Сетракян заставил себя подняться в полный рост. Слегка пошатываясь, он приблизился к Айххорсту. Он не чувствовал триумфа, и даже удовлетворение он испытывал в самой малой степени. Убедившись, что глаза вампира смотрят прямо на него – и, разумеется, глаза Владыки тоже, – Сетракян сказал: – Через него ты отнял у меня любовь. Теперь тебе придется обратить меня лично. Затем старик ухватился за рукоятку меча и медленно вытянул лезвие из груди Айххорста. Вампир все еще опирался спиной на консоль, хватая руками пустоту. Он начал заваливаться вправо, одеревенело клониться, а Сетракян, пусть и обессиленный, предвосхитил траекторию его падения и, выбрав нужную точку, уткнул в пол острие своего меча. Лезвие замерло под углом сорок градусов – под тем же углом, под которым скошен нож гильотины. Падая, Айххорст напоролся шеей на лезвие, и нациста не стало. Сетракян начисто вытер серебряное лезвие о рукав Айххорстова пиджака, а затем отодвинулся подальше: из обрубка вампирской шеи расползались кровяные черви. Внезапно Сетракян почувствовал в груди страшную тесноту, словно там завязался огромный узел. Он выудил из кармана коробочку с таблетками, попытался открыть ее шишковатыми пальцами, и… содержимое коробочки рассыпалось по полу большого зала главного щита. * * * Из здания атомной станции на свет дня первым вышел Гус, Анхель хромал следом. Свет дня был мутным, тусклым, хмурым. Свет последнего дня. В интервалах между настойчивыми гудками тревоги Гус слышал только мертвую тишину – генераторы остановились. Казалось, в воздухе стоял какой-то низковольтный зуд, словно атмосфера перенасытилась статическим электричеством, но, скорее всего, дело было в самом Гусе: он просто предчувствовал дальнейшие события. Вдруг воздух прорезал знакомый звук. Вертолет. Гус поискал глазами огни и увидел, что вертушка кружит за столбами пара, исходящими от градирен. Он знал, что это не подмога. Должно быть, экипаж подают для Владыки, чтобы тварь могла выскочить отсюда и не свариться со всем остальным Лонг-Айлендом. Гус направился к грузовику национальной гвардии. Он с самого начала заприметил в кузове «стингер», но тогда ему нужно было лишь стрелковое оружие. Для «стингера» же требовался особый повод. Гус вытащил ПЗРК из кузова и дважды проверил, чтобы пусковой контейнер смотрел в нужную сторону. «Стингер» был прекрасно сбалансирован, хорошо сидел на плече и оказался удивительно легким для переносного зенитного ракетного комплекса, каких-нибудь пятнадцать килограммов, вряд ли больше. Гус промчался мимо хромающего Анхеля к углу здания. Вертушка была уже довольно низко, готовясь сесть на широкий участок территории станции, свободный от деревьев и строений. Спусковой крючок нашелся быстро, с прицелом тоже было все понятно. Гус посмотрел сквозь прицельное устройство. Как только головка самонаведения захватила тепло вертолетного выхлопа, она издала высокий звуковой сигнал, похожий на свисток. Гус нажал на спусковой крючок, и стартовый ускоритель выбросил ракету из контейнера. Затем ускоритель отделился, заработал маршевый двигатель, и «стингер» помчался к вертолету, словно султан дыма, скользящий по веревочке. На вертолете так и не поняли, что их ждет. Ракета поразила вертушку в нескольких сотнях метров над землей. Взрыв перевернул летательный аппарат, и он, бешено вращаясь, рухнул среди дальних деревьев. Гус отшвырнул пустой контейнер. Выстрел был хорош. И взрыв тоже. Его свет будет озарять им путь к воде – к проливу Лонг-Айленд. Водный путь был самой быстрой и безопасной дорогой домой. Именно это Гус и сказал Анхелю, но тут же по выражению лица старого драчуна, на котором играли отблески далекого пламени, понял: что-то изменилось. – Я остаюсь, – сказал Анхель. Гус попробовал объяснить рестлеру то, что и сам понимал довольно смутно: – Вся эта поляна скоро взлетит на воздух. Атомная бомба как-никак. – Я не могу сделать ноги посреди драки. – Анхель коснулся своего колена, показывая, что говорит не только в переносном, но и в буквальном смысле. – К тому же я бывал в таких местах. – Когда это?! – Ну, в моих фильмах. Я знаю, как бывает в конце. Злодей встречается лицом к лицу с правильным парнем, и кажется, что все, нашему кранты. – Анхель… – сказал Гус. Им нужно было убираться отсюда. – Сначала наш проигрывает, а потом обязательно побеждает – но только в самую последнюю минуту. Парень заметил, что в последнее время бывший рестлер стал очень рассеянным, и рассеянность эта только нарастала. Тяжелые бои с вампирами, осадное положение, в котором оказались Гус и его братия, измучили Анхеля; мысли его путались, а глаза отказывались видеть реальную перспективу. – Здесь не победишь. Тем более такую тварь, как эта. Анхель глубоко залез рукой в передний карман брюк и вытащил тряпицу, свернутую рулоном. Ловко нацепив ее на голову, он развернул рулон, и на его лицо опустилась серебряная маска с прорезями для глаз и рта. – Ты езжай, – сказал Анхель. – Дуй на остров, к доктору. Делай так, как сказал тебе старик. Я? Он про меня ничего не сказал. Нет у него для меня плана. Так что я остаюсь. Драться буду. Гус усмехнулся. Ему нравилась храбрость этого сумасшедшего мексиканца. И он впервые – действительно впервые за все время – понял Анхеля. Гус понял все – силу, отвагу, смелость этого старика. Ребенком Гус пересмотрел по телевизору все фильмы с участием рестлера. По выходным их показывали бесконечным циклом. А теперь он стоял рядом с этим героем. – Какое все же гребаное место этот мир! – Гус с горечью взглянул на рестлера. – Но другого у нас нет, – кивнул Анхель. Гус почувствовал прилив необыкновенной любви к своему несчастному, затраханному соотечественнику. Идолу его детских телевизионных бдений. Глаза Гуса наполнились слезами. Он положил руки на плечи стоявшего перед ним гиганта и воскликнул: – Que viva el Ángel de Plata, culeros![44] – Que viva! – отозвался Анхель. С этими словами Серебряный Ангел повернулся и, прихрамывая, направился к обреченной атомной станции. * * * В главном щите аварийные огни полыхали вовсю, но гудки сирены, надрывавшейся снаружи, здесь слышались довольно слабо. Приборы на панели управления бешено мигали, призывая человеческие руки наконец-то взяться за дело. Сетракян стоял на коленях неподалеку от неподвижного тела Айххорста. Голова Айххорста закатилась почти в самый угол. Стекло одного из карманных зеркал Сетракяна треснуло, и он давил стремящихся к нему червей серебряной подложкой. Другой рукой Сетракян пытался собрать сердечные таблетки, но шишковатые пальцы и артритные суставы никак не хотели подчиняться, и собрать пальцы в щепотку ему не удавалось. Внезапно Сетракян осознал, что в зале есть еще кто-то – кто-то, чье присутствие словно еще больше зарядило и без того наэлектризованную атмосферу помещения. Никаких клубов дыма, никаких громовых раскатов – воздействие было чисто ментальное, но оказалось куда сильнее любых сценических эффектов. Сетракяну не нужно было поднимать голову, чтобы понять: явился Владыка, – и все же он перевел взгляд с пола на эту зловещую фигуру, охватив ее всю – от кромки темного плаща до властного, высокомерного лица. Верхний слой плоти осыпался почти полностью, обнажив подкожный слой. Лишь несколько лоскутков испепеленной солнцем дермы чудом держались на теле. Перед Сетракяном стояло багрово-огненное чудовище, кое-где заляпанное пятнами черной грязи. Глаза Твари неистово пламенели, источая самый кровавый из всех оттенков красного. Плоть ходила рябью от циркулирующих под ней червей – казалось, то дергались и извивались ожившие нервы монстра, охваченные безумием. Дело сделано. Прежде чем старик как-то отреагировал, Владыка ухватился за рукоятку меча – набалдашник в виде волчьей головы – и стал ее рассматривать. Тварь держала серебряное лезвие так, как человек держал бы в руках раскаленную добела кочергу. Этот мир мой. Неуловимым движением Владыка переместился в пространстве – его фигура расплылась в воздухе черной кляксой – и поднял с пола деревянные ножны, лежавшие рядом с Сетракяном. Он соединил две части главного оружия старика, погрузив лезвие в полость трости, закрепил клинок внутри, резко повернув обеими руками набалдашник и ножны в разных направлениях. Затем он упер наконечник жезла в пол. Конечно же, огромная трость была для него в самый раз – ведь когда-то она принадлежала Сарду, человеку гигантского роста, в теле которого Владыка пребывал до сих пор. Ядерное топливо в активной зоне реактора начинает перегреваться и плавиться. Эта станция была построена с соблюдением всех современных мер предосторожности, однако автоматика, обеспечивающая герметичность защитной оболочки реактора, только лишь откладывает неизбежное. Расплавление активной зоны все равно произойдет, и, таким образом, место происхождения шестого Патриарха – последнего остающегося в бытии члена моего клана – будет заражено и уничтожено. Давление пара возрастет, последует катастрофический взрыв реактора, в результате чего над этим местом встанет гигантский столб продуктов горения, которые выпадут в виде радиоактивных осадков. Владыка ткнул Сетракяну в ребра концом трости. Старик услышал треск, почувствовал резкую боль и свернулся клубочком на полу. Так же как моя тень падает на тебя, Сетракян, она падает и на всю эту планету. Сначала я заразил твой народ, теперь же я заразил весь земной шар. Твоего мира, погруженного в полумрак, мне было недостаточно. Как же долго я ждал этих постоянных, неиссякаемых сумерек. От моего прикосновения сей теплый сине-зеленый глобус превращается в холодный черный каменный шар, покрытый изморозью и гнилью. Закат человечества – это заря кровавого урожая. Голова Владыки повернулась в сторону двери, – повернулась совсем чуть-чуть, лишь на несколько градусов. Тварь не выглядела ни обеспокоенной, ни раздраженной, – скорее, в выражении ее лица проступило что-то вроде любопытства. Сетракян тоже, как мог, повернулся; по его спине пробежала горячая волна надежды. Дверь отворилась, и в зал, прихрамывая, вошел Анхель. На лице его была сверкающая серебром нейлоновая маска с черными стежками. – Нет! – ловя ртом воздух, выдохнул Сетракян. Анхель держал в руках штурмовую винтовку. Увидев, что над Сетракяном возвышается темная, закутанная в плащ фигура двух с половиной метров ростом, он с ходу открыл огонь по королю-вампиру. Какую-то секунду Тварь стояла недвижно, воззрившись на своего донельзя нелепого противника, но, как только загремели выстрелы, Владыка инстинктивно сорвался с места, превратившись в размытый черный вихрь, и пули, беспрепятственно пересекши зал, ударили по чувствительному оборудованию, занимавшему всю стену от пола до потолка. Вампир приостановился в дальнем конце зала, на какую-то ничтожную долю секунды снова став видимым, но к тому времени как Анхель повернулся и снова нажал на спусковой крючок, чудовище уже пришло в движение. Пули вспахали панель управления, из приборов на стене брызнули искры. Устремив взгляд в пол, Сетракян лихорадочно тыкал пальцами в просыпавшиеся таблетки. Владыка опять остановился – он словно бы материализовался перед Анхелем. Рестлер в маске отбросил метровую винтовку – та с лязгом упала на пол – и бросился на Тварь. Чудовище отметило больное колено этого крупного мужчины; впрочем, такие вещи легко поправить. Тело дряхлое, а вот размер подходящий. Для временного обиталища, возможно, и сгодится. Владыка легко ушел от удара. Рестлер быстро повернулся, однако Тварь опять оказалась у него за спиной. Все еще оценивая Анхеля как свое будущее вместилище, Владыка легонько шлепнул его по загривку – в том месте, где тесьма маски врезалась в кожу. Анхель резко дернулся и вскинул голову, бешено озираясь. С Анхелем забавлялись, а он этого очень не любил. Рестлер снова быстро повернулся, выбросив вперед свободную руку, и нанес мощный удар в подбородок раскрытой ладонью. «Поцелуй Ангела». Голова Владыки мотнулась назад. Анхель и сам поразился, что ему так удался этот выпад. Вампир уставился на мстителя в серебряной маске. Тварь пришла в ярость – об этом можно было судить по тому, с какой скоростью стали перемещаться ее кровяные черви: плоть Владыки словно бы взбурлила. От возбуждения Анхель даже улыбнулся под своей маской. – Ты хочешь, чтобы я открылся тебе? – спросил он. – Но нет, моя тайна умрет вместе со мной. Мое лицо навсегда останется под маской. Эти слова были коронной фразой, которая звучала в каждом фильме Серебряного Ангела и которую дублировали на многих языках по всему миру. Рестлер десятилетиями ждал момента, чтобы произнести эту фразу в реальной жизни. Однако Владыка счел, что с забавой пора кончать.