запустил руку в свои непослушные кудри. Он ненавидел их, а я всегда считала очаровательными. Когда Миша посмотрел на дом, в котором мы оба жили, дом, где наши спальни были разделены всего парой стен, мне вдруг захотелось… плакать. Возможно, дело было в днях месяца, потому что я никогда не плакала. Но нет. Жжение в задней части горла появилось, потому что я провела почти всю свою жизнь рядом с Мишей и мы были неразрывно связаны друг с другом. Я не задумывалась о том, как он может относиться ко всему этому. Иногда эта мысль проскальзывала, но поверхностно. – Я эгоистка, – прошептала я. Голова Миши резко повернулась в мою сторону: – В любое другое время я бы оценил это редкое чувство самосознания и не задавал бы вопросов, но… Почему ты так думаешь? Моя нижняя губа задрожала: – Потому что я никогда не понимала, что ты можешь этого не хотеть. – Трин, хватит, – Миша снова был передо мной, его руки лежали на моих плечах. – Я действительно хочу этого. Для меня большая честь быть твоим Защитником. – Правда? – я хрипло рассмеялась. – Потому что я не… – Это большая честь, – повторил он, сжимая мои плечи, и тяжесть его рук была успокаивающей и в то же время удушающей. – И я действительно имею в виду именно это. Кто ты такая? Что это значит для меня – быть избранным и находиться рядом с тобой? Это высшая честь. Он говорил так, будто действительно так считал, и я верила. Но мне было больно, особенно сейчас, когда я ничего так не хотела, как быть той, кем притворялась. Миша притянул меня к своей груди, и я поддалась, свободно обхватив его руками за талию, когда он обнял меня за плечи. Будучи помладше, я радовалась этим объятиям больше, чем могла себе представить. И даже став взрослее – всегда находила в них утешение. Но сейчас? Сейчас мне было больно. Миша долго молчал. – Я вел себя глупо, предложив тебе спрятаться в доме. В конечном итоге ты бы сожгла его дотла или что-то в этом духе. Я выдавила ухмылку. – Но все же ты можешь кое-что сделать для меня? – спросил он, и я кивнула ему в грудь. – Ты можешь держаться подальше от Зейна? Это было неожиданно. Отстранившись, я уставилась на Мишу: – Не то чтобы я стремилась навсегда стать его лучшим другом или что-то в этом роде. Но что в этом такого? – Я… кое-что слышал о нем, – ответил Миша, опуская руки. – Он мерзавец, Трин. Зейн не тот, с кем бы ты хотела быть рядом. Глава 4 Я послушалась и осталась в своей комнате, как хорошая маленькая Тринити. Даже несмотря на то, что Миша ушел сразу после того, как проводил меня до спальни. Последние события меня сильно вымотали, и я засиделась допоздна, ожидая его возвращения. Однако Миша не вернулся, и я подумала, что он столкнулся с Джадой или ее парнем Таем. Итак, я осталась одна, а это значило, что пришло время размышлений. И я подумала, что… Возможно, я должна извиниться перед Зейном. Он не хватал меня прошлой ночью и, быть может, окликнул меня, а я просто не услышала. Вполне вероятно, моя реакция была немного импульсивной. Наверное, мне следует извиниться, когда (вернее, если) я увижу его снова. Не то чтобы я собиралась его искать. Если Миша сказал, что Зейн мерзавец, значит, так оно и есть. С другой стороны, я умирала от любопытства, почему именно Зейн был таким большим табу. Мне было так скучно. Закатив глаза, я бросила зубную щетку в держатель, затем взглянула на свое отражение. Тонкие пряди влажных волос прилипли к щекам, когда я взяла очки с раковины и надела их. Проковыляв к кровати, я плюхнулась на спину и уставилась на мерцающие звезды, разбросанные по потолку. Сейчас, днем, они были едва заметны. Очки сползли на переносицу. Ну, хоть «Нетфликс» только что выпустил «Принца из Беверли-Хиллз», а там около шести сезонов наслаждения Уиллом Смитом… Когда я перевернулась на бок, мой взгляд упал на фотографию в рамке на прикроватной тумбочке и старую, потрепанную книгу, которая лежала рядом. На фотографии, сделанной два года назад, были мы с мамой. 20 мая. Мой шестнадцатый день рождения. Снимок был всего лишь кляксой, но я помнила, как она выглядит, сердцем.