За спиной Фета сидел Сетракян. Он изучал «Окцидо люмен», разложенный на штурманском столе. В свете яркой лампы отделанные серебром иллюстрации просто горели. Сетракян весь ушел в работу, казалось даже, что он погрузился в транс. Рядом лежал блокнот. В сущности, это был даже не блокнот, а обыкновенная общая тетрадь с линованными страницами. Записи старика заполняли ее уже почти наполовину. Рукописный текст в «Люмене» был очень убористый – до ста строчек на странице, – но при этом выполнен красивейшим почерком. Старые, давным-давно переломанные пальцы профессора переворачивали страницы проворно, однако с величайшей деликатностью. Профессор тщательно изучал страницу за страницей. Каждый лист он рассматривал на просвет – нет ли водяных знаков – и, если находил таковой, быстро зарисовывал его, снабжая припиской с указанием точной ориентации и расположения на странице. Эти водяные знаки были важнейшими ключами к расшифровке текста, под которым они скрывались. Нависая над плечом старика, стоял Эф. Он попеременно поглядывал на фантасмагорические иллюстрации в книге и на горящий город в иллюминаторе ходовой рубки. Заметив рядом с Фетом радиоприемник, Эф включил его и тут же убавил громкость, чтобы не отвлекать Сетракяна. Это было спутниковое радио. Эф поискал новостные каналы и наконец нашел – в репродукторе зазвучал голос. Очень усталый женский голос. Дикторша, уединившись в штаб-квартире радиостанции «Сириус-экс-эм», вещала с помощью оборудования, работавшего от резервного отказоустойчивого генератора. Она пользовалась всеми доступными источниками – Интернетом, телефонными сообщениями, электронной почтой – и, сопоставляя в своем отчаянном репортаже различные сведения о событиях в стране и мире, постоянно повторяла, что у нее нет никакой возможности проверить, насколько точна та или иная информация. Женщина говорила о вампиризме как о вирусе, который передается от человека к человеку. Подробно рассказывала о разваливающейся инфраструктуре страны, об автомобильных авариях – с жертвами и без, – которые либо сильно затрудняли, либо попросту застопоривали движение на ключевых мостах в штатах Коннектикут, Флорида, Огайо, Вашингтон и Калифорния. Сообщала о перебоях в подаче энергии, которые приводили к изоляции от внешнего мира целых регионов. На Среднем Западе выходили из строя газопроводы. Во многих крупных городских агломерациях национальная гвардия и различные воинские соединения получали приказы принять участие в миротворческих действиях. В Нью-Йорке и Вашингтоне шли военные операции. На границе Северной и Южной Кореи развернулись боевые действия. Поджоги мечетей в Ираке привели к массовым беспорядкам, что сильно осложнило положение американского воинского контингента. Серия необъяснимых взрывов в парижских катакомбах нанесла городу непоправимый урон. И одно за другим поступали жуткие, подробные сообщения о случаях массовых самоубийств на гигантских водопадах – Виктории в Зимбабве, Игуасу на границе Бразилии и Аргентины, Ниагарском в штате Нью-Йорк… Эф только качал головой – просто с ума сойти можно, вот уж кошмар-то, «Война миров» наяву – и вдруг услышал очередную новость: поезд «Амтрака» сошел с рельсов в тоннеле под Гудзоном, что привело к еще большей изоляции острова Манхэттен от континента. Дикторша заговорила о беспорядках в Мехико, а Эф застыл на месте, не сводя глаз с радиоприемника. – Сошел с рельсов? – переспросил он. Радио никак не отреагировало на его вопрос. – Она не сказала, когда это произошло, – произнес Фет. – Возможно, они прорвались. Страх острой иглой кольнул в груди Эфа. Он почувствовал, что его мутит. – Нет, не прорвались, – сказал Эф. Он знал это. Без экстрасенсорики, без мистического прозрения; просто знал, и все. Только сейчас Эфу пришло в голову: счастливое спасение его близких было слишком легким исходом, чтобы в него можно было поверить. Облегчение, которое он испытывал с момента их отъезда, ясность чувств, трезвость мыслей – все разом исчезло. На рассудок опустилась темная пелена. – Я должен отправиться туда. – Он повернулся к Фету, не видя перед собой ничего, кроме картины крушения поезда и атаки вампиров. – Давай к берегу. Ты должен высадить меня. Я пойду выручать Зака и Нору. Фет не стал спорить. – Дай только найду подходящее место для десантирования, – сказал он, пошевеливая для вида рулевым устройством. Эф озирался в поисках оружия. Бывшие уличные враги Гус и Крим сидели рядышком и поедали из пластикового пакета какие-то дешевые полуфабрикаты, прихваченные в круглосуточном магазинчике. Гус подвинул сапогом сумку с оружием к Эфу. Тон радиоведущей изменился, и все снова прислушались к новостям. Поступило сообщение, что одна из китайских атомных электростанций, расположенная на восточном берегу материковой части Китая, сильно пострадала в результате серьезной аварии. Китайские новостные агентства молчат, однако есть свидетельства о грибовидном облаке, видимом с Тайваня, а приборы сейсмической станции в провинции Гуандун зафиксировали колебания почвы, говорящие о том, что поблизости произошло землетрясение магнитудой 6,6 по шкале Рихтера. Отсутствие сообщений из Гонконга, по мнению дикторши, указывало на возможность электромагнитного импульса, который порождается ядерным взрывом: при ЭМИ в проводниках возникают наведенные токи – таким образом электрические провода превращаются в своего рода громоотводы или антенны, а трансформаторы, полупроводниковые приборы и прочие устройства выходят из строя. – Это что получается, вампиры теперь будут забрасывать нас атомными бомбами? – задал Гус вопрос в пространство. – Совсем охренели! Затем он перевел услышанное на язык, понятный Анхелю, который чинил самодельные шины для колена. – Madre de Dios![43] – воскликнул Анхель, крестясь. – Подождите-ка, – вмешался Фет. – Авария на атомной станции? Максимум расплавится активная зона реактора, бомба здесь ни при чем. Возможно, на станции произошел тепловой взрыв, как это было в Чернобыле, но детонировать там нечему. Станции так сконструированы, что ядерный взрыв просто невозможен. – Сконструированы кем? – спросил Сетракян, не отрываясь от книги. – Ну, не знаю, – пробормотал Фет. – А что вы имеете в виду? – Кем они сконструированы? – Корпорацией «Стоунхарт», – подсказал Эф. – С Элдричем Палмером во главе. – Что?! – поразился Фет. – Но… ядерные взрывы! Зачем они ему, если он и так близок к полному захвату мира? – Еще будут взрывы, – нараспев произнес Сетракян. Его голос и его дыхание, казалось, существовали отдельно друг от друга, речь профессора была совершенно бесплотной. – Будут взрывы? – переспросил Фет. – Что вы хотите этим сказать? – Будет еще четыре взрыва, – все так же нараспев проговорил Сетракян. – Патриархов породил свет. Падший свет. «Окцидо люмен». И только этот свет может уничтожить их, вернуть в свое лоно… Гус встал, подошел к старику и склонился над столом. Книга была раскрыта на иллюстрации, занимавшей весь разворот. Рисунок представлял собой мандалу, выполненную серебряной, красной и черной красками. Поверх рисунка Сетракян положил кальку с контуром шестикрылого ангела. – Это книга так говорит? – спросил Гус. Сетракян закрыл «Серебряный кодекс» и поднялся на ноги. – Мы должны вернуться к Патриархам, – объявил он. – Немедленно. – Хорошо, – согласился Гус, хотя и был сильно сбит с толку таким поворотом событий. – Вернуться, чтобы отдать книгу? – Нет, – произнес Сетракян с горечью. В кармане жилета он нащупал коробочку с таблетками, вытащил ее трясущимися пальцами и даже умудрился открыть. – Книга обнаружилась слишком поздно для них. Гус прищурился: – Слишком поздно, говорите? Сетракян мучительно пытался выудить из коробочки таблетку нитроглицерина, но у него ничего не получалось. Фет взял старика за руку, чтобы погасить тряску, сам вытащил двумя пальцами таблетку и положил ее в морщинистую ладонь. – Профессор, – сказал Василий, – вам, должно быть, известно, что Палмер только что запустил новую атомную станцию на Лонг-Айленде. Лицо старика приняло рассеянное выражение, взор устремился вдаль, словно он все еще находился под гипнозом концентрической геометрии мандалы. Затем Сетракян положил таблетку под язык, закрыл глаза и стал ждать, когда лекарство возымеет эффект над его бешено стучащим сердцем. * * * После того как Нора ушла со своей мамой, Зак долго лежал в грязи под узким карнизом, идущим вдоль стены южного ствола тоннеля под Норт-Ривер. Лежал, прижимая к груди серебряное лезвие. Нора вот-вот вернется, твердил себе Зак, нужно прислушиваться к ее шагам. Это было нелегко, потому что тяжелое дыхание заглушало все прочие звуки. Зак только сейчас понял, что у него жуткая одышка; он ощупывал карманы, пока не нашел ингалятор. Мальчик поднес прибор ко рту, сделал два пыха и тут же почувствовал облегчение. Зак представлял дыхание в своих легких как человека, запутавшегося в сети. Когда Зак волновался, этот человек словно бы трепыхался, тянул сеть в разные стороны, а в результате еще больше запутывался и ему становилось совсем тесно. Пых из ингалятора был все равно что порыв дурманящего газа, человек расслаблялся, обмякал, и натяжение спадало. Зак убрал ингалятор и снова схватился за нож. «Дай ему имя, и он будет твоим навеки» – вот что сказал тогда профессор. Мальчик лихорадочно перебирал разные слова в поисках имени для ножа. Нужно было думать о чем угодно, только не о тоннеле. У машин девчоночьи имена. У пистолетов – мальчишечьи. А какие имена у ножей? Зак вспомнил о профессоре, о его старых переломанных пальцах, вспомнил, как профессор вручил ему это оружие. Авраам. Так звали профессора. Это и есть имя для ножа. – На помощь! Мужской голос. Кто-то бежит по тоннелю. Ближе. Ближе. Голос отдается эхом. – На помощь! Здесь есть кто-нибудь? Зак не сдвинулся с места. Даже не повернул голову, только скосил глаза. Звуки изменились – неизвестный споткнулся и упал. Только теперь Зак услышал другие шаги. Кто-то преследовал человека в тоннеле. Мужчина поднялся и снова упал. Или его повалили. До этой секунды Зак не осознавал, насколько близко к нему взывавший о помощи человек. Ползя по рельсу, мужчина судорожно дергал ногами, подвывал и нес всякую околесицу, как сумасшедший. Наконец Зак увидел его – темный силуэт во мраке тоннеля. Цепляясь за рельс руками, мужчина полз вперед, а ногами отбрыкивался от преследователей. Он был настолько близко, что Зак кожей чувствовал его ужас. Настолько близко, что Зак взял «Авраама» на изготовку, выставив лезвие вбок. Один из преследователей взвился в воздух и приземлился на спину мужчины. Завывания пресеклись. Чья-то рука потянулась к лицу мужчины, влезла в рот и, вцепившись в щеку с изнанки, потянула. Еще несколько рук впились в мужчину и потащили прочь, раздирая его плоть и одежду непомерно большими пальцами. Зак почувствовал, что безумие, охватившее мужчину, распространяется и на него. Он лежал под карнизом, и его трясло так сильно, что казалось – еще чуть-чуть, и он выдаст себя. Мужчина испустил еще один отчаянный мученический стон, и этого было достаточно, чтобы понять: они – это были вампиреныши – своими ручонками утягивают его в том направлении, откуда пришли. Надо бежать. Надо бежать вслед за Норой. Зак вспомнил: как-то раз они с ребятами играли в прятки – поблизости от того места, где Зак жил раньше, – и он, зарывшись в траву за какими-то кустами, слушал, как водящий медленно считает. Его нашли последним или одним из последних, и вдруг он понял, что нет одного мальчика, самого младшего, который вступил в игру позже всех. Они немного поискали его, вразнобой выкрикивая имя, а потом потеряли к этой затее всякий интерес, решив, что мальчик просто вернулся домой. Вот только Зак так не думал. Он видел хитроватый блеск в глазах мальчика, когда они разбегались прятаться, – эдакое гнусненькое предвосхищение победы, которую он, преследуемый, вот-вот одержит, перехитрив преследователя. В тех глазах, помимо возбуждения от погони, было еще и превосходство – он знал по-настоящему классное место, где можно спрятаться. Классное – по мнению пятилетнего малыша. И тогда Зак понял. Он прошел до конца улицы к дому одного старика, который имел привычку орать на детей, когда те, срезая путь, перебегали через его задний двор. Зак прямиком направился к лежавшему на земле холодильнику, который так и остался здесь, не убранный, в начале подъездной дорожки, после вчерашнего «мусорного дня», когда люди избавляются от всякого хлама. Дверцу уже сняли, но теперь она снова лежала на своем месте, поверх тыквенно-желтого агрегата. Зак откинул ее, приложив все силы – потому что герметическая прокладка сработала, – там-то и обнаружился мальчик, который уже начал синеть. Каким-то образом, с почти халковской силой, к тому же удвоенной пылом игры, пятилетний малыш надвинул на холодильник дверцу и захлопнул ее над собой. Мальчик быстро пришел в себя, и он был в порядке, разве что сблевал на лужайку, когда Зак вытащил его, а старик появился в дверях своего дома и, конечно, принялся орать: «Прочь! Вон!» Прочь! Вон! Зак, ерзая на спине, весь в тоннельной копоти, ужом выполз из-под карниза и пустился бежать. Он включил свой побитый айпод, и треснувший экран стал его фонариком, освещающим колею на метр вперед ореолом мягкого голубого сияния. Зак ничего не слышал, даже собственных шагов, да он и не мог ничего услышать, настолько громко вопила паника в его голове. Зак полагал, что за ним гонятся, – он даже чувствовал, как к его шее тянутся сзади чьи-то руки, – правда это или нет, не имело значения: Зак мчался так, словно иного и быть не могло. Он хотел было позвать Нору по имени, но не стал, зная, что это могло бы выдать его местоположение. Лезвие «Авраама» царапнуло по стене – значит он слишком сильно отклонился вправо. Впереди Зак увидел яркое красное пламя. Не факел – слишком яростное свечение, скорее фальшфейер. Это напугало его. Вроде как он бежал, спасаясь от лап, а получалось, что мчится прямо в лапы. Зак замедлил ход: идти вперед он не хотел, а возвращаться назад не мог.